Страница 80 из 90
— Что, говоришь? – на мгновение успокаивается Гилл, когда наклоняется к ней. — Перестать?
— Прошу… Пожалуйста… Хватит.
Скарлетт улавливает её слабое, неглубокое дыхание.
— Хорошо, – она хаотично, внезапно отскакивает на несколько шагов назад, затем – смеётся, хватая ртом воздух. — Хорошо, только ты кое-что… Кое-что для меня сделаешь.
Гилл падает на колени так же неожиданно, как и вонзает нож в уже мёртвое тело. С характерным треском кромкой разрывает оставшуюся ткань, затем погружая лезвие в ногу трупа. Как мясник, что только-только обезумел, Скарлетт снимает кожу с изумляющей лёгкостью, затем вырезая мясо с верхней части коленного сгиба. Несколько минут кропотливой работы – её пальцы сжимают ярко-красный склизкий кусок.
И, подобно голодному хищнику, забрасывает его в рот.
Гилл кривится вновь, наверняка подавляя желание выплюнуть,
(«зачем?»)
с закрытыми глазами, а сквозь сжатые губы доносится приглушённый смех. Она давится и, наконец, жуёт. Широко распахивает веки.
— Да. Да, ты это сделаешь, – в синеве её глаз – больной энтузиазм, ввергающий в панику.
Рик перестаёт верить в реальность. Этого не может быть, это происходит не с ним. Он не может быть свидетелем чего-то подобного, это – лизергиновая лужа, очередное видение, вызванное галлюциногеном, прометазиновый сон, передозировка, в конце концов – ночной кошмар, это не…
Минутами спустя в её руке блестит кусок ещё больший, предназначенный для неподвижной, выбившейся из сил, истерзанной девушки.
— Поднимайся. Давай-давай, – пальцы ныряют в затылочные пряди и грубо тянут, поднимая голову, направляют расфокусированный, вымученный взгляд на себя.
Только неразборчивый стон и по кругу повторяющееся «нет». Мольбы, скулёж, слабые попытки увернуться.
Девчонке разжимают челюсть, в рот запихивая срезанное с трупа мясо. Открывается второе дыхание.
Вопль вновь дерёт уши, которые он даже не пытается закрыть.
(ТЫ
МОЖЕШЬ
СПАСТИ ЕЁ)
Почему ты сидишь, забитый в угол? Почему ты слушаешь? Почему ты не можешь встать?
Ты способен помочь. Она потеряла много крови, сломала рёбра и сорвала голос, но она будет жить, если ты… Она выживет, только…
(ЭТО
СОУЧАСТИЕ)
Только что? Убей Гилл? Да, вонзи ей скальпель по самые гланды, вырежи артерии, вперёд. Тебе ведь важнее жизнь какой-то уличной шавки, правда? Важнее, чем муза, подруга и вдохновительница?
Убей Скарлетт и повесь себя следом, потому что без неё ты – никто.
(ТЫ
МОЖЕШЬ
ПОМЕШАТЬ)
Но она сделает с тобой то же самое. Однажды она сделает с тобой то же самое, это – лучший вариант из всех возможных: убей её и потеряй стимул существовать, убей её, скорби и со временем отыщи новый. Ты можешь, ты можешь, ты можешь…
(«НЕТ!»)
Он ни жив, ни мёртв, только ощущает, как органы чувств покрываются толстым слоем льда, отнимая возможность испытывать хоть что-либо. Исступление. Бесконечный холод, мороз под сантиметрами белеющей кожи.
От мерзкого чавканья и смеха, что доносится будто из горла умалишённой, его передёргивает. Рик бы выколол себе глаза, лишь бы не видеть, как ей в горло проталкивают сырое человеческое мясо, пробил уши, чтоб не слышать, как она задыхается, но он даже подняться не в силах: в оковах шока и трепета, сильнейшего омерзения, которым руки охватывала дрожь, Баркер может только наблюдать.
Рик назовёт тысячу оправданий, только бы не выдать правды: боится. Он непритворно её боится.
Вой изнурённого, затравленного, изведённого… Животного. От человеческого голоса не осталось ни ноты.
Ему слышится рассвирепелый рёв. Скарлетт в припадке бьёт себя по голове, вбивая кулаки в виски.
— Заткнись! – визжит она, начиная наносить удары хаотично, по всему своему черепу. — Заткнись! Прекрати орать!
Девушка, что спиной упиралась в стену, медленно вдыхала, даже не размыкая губ. Её вопли стихли, вот только Гилл кричать не перестала.
— ЗАТКНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!
(«сейчас всё закончится это всё вот-вот прекратится»)
Подождать, всё ещё не сдвигаясь с места, будучи скованным и бесполезным. Конечно, подождать, ведь у тебя есть время. А у жертвы её пыток – нет.
Естественно, ты ни за что ей не поможешь. Естественно, потому что слепая любовь при любых обстоятельствах весомее чужой, тебе не знакомой жизни.
Или, вернее сказать, её крошащиеся остатки?
Ричард наконец фокусирует зрение, когда слышит направленные к нему шаги. В какой-то момент ему даже кажется, что её бессмысленный гнев вот-вот обрушится на него, и её синие глаза, бешено вращающиеся, будут последним, что запечатлит его память. Шаги неравномерные, быстрые, тяжёлые…
Нет, она всего-то подхватывает скальпель, валявшийся у его ног. Всего-то.
— Я не могу, – Гилл рычит сквозь зубы, снова тянет девчонку на себя, как безвольную тряпичную куклу. Да и она больше не противится: о приближении конца мечтал не один Рик. — Не могу больше слышать твой ор, не могу, не могу, не могу!
Скарлетт оттягивает голову назад, оголяя горло. Остриём прорезает кожу – не слишком глубоко, но достаточно для того, чтоб тело в её руках конвульсивно дёрнулось.
Вертикальная рана становится глубже, когда Гилл запускает ладонь внутрь горла, что уже полно крови: она, тёмная, пузырилась на губах, бурлила внутри, как вскипающая вода, и переливалась через рот, стекая по подбородку. Скарлетт быстро находит голосовые связки, но, вместо того, чтоб перерезать, она вытягивает их.
Жизнь, едва теплившаяся в груди, покидает тело, стоит только Гилл потянуть с большей силой. Горло в буквальном смысле начинает исчезать, когда она, дрожа, наматывает их на ладонь.
Картина повторяется: обращённый к потолку взгляд, тело в агонии, несколько неразборчивых звуков и последние рефлексы, отдаваемые той, что уже наполовину мертва.
Лезвие сверкает над связками, похожими на куски безобразной ткани, и последним рывком Скарлетт выдирает их с победным рычанием. Голова, как по команде, падает набок.
Голосовые связки, мокрые от крови, блестят в левой руке Гилл.
Ричард поднимается. На ногах шатающихся, словно налитых свинцом, он, держась за стены, бредёт к лестнице. Сухой рот, пустые лёгкие и почти влажная оболочка глаза.
Не помнит, как преодолевает ступени, не помнит, что ему кричат вслед, не помнит своего блядского имени, выбираясь наружу и падая на аккуратно выстриженную траву.
Его рвёт.
Фейерверки, разрывающиеся в вечерней августовской темноте, запущены в небо в честь двадцатилетия Скарлетт Гилл – теряющей рассудок психопатки и так и не пойманного мельбурнского потрошителя.
Комментарий к XXV: «ФУДЖИФИЛЬМ»
отакої…
========== XXVI: НОВЫЙ ДЕНЬ — НОВАЯ ДРАМА ==========
Он потирает глаза – усталые, с нависшей над ними броской тенью недосыпа, – пока впускает дым в лёгкие. Утро не бывает добрым. Утра не бывает, если ты не спишь ночь напролёт, игнорируя его наступление.