КРОВЬ СО ЛЬДОМ

Первые несколько часов даже касаться её было противно: он чувствовал грязь на кончиках пальцев в то время, как кожа покрывалась язвами. Почему-то до сих пор не верится, что Скарлетт – та Скарлетт, которую он знал и та, к которой привык – способна на нечто подобное.

Ричард, в каком-то смысле, в своих девочек

(«не жертвы»)

был влюблён. В каждую из них. Он ни за что бы не захотел причинять им боли, ни за что бы не заставил страдать, ведь они – особенные. Они – наиболее значимые, дорогие для него вещи, бессмертные нимфы и приток бесконечного вдохновения, те, кто поддерживают гармонию в душе и сохраняют порядок с чистотой внутри черепа. Рик, вне всяких сомнений, любит их.

Но ему страх ломает хребет, когда он понимает: одна живая девушка начинает заменять пятерых мёртвых.

Ужас плотно смыкает свои челюсти, в клочья раздирая желудок; паника создаёт путаницу из бессвязных мыслей. В горле сохнет. Так быть не может, так быть не должно.

— Ты читал её впервые?

Мягкий голос окутывает сознание и Рик почти сдаётся. Сдаётся, забывая то, о чём размышлял накануне: о жестокости, живущей внутри её тела и жестокости, поселившейся в нейронах его воспалённого мозга.

— Нет, – отвечает, поворачиваясь. — Перечитываю в третий раз и пытаюсь понять концовку.

Ричард и вправду убивал ради искусства. Только и исключительно. А ради чего убивала она?

— Там нечего понимать, – прыснула Гилл. — В итоге педофил гниёт в тюрьме, там, где ему и место. Справедливо же, нет?

Фантомная кровь, температурой с воду из горячего источника, до сих пор скатывается по его запястьям вниз. Он перестал спать.

— Нет, – довольно улыбается, падая в кресло. — Всё иначе.

Только и исключительно ради искусства. Но запретный плод сладок: Баркер раскрывает рот, как когда-то Ева раскрыла его в Эдеме. Только искусство, тогда почему ему начинает нравиться впитывать чужую боль?

— А как ещё?

Рик вздыхает:

— Не было никакой тюрьмы. Не было убийства Куильти, как не было и взрослой Долорес с её мужем. Ничего не было.

Скарлетт морщится:

— И что ты пытаешься этим сказать?

Он вскидывает голову к потолку:

— Гумберт всё это выдумал.

Она смеётся, шагая к нему вальяжно.

У него внутри что-то раскалывается.

— Видишь ли, – начал Баркер, вытаскивая сигарету из новой пачки. — Если приглядеться к картине, то можно заметить некоторые детали, не вписывающиеся в общую композицию. Как, например, болезнь Ло, – он чиркает зажигалкой. — Как понятно из контекста, девочка часто болела. Её забрали в больницу с температурой за сорок, – Рик делает глубокую тягу, — и, скорее всего, там она и умерла.

Скарлетт прыснула:

— И с чего такие выводы?

— Помнишь сцену с убийством Куильти? – снова поднимает голову, так как Гилл уже стоит за его спиной, руками упираясь в спинку кресла. — Там, где он уворачивался от пуль, как герой из комиксов «Марвел», а потом ещё и бегал по дому, истекая кровью?

— Н-ну?

— То-то же, – довольно цокнул языком он, почувствовав её руки в своих волосах. — Если перечитаешь её, то заметишь, как расплывчато всё описывается. Происходящее напоминает смазанный сон. Да и, честно сказать, я не думаю, что человек может быть таким бодрым и преисполненным силы, когда у него в бедре или в боку парочка свинцовых плевков.

— Допустим, – кивнула Скарлетт, продолжая перебирать пряди чёрных волос. — Ещё доказательства?

— Последние сорок страниц и есть доказательством. Всё, что Гумберт пишет потом – его попытка искупить вину. За смерть девочки. За насилие над ней. Не знаю, за что угодно, но он чувствует себя виноватым, по этой же причине выдумывает благородную концовку, где отдаёт Долорес все свои деньги и имущество, говорит, что любит и всё в этом роде. И плюс ко всему: в книге есть логические несостыковки, непосредственно касающиеся хронологии.

— Может, ошибка автора, – пожимает плечами Гилл, ногтями проводя вдоль его шеи.

— Неа. Что угодно, только не она. Именно эта ошибка ужасно грубая, и я всё так же не верю, что Набоков мог её допустить. Так что…

— И какая же? – вздыхает Скарлетт, наклоняясь.

— Абсурдная: Гумберт утверждал, что написал этот роман за пятьдесят шесть дней. Так что, – повторяет Ричард, ощущая её дыхание на коже. — Моя теория верна. Наверное.

— Так или иначе, мы никогда не узнаем, – улыбается она. Гилл касается его виска губами.

— Фу, – хохот. — Что за нежности?

— Скажи ещё, что тебе не нравится.

— Ладно, может быть, – признаётся он. — Ты меня соблазнить пытаешься?

— Ага. Завоевать твоё сердце. По мне не видно?

— Дай угадаю, – Рик прикрывает глаза. — Дождёшься, пока я на тебе женюсь, чтоб через месяц отравить меня какими-нибудь цианидами и стать вдовой, прибрав к рукам все мои деньги?

— Как банально, – Скарлетт кривится. — Звучит, будто сюжет вульгарного детектива о мёртвых проститутках в канаве. Да ну, это ужасное клише, я бы не стала убивать тебя ради денег или вроде того.

— Хочется верить, что ты вообще не стала бы меня убивать.

Гилл натягивает улыбку ещё более широкую, затем – весело хлопает Баркера по плечу:

— Живи мечтами, дружище.

Ричард думает над тем, чтоб сжечь все экземпляры «Лолиты», что есть в его доме, пока наблюдает за Скарлетт, на кухне вырезающей буквы из чёрно-белых газет. В тонких синих перчатках она складывает вырезки в одну короткую фразу: «Меня зовут Вирджиния».

Рик выходит. Рику гадко.

Всю следующую неделю он не будет переключаться на новостные программы или заходить в интернет, не станет вслушиваться в разговоры друзей, а на вопросы позвонившей из Сиднея матери скажет, что ничего об этом не знает. И не хочет знать.

«На окраине района Саншайн была обнаружена изуродованная женская голова. Полиция настоятельно просит жителей не покидать пределы дома без необходимости и не передвигаться по тихим улицам в одиночку. А теперь перейдём к прогнозу погоды».

Скарлетт бросает красную трубочку в свой милкшейк, выжидающе смотря на сидящую напротив Блэр.

— Я теперь перцовку с собой ношу, – вздыхает та, подпирая голову рукой.

Марго, закинув ногу на ногу, фыркает:

— Может, ещё тревожную кнопку купишь?

— Может, куплю, – Шлиффен приподнимает подбородок, поджимая уголки рта. — Замаскирую под брелок и буду везде таскать с собой.

— Типа… – Марго насмешливо выгинает бровь. — Серьёзно, да?

— Серьёзно, да.

— Что там у тебя? – Скарлетт обращает внимание Блэр на себя, дабы пресечь набирающий обороты спор.

— А, точно, – вспоминает Шлиффен. — В о-общем… Я поговорила с Кендрой…

— С кем-с кем? – кривится Бейсингер.

— Кендра. Бывшая девушка Тори Редгрейв. Я тебе о ней рассказывала.

— Пиздец, ну и имечко, – прыснула Марго.

— Ради всего святого, ты можешь просто заткнуться и послушать?

В ответ она лишь вскидывает обе руки вверх.

— Спасибо, – кивает Блэр, снова переводя взгляд на ожидающую Скарлетт. — Так вот, Редгрейв была… Типа… Немножко неустойчивой ментально.

— Конкретнее? – Гилл размешивает напиток трубочкой.

— Короче, у неё диагностировали пограничное расстройство личности. Знаешь, что это?

Скарлетт замысливается:

— Не особо.

— В общем и целом, у человека частые вспышки агрессии, ему сложно поддерживать отношения с окружающими из-за своих эмоций и импульсивности. И всё такое прочее.

Гилл делает глоток.

— Окей, допустим.

— В день, когда Кендра видела её в последний раз, они сильно поругались. Редгрейв психанула, сказала, что больше никогда не хочет её видеть, а потом свалила.