Страница 29 из 90
А вены на его руках будто натягиваются. Рик поднимает глаза на неё.
— Твоя ревность беспочвенна, – Баркер смотрит на линию её губ из-под прямых опущенных ресниц. Лезвие щекотливо ползёт вверх, от живота к рёбрам.
— Как там говорилось? – остриё плавно глиссирует по кости. — Путь к сердцу мужчины лежит между четвёртым и пятым ребром, да? – сладко тянет Скарлетт, изучая долгим взглядом. Ричард тяжело сглатывает слюну.
— Прекрати, – он почти рычит, сжимая зубы. — Сейчас же.
— А если нет? – склоняет голову набок, подходя ближе. Нож вгрызается в кожу, натягивающуюся под его давлением. — Ты ничего не сделаешь, а я могу вспороть тебе живот. Прямо сейчас, – поглаживает остриём, облизывая пересохшие губы. Ха. — Я ведь тебя предупреждала?
Она давит на лезвие сильнее, видя, как приоткрывается его рот; Гилл опускается ниже, губами припадая к проступившей струйке его крови. Она не убирает нож и продолжает тянуть вниз, рассекая плоть.
Ричард прижимается к стене, вскидывая голову кверху. Он шипит, шумно выдыхая и сжимая кулаки.
— Такой беспомощный, – произносит Скарлетт, не переставая улыбаться. Она разрезает кожу живота и лицезреет белую ткань, запускает язык в длинный вертикальный порез и глотает. — Мне нравится.
Гилл опускается на колени, почти как в тот раз, с одним отличием: сейчас её трясёт от мысли о том, что она и вправду может его убить.
В её руке – власть и его жизнь, сосредоточенные на холодной стали. Голова идёт кругом. Мелкая дрожь.
Скарлетт поддевает его ремень, резко оттягивая вниз, и громко смеётся. Гилл вылизывает раны Ричарда, сцеловывает его кровь, чувствуя, как та струится по её лицу. Что остаётся ему?
Терпеть.
Он мычит.
— Ты – шлюха, Баркер, – прямо говорит она. — Признай.
— Да пошла ты, – Рик задыхается.
Лезвие вжимается сильнее.
— Мне не больно, – Скарлетт знает.
— И поэтому ты стонешь, как последняя шваль? – улыбается шире, ножом скользя по свежему надрезу, кромкой разрывая края. Придётся зашивать. — Тебя возбуждает собственная беспомощность?
Гилл вбирает в себя всё до последней капли, сглатывая жидкий свинец и его дрожь. Её губы – ярко-красные. Она ненавидит сладость, но кровь Ричарда на вкус совсем как нежный крем с вкуснейшего торта.
— Ты хоть знаешь, что я сделаю с тобой за эту хуйню?
— Знаю, – дышит в раненную кожу, прикрывая глаза. — Только сейчас это не имеет значения. Никакого.
А Скарлетт, почему-то, уже на подкорке хочется, чтоб он перекрыл ей дыхание. Ей, почему-то, хочется, чтоб он ударил её до того сильно, что из глаз бы посыпались искры.
Предсказуемость – его характерная черта.
Стоит ей только отбросить нож в сторону и подняться на ноги, как Рик меняет всё местами: хватая за шею, он бьёт её затылком об кафель, скалясь и примыкая к губам Скарлетт; затылок ноет от боли. Баркер не даёт ей опомниться, сдавливая горло двумя руками и грубо проталкивая язык в её рот.
Гилл больше не сопротивляется.
Он вжимает её в стену.
Комментарий к IX: КАДУЦЕЙ
в общем произошли небольшие технические шоколадки поэтому мы наблюдаем перезалив
========== X: СЛАДКИМ ДУРМАНОМ ==========
Комментарий к X: СЛАДКИМ ДУРМАНОМ
так! убедительно прошу не бить меня ссаными тряпками!
глава получилась перегруженной, разбиваю на две части, поэтому она может показаться не слишком ?ёмкой?
что-то хотела сказать, но уже забыла
и так всю жизнь, блять
разбавляю сущий мрак лёгким маниакальным флафф4иком, приятного аппетита
треки:
ic3peak – таблетки
gone.fludd – 3D каталог
lil peep – downtown
little big – lolly bomb
boulevard depo – outro
В реальности всё обстоит намного хуже.
Надрез, тянущийся от солнечного сплетения и до живота вниз, причиняет боль куда большую, чем Рик предполагал изначально. Всё его тело покрывается продольными порезами; он ловит себя на мысли о том, что, с такими успехами, совсем скоро его могут принять за несостоявшегося суицидника.
Ричард перетягивает кровоточивые раны белыми бинтами и кончиками пальцев касается чёрных нитей, туго стягивающих его кожу. Шрам останется внушительный. У Баркера никогда не было пристрастия к самоповреждению, но ему, кажется, начинает нравиться; не ощущения – конечный результат. Нечто вроде новой татуировки, только более… естественной?
— Ты хоть изредка бываешь трезвым?
В руке Баркер держит пенопластовый стакан, где плещется тёмно-фиолетовый лин со льдом. Смесь убийственная: «Спрайт», «Чупа-Чупс» и кодеиновый сироп от кашля с прометазином. Зато успокаивает – на отходах Ричард ужасно агрессивный. Как и подавленный, в общем-то.
Действует, как анестетик, ведь боль, сверлившая дыру в затылке уже дня два подряд, отступает на задний план. Рик делает глоток приторно-сладкого напитка.
— Нет, – поднимает голову он. — А надо?
Скарлетт недовольно осматривает стакан, держа руки сложенными на груди.
— Желательно, – буркнула девушка, пробиваясь через толпу. В отличие от него самого, Гилл не прятала порезы за длинными рукавами, поэтому пришла на внеочередную тусовку в ночь понедельника в укороченной футболке с геометричным принтом.
— Зачем? – возмущается, кривясь; она тянет его за руку сквозь скопление людей, пытаясь отыскать в сплошном хаосе наиболее комфотное место. Всё как на обычных вечеринках с большим количеством алкоголя и не самой качественной музыкой: кто-то дерётся отчаянно, не на жизнь, а на смерть, кто-то выливает текилу себе на голову, одни сбиваются в стайки и устраивают около-оргии, другие – орут, двигаясь в такт энергичным трекам, а затем проблёвываются на ковёр. Ему отлично. Безмятежность одурманивает разум, оставляя Ричарда в приподнятом настроении. Раны перестают болеть; навязчивые мысли, пульсировавшие в висках, быстро проваливаются в небытие. Баркера с головой захлёстывает волна спокойствия и ему резко становится плевать. Всё, чего хочется сейчас – плыть по течению.
(«растечься по стене яркой краской»)
— Даже не знаю, – пальцы у Скарлетт холодные, собственно, как и у него. Только чувства начинают притупляться, Рик почти уже не ощущает.
Они обходят диджейскую установку. Она закрывает уши, он – ржёт, как последний долбоёб.
— Не навязывай мне образ жизни, который считаешь правильным, а. Мне и так вполне заебись.
Рик, падая на красный свободный диван, с ужасом осознаёт, что это давно превратилось в его рутину – посещение каких-то сомнительных мероприятий, отхода по трое суток, голова с перманентными вспышками боли и просевший голос; он почему-то уверен, что прокурил лёгкие до дыр. Фу.
В следующую секунду Ричард громко хохочет, как если бы его вовсе не заботила мысль о возможности сторчаться и прослыть законченным джанком.
— По рукам не брожу – и на том спасибо, – урчит удовлетворённо.
— Наркоман, – толкает его локтем под ребро.
— Объебусь дезоморфином, чтоб оправдать это почётное звание, – закидывает ноги на кофейный столик, сбрасывая оттуда парочку глянцевых журналов. — И начну гнить живьём, – отпивает. – Ноги отвалятся. Откинусь через месяц.
— Мамочка будет тобой гордиться, – подмечает Скарлетт, устраиваясь поудобнее, иногда поглядывая на группу подростков, бухих в хлам. — Здорово, наверное, иметь сына-торчка.
— Не знаю, у меня нет сына, – пожимает плечами; звуки, звенящей вибрацией расползающиеся по полу, становятся мягче. Начинает казаться, будто они проходят сквозь него.
Он замечает бутылку с алкоголем в руках Гилл только тогда, когда она уже собирается её открыть.
— Э, – бесцеремонно выхватывает, – нельзя.
— Ты охуел? – не сказать, чтоб её глаза округлились от удивления, нет; в них – противоречивое возмущение. — Я тебе собака, что ли? Что значит «нельзя»?