КРОВЬ СО ЛЬДОМ

Девушка упала на колени. Фокус её глаз на улыбающемся Ричарде.

Бренда шумно рухнула на тёмный пол. Баркер потушил сигарету об собственное запястье.

— А я же говорил, – сладко протянул тот, спустившись на этаж. — Тебя надолго не хватило.

Он рассматривает очертания мёртвого тела нарочито медленно, затем кидая окурок в лужу крови, что собралась под головой Брен.

Их разделяет труп её бывшей подруги.

— Пойдём, – Рик протягивает ей руку. — Покажу тебе кое-что.

И, переступая через окровавленное тело, она идёт.

Комментарий к VII: СОЦИАЛЬНЫЙ ОРГАНИЗМ

ричард ты такая шлюха пиздееец

========== VIII: КАТАРСИС ==========

Комментарий к VIII: КАТАРСИС

!!плейлист!!

ruelle – take it all

summer of haze – ghosthaze chilla

florence + the machine – which witch

ну че пацаны бодихоррор?

Из тела Бренды жизнь вытекает вместе с кровью.

— Теперь я – убийца? – её голос сквозит бесстрастием, когда глаза заволакивает полупрозрачная дымка. Тело в плену истомы; Рик крепко держит её за руку, спускаясь по металлической лестнице в подвал. Жёлтый свет заливает бетонную серость.

— Нет, – оборачиваясь, говорит он как-то успокаивающе, с тёплой улыбкой на бледном лице. Баркер подозрительно спокоен,

(«зэн»)

ведь держит её почти осторожно, не так, как обычно; не пытается переломать запястье или покрыть кости глубокими трещинами, не кривится с привычным гонором, не выжигает кислород обыденной надменностью; Ричард уступает ей, выходя из игры первым.

— Конечно нет, – останавливается, поднимая голову. — Не убийца.

Перед глазами – всё та же картина: Брен, с которой она хорошо общалась уже не первый год, прикладывает руку к открытой кровоточивой ране, стоит к Скарлетт спиной и обессиленно падает на пол. Как в замедленной съёмке, грёбаное слоумо: из проломленного черепа брызжет кровь, удар коленей об дерево перекатывается эхом под потолком, хлопок. Бренда упала лицом вниз, расслабив руку перед тем, как умереть.

Её мёртвая подруга лежит в зале чужого дома, убитая ею, в бордовой луже, медленно переходящая в состояние трупного окоченения. На шёлковом платье – красные капли. Ей не верится.

Брен больше никогда не будет ныть ей на ухо о том, как преподаватель не оценил её работу, невнятно тараторить о новых шмотках, делиться планами на предстоящие выходные, никогда не станет лезть с расспросами, если у Гилл паршивое настроение, не отправит ни одного видео с котятами из «Инстаграма» и не пристанет к внешнему виду или одежде. Она никогда больше не услышит её голоса – высокого, со скачущей интонацией, того, что раздражал так сильно.

Что Скарлетт чувствует сейчас?

— Кто-нибудь узнает?

Она смотрит в пол, отрешённая и абсолютно безразличная, ведь в голове раз за разом проигрывается сцена из фильма ужасов, в котором ей пришлось выступить режиссёром.

Убила. Ты убила её.

— Нет, котёнок. Никто.

Она шумно вдыхает застоявшийся воздух и ощущает, как боль раскалывает череп надвое. Затылок болит чудовищно.

Собствен-но-руч-но.

Брен распланировала всю свою жизнь наперёд: карьера, занятие, которому она собиралась посвятить всю себя, планировка идеального дома, имена будущих детей и даже кличка для бойцовской собаки, которую она хотела завести – пыльный архив мечт и стремлений, которым не суждено было сбыться. Что её ожидало сейчас? Постепенное разложение: язык усохнет, глазные яблоки лопнут, плоть изъедят опарыши на дне гроба, шесть футов тяжёлой земли. Всё, что её ждёт теперь – могильный холод.

Или нет?

Ричард забрал статуэтку, что покрылась багровой кровью, из её онемевшей руки. Что он с ней сделал?

— Она умерла? – зачем-то задаёт глупый вопрос, совсем как пятилетний ребёнок, только узнавший о том, что людское существование не бесконечно.

Они спускаются в сумерки.

— Да. Ты проломила ей череп, помнишь?

И сейчас, еле дыша, Скарлетт чувствует, как наружу рвётся, пожалуй, её единственный страх: собственная смерть.

А ведь то же может случиться и с ней?

— Нет, – отрицательно мотает головой. — Ничего не помню.

На последней ступени Гилл резко останавливается. Она замирает, хмурясь и сводя брови с недоверием в стеклянных глазах, вглядывается в черноту его зрачков и, после нескольких секунд тишины, спрашивает:

— Как ты понял?

А он улыбается. Так, словно для него это – обычное дело.

— Когда ты начала отбиваться на кухне, – говорит слишком спокойно, усыпляя бдительность. Ричард выпускает её руку из своей, наступая на бетонный пол. Скарлетт осматривается, ведь до сих пор не может поверить в то, что происходящее сейчас не является сном. — Это было легко. Ты, наверное, думала, что сможешь меня наебать, когда переключалась с одной эмоции на другую, как по щелчку пальца?

Гилл молча проводит ногтями по запястью.

— Твоя основная ошибка, – хмыкнул он. — Не важно, как я понял. Я ведь сделал это, правда? Остальное не имеет значения.

Жёлтые лампы трещат под потолком. Шаги по железу отдаются глухим стуком. По её телу – энергия электрическим током, шипит и вибрирует, заставляя руки дрожать.

Это было слишком просто, чтобы… Слишком просто. Сон. Ночной кошмар. Не может быть. Жизнь человека нельзя забрать так легко.

Потрясение стучит в висках циркулирующей кровью. Хватило всего одного удара, чтоб уничтожить существо настолько амбициозное; хватило всего движения, чтоб чужая скорбь вышла сдавленным воздухом через открытый рот. Не-со-вер-шен-но.

Нет, она никогда не убивала до этого: и Роксана, и Крессида умерли сами. Всё, что сделала Скарлетт – создала условия. Их смерть – бетон и асфальт, высота и сила земного притяжения, воля случая. У смерти Бренды Линдгрен глаза сапфирово-синие, обрамлённые глубокими чёрными кругами, что тщательно скрыты слоями косметики.

У её смерти – глаза Скарлетт Гилл.

Тело хрупкое. Настолько, что в нём становится тесно и жутко, до одури не комфортно; Скарлетт не верит. Нет, всё не может закончиться вот так.

Она, пуская слюну по пересохшему горлу, идёт по тусклому коридору за Ричардом. Напоминает лабиринт.

Сердце бьётся чаще, страх оседает на лёгких пережжённым пеплом, как только картинка мёртвого тела наверху вновь вспыхивает перед глазами. То-же-са-мо-е, с ней можно сделать то-же-са-мо-е, ведь она – жива, она – человек, она – уязвима, потому что жизнь из неё можно вырвать вместе с сердцем и втоптать в дождевую грязь. Жестокие фантазии – красочные и пугающе близкие, врывающиеся в её собственную картину мира и рушащие его фундамент.

Звон ключей. Рик открывает тяжёлую дверь в конце серого коридора и запускает Скарлетт внутрь.

Ей хочется пойти после него. Гилл не поднимает головы.

Смерть приводила её в ужас. Трупные черви, кажется, уже прогрызают гниющую плоть. Истерика топит берега самоконтроля.

— Тяжело дышать, – проговаривает неуверенно, переступая порог непроглядной темноты.

(«перестань перестань перестань всё хорошо всё в порядке»)

Рик, стоя позади, нащупывает выключатель на холодной стене.

— Может быть, – уклончиво.

Лампы загораются одна за одной, стройным рядом, становясь ярче с каждой секундой.

— Дай мне руку, – выпалила Скарлетт, встревоженно глядя на Баркера. Если он попытается убить её,

(«напряжение»)

она вырвет ему связки и воткнёт иглы в глаза. Скарлетт не позволит превратить себя в мерзотную гниль, Скарлетт выгрызет свою жизнь остро заточенными клыками.

Ричард умиротворённо вытягивает руку вперёд. Бери. Она сглатывает, когда фокусирует взгляд на просторной комнате с низкими потолками. Перед ней – пять укрытых брезентом объектов под шесть-семь футов высотой, что формой напоминают огромные коробки, в которых обычно упакованы детские куклы. Гилл выталкивает из лёгких воздух, кажущийся токсичным, и сжимает податливую ладонь Баркера, прикусывая язык.