Скользкая дорога

— Не про то говорим, Петро Михалыч. Дело у меня к тебе есть. Ежели по доброму сладим, доволен будешь.

— Нет у меня делов с каторжанами! И не будет!

— Не зарекайся, староста, всяко быват. Не ровен час и сам в каторгу загремишь. Вот убьете вы меня сненароку, ан я важный человек, по государевой надобности тута. Али ишшо какая загогулина, а ты не знал, да попал, как сазан на кукан. Ты вот что, иди-ка домой. Ловить меня не пытайся, тем более ночь скоро. Не ровён час на медведя набредете, в чапыжах поранитесь-покалечитесь. Охолони чуток, подумай. Надумаешь поговорить, аль Митька совсем заплошает, повесь на ворота полотенце или тряпку белую. Но не рассусоливай, мне долго ждать резона нету. А таперича иди с богом.

— Ты мне не указывай, беглый!

— Тихо, бабка, немцы в сарае!

— Какие немцы? — растерянность в голосе.

— Немецкие, епта!

— Ах ты зараза, ойбля…

За всей этой беготней и болтовней загустели сумерки, вызвездило, вот-вот опустится ночь. Староста не успокоился. Стрелять не хотелось, но как спокойно уйти? Михалыч разозлен, сейчас наверняка кинется. Стыкнусь с ним в кулачки, другие набегут, скрутят. Стрелять в него нельзя, потом отсюда совсем уходить придется, хоть до Хабаровки, и начинать сначала. Без ничего. Да еще станут искать… Есть идея! Положив на ветку ствол карабин и удерживая его левой рукой, я достал из нагрудного кармана налобник. За деревом не видно! Приготовился? Сейчас бросится, ага, вот тебе! Даа, тыщща люмен[16] в упор по глазам, даже в сумерках — это мощно! Уже было кинувшийся Михалыч отшатнулся назад и встал столбом, беспомощно моргая. Я спокойно отошел в лес, стараясь не шуметь, благо поднявшийся ветер шуршал и скрипел ветками, кустами и травой, маскируя мои шаги. Опять дождь будет, стопудово! Ушел не далеко, сделал петлю и прокравшись к забору, притаился недалеко от Гришки и Тимохи, ожидавших возвращения Михалыча. О, вот и он идет, запинается. Мужики подскочили, загалдели:

— Петро, ты поранетый?

— Что за свет был?

— Батя, а где варнак? Нешто сбежал?

— Про што гутарили? Он чево хотел-то?

Староста продолжал усиленно моргать и тереть глаза. Потом рявкнул:

— Да тихо, не галдите вы! Митька что?

Мужики опять наперебой, но уже потише заговорили:

— В дом Клавка повела, кровь бегит с него, как с порося.

— С варнаком что будем делать-то?

— Петро Михалыч, ты как не в себе, чево он с тобой сделал, ирод?

Староста махнул рукой:

— По домам пошли. А варнак, или кто он есть, да пропади он пропадом!

— Дык чо, ловить не будем?

— Сегодня вчетвером ловили и чего? Митька ранетый, ты, Гришка, хромой, я чуть не ослеп и стреляет он как заведенный.

— Он же не попал ни в кого!

— Не схотел, вот и не попал. Во флугер ловко засадил, с первого разу, как и сказал. А ну в кого и попадет? Хватит нам Митьки! Пошли, грю, по домам, утро вечера мудренее.

Мужики ушли, а я остался думать, что делать дальше. К себе идти нельзя, поздно уже и темно, такую дорогу натопчу, трактор обзавидуется. Тусить у деревни всю ночь — замерзну, вымотаюсь и устану, завтра буду как вареный — точно заловят. А полезу-ка я сызнова в сенник, сегодня меня там искать никто не будет. Зароюсь в сено, высплюсь, а завтра… а завтра будет завтра.

… сижу в сарае. Сумрачно, за окном морось. От топящейся печки-буржуйки сквозь дыры в дверце по стенам прыгают отсветы огня. Рядом со мной сидит старуха-нанайка, греясь, тянет руки к печке. Напротив сидит какой-то гопник и лопает тушенку из банки, жрет неряшливо, руки в сале, капает на штаны, рядом с ним на лавке еще кто-то спит. Старухе надо сказать что-то важное, предупредить. Встаю, машу ей рукой, иди за мной. Идет следом, по старушечьи сгорбившись. Выходим на улицу. Там уже ночь, дождя нет. Спрашиваю, ты, мол, с участковым как, дружно живешь? Кивает. Говорю ей — тут скоро появится беглый преступник, маньяк и убийца по кличке Черный, надо участкового предупредить, пока Черный беды не натворил. Старуха молчит, как будто не слышит. Беру ее за руки, спрашиваю, ты слышишь меня? Руки у старухи ледяные, от них меня всего охватывает холодом, лицо старухи неуловимо быстро меняет очертания и я понимаю — вот он, Черный, понимаю — все, пропал, рвусь в сторону и… просыпаюсь.

Приснится же чушь такая… Ндя, хмурое утро во всей красе — полный нос соплей, в горле першит, спину ломит и в туалет хочется, аж спасу нет. Смотрю во двор — светает. Петухи начали орать. На воротах белая тряпка[17], наверное, с Митькой плохо. Хм… Михалыч все-таки попросил помощи! Ну, Колян, не облажайся! Как сейчас себя поведешь, от того и твое житье дальнейшее зависит. Выгорит поладить с местными или нет? Гляжу и слушаю — вроде тихо во дворе. Слушаю, смотрю — нет никого! Распрямляю одеревеневшие ноги-руки, с трудом сдерживаюсь, чтобы не закряхтеть, аккуратно спускаюсь с чердака в сарае, на цыпочках выхожу из сенника и опять через забор. Не до нырков с таким одеревенелым туловом, еле-еле перелез. Давно не мальчик прыгать и скакать, а что делать — приходиться. Уффф, хорошо, а то чуть в штаны не напрудил. Теперь вприпрыжку скакать до машины, за аптечкой, заодно согреюсь-прокашляюсь-высморкаюсь. И поем.

… к михалычеву двору подхожу, не особо прячась, но настороже — х.з. что там у них на уме, вдруг опять хватать вздумают. На всякий случай сунул в берц нож, мало ли… и маску лыжную на голову, ибо нечего всей деревне свой портрет засвечивать. В случчего не опознают и им и мне хлопот меньше. Во дворе Гришка и Тимоха. Вблизи и при свете Тимофей — ну копия старосты! Увидев мою рожу в маске, оба столбом встали, глаза по пять рублей! Ну, еще бы, не каждый день в гости приходит человек без лица. Подымаюсь на крыльцо, вхожу в избу. Михалыч и Клавка за столом, чаевничают, малышни нет. Клавка охнула, Михалыч смолчал, но по лицу видно, здорово удивлен.

— Доброго здоровьичка, хозяева, — приветствую, снимаю маску. — Что, Михалыч, говорить позвал, или с сыном худо?

Машет рукой в комнату. Иду куда показали. Митяй лежит на кровати, живот перевязан белой тряпкой, простыню извели, не иначе, глазами моргает, на меня смотрит. Еще одна копия Михалыча, молодая, белобрысая и бледная. Похоже, крови много потерял. У противоположной стены тоже кровать, на ней высохшая, в чем душа держится, старуха, смотрит любопытно.

— Хозяюшка, воды горячей и где руки помыть?

Клавка подскакивает, ковшиком зачерпывает в казане на плите, показывает рукомойник. Да уж, мыло тут не в почете. Не вижу нигде. Достаю свое, мою руки, жду пока обсохнут, Клавка подает полотенце, отрицательно машу головой. Говорю Митяю:

— Садись.

Кряхтя, спускает ноги на пол, садится. Подхожу, разматываю тряпку. Прилипла, ага. Копаюсь в аптечке, нахожу тубу с перекисью, срезаю кончик носика, лью на присохшую тряпку, кровь на тряпке шипит, Митька кривится. Аккуратно отлепляю тряпку. По пузу начинает тоненькой струйкой течь кровь. Заставляю его лечь, достаю фляжку со спиртом и салфетку, протираю руки, второй салфеткой промокаю кровь и рассматриваю рану. Непривычному глазу жутковато — лоскут кожи свисает, течет кровь. Еще раз промокаю, видно, что ДТК скользнул по ребрам и стесал кожу сантиметров на десять. Хорошо, не пропорол брюшину. А вот ребро треснуло, наверное… Это уже не порез, но тут главное не шевелить и срастется. Запоздало пугаюсь и тут же облегченно распускаюсь душой — повезло, что не пыром в живот, иначе бы кишки продырявило и тогда только к хирургу, но и то не факт, что спасут.

Достаю аптечку, извлекаю флакон пантенола, промокаю кровь чистой салфеткой и пшикаю пантенолом на рану, раз, другой, третий. Пена окрашивается красным. Достаю блистер ампицилина, вылущиваю пару таблеток, прошу Клавку принести воды, протягиваю Митьке, заставляю разжевать их и проглотить[18]. Жует, морщится, ну да, не сахар, горькие они, антибиотики, водой запить и все неудобства. Еще раз промокаю кровяную пену. Кровь течет, но заметно слабее. Снова пшикаю. Пена краснеет, но уже не так интенсивно. Клавка с Михалычем молча смотрят. Говорю Митяю, чтобы смирно лежал, спрашиваю, кормили его, получаю отрицательный ответ, распоряжаюсь накормить и чтобы спал. Митяй порывается идти в кухню, не даю, Клавка приносит крынку молока и изрядный ломоть хлеба. Митяй с удовольствием ест, снова ложится, я опять промокаю рану салфеткой и еще раз наношу пантенол. Пена розовеет, но совсем чуть-чуть. Отличная у парня свертываемость крови! Ну, с медициной вроде все!

16

Лю́мен (русское обозначение: лм; международное: lm) — единица измерения светового потока в Международной системе единиц (СИ), является световой величиной.

17

Тряпка — презрительное название сеток из нити, которые в настоящее время почти повсеместно вытеснены сетематериалами из лески.

18

Николай убежден, что разжевывание таблеток необходимо для более эффективного воздействия лекарства. Ампицилин дал для заживления раны, т. к. считает, что местному жителю, не употреблявшему антибиотиков за неимением таковых, мощный антибиотик будет отличным профилактическим и заживляющим средством против возможного воспаления и заражения раны. Ну не врач он… хотя и напихал в аптечку всякого-разного: от лаперамида с тетрациклином до антибиотиков и противоожоговой аэрозоли. Перестраховщик…