Страница 28 из 76
— Я три года добивалась цветения, и вот… это чудо, не находите?
Амари промолчал. От него ждали если не восторга, то одобрения, но рядом с Инари он не хотел притворяться. Сейчас он испытывал лишь чувство необъяснимой тревоги и немного — гадливости. Возможно, виной тому был распространявшийся по саду пряный запах, к которому примешивались различные цветочные ароматы, — он не знал. Цветок Яворда неожиданно напомнил ему о гадании Эрики, особенно о последней карте — «Звере». Из похожей воронки — только туманной, лишенной красок и оттенков, — смотрели на него глаза-бельма отвратительной хищной твари.
— Он… необычен, — единственное, что ему наконец удалось вымолвить.
— Цветет лишь в полнолуние. Горцы приписывают ему чудесные свойства. У нас ведь, знаете ли, люди простые: они и в магию верят, и в чудищ всяких. Так вот: по одной легенде, сердце Яворда расцветает, когда нечисть готовится играть свадьбы, — она рассмеялась. — Считается, он привлекает зло, но вы ведь в это не верите?
— Я не суеверен, моя рэя, — произнес Амари, надеясь ничем не выдать одолевающих его чувств.
— Иного ответа я и не ждала, ваше высочество, — она склонила голову набок и взглянула на него из-под опахала ресниц.
— Инари…
— Я не считаю вас виновным, — она отвернулась, заинтересовавшись на удивление рано расцветшей вербеной. — Вы были больны, когда Керво возобновил казнь, и ничего не могли сделать.
Хорошо она не смотрела, иначе Амари пришлось бы прятать глаза и врать. Конечно, виной тому горячечный бред, но упрекать герцога или препятствовать исполнению казни он не стал бы и, пожалуй, жалел о том, что помешал Керво тогда на площади, впредь он уж точно не собирался вмешиваться в такие дела.
— И за нашу последнюю встречу я тоже не сержусь, — Инари сорвала ветку растущего неподалеку жасмина и теперь немилосердно мяла ее в руках, кажется, не замечая этого.
— Простите, баронесса, мне показалось, вы не рады мне…
Она на мгновение замерла, прутик с хрустом переломился. Незамедлительно отбросив жасмин в сторону, Инари повернулась и открыто посмотрела Амари в глаза.
— Нет, — произнесла она и коснулась его руки; пальцы показались ледяными.
Он осторожно сжал ее кисть, стараясь поделиться с ней частицей своего тепла.
— Нет, — повторила Инари, отнимая руку. — Мне не в чем вас упрекнуть.
Неожиданно налетевший ветер зашумел кроной вяза, мелкие травинки почтительно приникли к земле, стойко тянуться к небу остался только цветок Яворда, скрученные меж собой лепестки даже не дрогнули. Из кроны могучего дерева вырвался одинокий лист, величаво поплыл по воздуху и опустился на плечо Амари.
— У меня сердце разрывается, ваше высочество, — Инари бледно улыбнулась, стряхивая его. — Вчера прибыли новые беженцы, они утверждают, будто на их деревню напал зверь и растерзал четверых. Я не знаю, во что верить. Они так напуганы, несчастны, — Инари сильнее закуталась в шаль, стиснув в пальцах шерстяные кисти.
— Где они? Я не знал!..
— Конечно. До особняка герцога подобные сведения не долетают… вернее, его они не интересуют. Керво все происходящее на руку!
— Голубка моя! — Инари вздрогнула и отвернулась. По тропинке к ним спешил барон Милагрин, он был уже довольно близко и точно слышал обрывки разговора.
— Инари, я обещаю… — прошептал Амари, но договорить не успел.
— Фуф… — Бастиан вклинился аккурат между ними и теперь пытался отдышаться. От бега он раскраснелся, на лбу выступила испарина. — Девочка моя, нельзя говорить такие вещи!
— Отчего же? — в голосе Инари прозвучали горечь и обида. — Мне надоело, что его все боятся. Даже вы, отец. Для меня Керво еще хуже, чем этот зверь — безразлично, есть ли он на самом деле или нет!..
— Я обещаю, — повторил Амари, — я разберусь во всем. Если зверь существует, я убью его! Если древняя легенда служит чьим-то интересам, я их остановлю!..
Инари смотрела на него, казалось, целую вечность, потом из фиалковых глаз ушел холод, и губы расцветила улыбка.
— Я верю вам, ваше высочество, — наконец произнесла она и подала Амари руку, к которой тот припал, стараясь унять бешено колотящееся сердце. — А теперь я должна идти, — она повернулась и, не оборачиваясь, пошла к дому, барон же ловко подхватил Амари под локоть:
— Постойте, ваше высочество, умоляю, будьте осторожнее. Моя дочь не представляет, чего от вас требует, она…
— Самое прекрасное существо на свете, — улыбнулся Амари. — Не тревожьтесь, — и лишь сейчас вспомнил, что с утра не давало ему покоя. — Прошу прощения, скажите, ваше приглашение… оно было…
— Не запечатано, — усмехнулся Бастиан, правильно поняв невысказанный вопрос. — А какой в том смысл? Герцог Веласко терпеть не может тайн, да и зачем скрывать-то? Я заходил в дом Керво — справлялся о вашем здоровье — и попросил у слуги перо и бумагу, когда узнал о вашем выздоровлении.
***
Амари оглянулся. Чей-то пристальный взгляд не отпускал его от самого дома Милагринов. Ясно светило солнце, люди спешили по своим делам, устало поскрипывали груженые телеги припозднившихся к открытию ярмарки торговцев. В Кастелле их появление посчитали бы чем-то из ряда вон выходящим: в центр города торговцев не пускали. Для Нозарока же неспособные разъехаться на узкой улочке возницы были привычным делом. Злат покорно тащился по главной улице, не обращая внимания на двуногих и четвероногих попутчиков, а у Амари перед глазами стоял пустынный переулок, лунный луч, играющий на стали, и кровь, казавшаяся в неверном свете черной. Наконец он не выдержал — поворотил Злата и свернул в какую-то подворотню.
— Поберегись!..
Жеребец встал как вкопанный, и спасибо ему за это: сам Амари вряд ли успел бы остановить его. Двухуровневый домишко был окутан веревками и какими-то хитрыми деревянными приспособлениями. Два здоровенных горожанина держали по концу толстенного каната, третий проверял обмотавшие шкаф узлы.
— Поберегись-поберегись! — верзилы напряглись, шкаф медленно пополз вверх.
— Ох, господин, проезжали бы вы быстрей, а? — окликнула Амари из окна немолодая, богато одетая женщина.
Он кивнул. Поглядеть забавно, но зачем людей смущать? Злат, всхрапнув, шагнул вперед, чтобы тотчас попятиться. Обычно он не боялся ни грома, ни выстрелов, ни волков, но сейчас прижимал уши и хрипло фыркал, а когда прошел под висящим над головой шкафом, резко дернулся. Амари, ничего подобного не ожидавший, судорожно схватился за гриву, выпустив повод из рук. Конь проскакал несколько метров и взвился на дыбы, едва не сбросив седока. Хлопнул порвавшийся канат, а громоздкая мебель, грохнув о мостовую, превратилась в груду досок и щепок. Заорала горожанка, разразились бранью мужики.
— Ох, господин, — буркнул какой-то прохожий, — кровушка Создателева вас охраняет.
— Это уж точно, — подтвердил мужик, сжимавший бесполезную теперь веревку. — Вы уж не прогневайтесь.
Амари не рассердился. Он представил, как вытянулось бы лицо отца, когда ему сообщили бы о том, что младшего сына в Нидосе зашибло шкафом, и едва не рассмеялся.
***
Лишь у особняка его «отпустил» настойчивый взгляд в затылок, Амари несколько раз оборачивался, но заметить соглядатая так и не смог. Время до ужина он решил скоротать в библиотеке, бросил Омеро повод Злата, отдал Карлосу плащ, поднялся на второй уровень и толкнул тяжелую массивную дверь, та отворилась на удивление легко и бесшумно, а за ней обнаружилась просторная, прекрасно освещенная зала.
Высокое окно выходило на запад, свет, отражаясь от золотистого шелка, которым были обиты стены, многократно усиливался. Возле двери стояли ряды тяжелых бронзовых подсвечников в человеческий рост, по десятку свечей каждый. На каминной полке расположились канделябры поменьше — на три или пять свечей. В центре залы находились четыре длинных стола из светлого фартийского дуба, бессчетное количество кресел и стульев. Шкафы занимали все свободное пространство, они придвинулись вплотную к стенам, дотянувшись до потолка; стояли полукругом в отдалении от столов и кресел. К каждому из них прилагалась лестница — добираться до верхних полок. Книг же было столько, что у Амари захватило дух.