Панацея

…А ведь современные карты наверняка рисуют с Соло…

Кел смотрит на карту с большим удивлением, и только когда Мон кладет рядом с Контрабандистом карту Трав, у него проясняется взгляд.

— Нет, этот их экликсир перевозить нельзя. Разрушается. Вам придется поехать туда. Я так устрою, чтоб вас взял врач, который лечил моего брата, мы иногда переписываемся, он не будет против. Только место нужно выбить.

Мон кладет на стол карту Тарана и сама улыбается: лицо древнего орудия выражением походит на Лею в модусе «ни шагу назад».

Кел оглядывает карту, ее саму и хохочет.

***

Лея соглашается ей помочь немедленно, возможно, и Люк соглашается… Император, поправляется Мон. Теперь уже ни у кого не осталось иллюзий о Люке Скайуокере. Как только он удержался и не уничтожил их всех тогда, когда они так радостно, на половину голонета и правительственного района, праздновали смерть его отца?

Место, куда ее доставляет медицинский шаттл, роскошно даже по меркам Набу. Настоящие дворцы среди хвойного леса и озер. Невозможно красиво.

Здесь все красиво, даже выданный ей медицинский браслет — легкий, из витого металла трех цветов, и не скажешь что утилитарная вещь.

У нее — личная вилла, рядом есть еще одна, но ее совсем не видно. Здесь все, кроме врачей, носят камуфлирующие поля, и Мон не исключение, и даже в зонах, предназначенных для общения, она себя чувствует в изоляции.

Впрочем… стоит кому либо к ней обратиться, и изоляция только увеличивается. Стандартный язык жестов ей теперь недоступен тоже. Вместе со способностью к чтению. Карты пока спасают, понимание со слуха пока не затронуто, но — пока. Как скоро она окажется заперта в своем теле без всякой способности к коммуникации, посреди мира, ставшего чужим и непонятным?

Ее врач, Рос Алеррие, очень мил, очень предупредителен. Оптимистичен, но без напора. Он понимает, что ей страшно, но совершенно уверен, что ее случай — далеко не самый безнадежный. Ее прислуга ненавязчива, и в то же время, она не чувствует себя одинокой. Они оставляют ей цветы на столе, разрешенные сладости из тех, которые она любит. Обновляют музыку и аудиокниги. Два раза в неделю прилетает Кел, расспрашивает ее с помощью карт, сканирует. Иногда привозит ей ее любимые корусантские сухарики, которых здесь, в элитном месте с прекрасной кухней, не достать. Смеется: ну что вы, мне несложно, а вреда от них не будет. Пользы, правда, тоже не особо. Как вы вообще их едите?

А для нее это вкус юности. Сухарики, крепчайший каф — и чего вы сидите, стажер Мотма, вперед, еще не все дела переделаны!

В другой жизни это было, другом мире. Прошедшее время — и все чудовищное и кровавое, что случилось после, — окрашивают те воспоминания пастелью. Кажется, тогда не было зла совсем, а вокруг сиял Золотой век. Глупый мираж, но когда болит голова и кажется, что бессловная темнота все ближе, нужно же за что-то цепляться.

Они пьют каф на террасе, молчат, и кажется, кажется, что все в порядке, она только прилетела в прекрасное место в отпуск. Самое главное — не забыться и не открыть рот, потянуть сладкую иллюзию.

Потом Кел улетает. Мон слушает книги, не вникая в суть умных слов. Отмечая — да, все еще понимаю, и это, и это… Бредет в основной корпус на процедуры, вместо наслаждения природой вспоминая названия растений, описывая дорожки, ветер, солнце, бьющее сквозь ветви. Древнейшее из суеверий: если знаешь истинное имя явления, то оно должно подчиниться. Вот, мир, я называю тебя, не исчезай.

***

Ей холодно.

Это первое всплывающее ощущение. Холодно, сердце колотится, будто она бежала, ноги ноют… Мон отводит волосы с лица.

Она не ослепла, просто вокруг уже стемнело, а ненавязчивое освещение тропинки осталось за спиной. Ступени слабо освещенной террасы белеют впереди — и что-то в них не так, но она не понимает, что именно.

Она пошла погулять после ужина, солнце тогда было еще высоко, и лес сиял зеленью хвои и золотом стволов. Она вышла к берегу и села отдохнуть на камне, и…

Она заснула? Наверное заснула, наверное…

От ужаса дрожат руки. Провалы памяти вернулись, а это означает, что чудесная терапия не работает, и скоро, совсем скоро…

Мон вцепляется в мрамор ограждения и втаскивает себя на ступеньки. Нужно перестать бояться и лечь спать. А завтра сказать о провале врачу. Если она будет в состоянии, конечно.

Если не будет, думает Мон истерически, то они и сами поймут. И проблема, стало быть, решится сама собой.

— Мне казалось, — говорит механический голос, — время для визитов довольно уже позднее. Чем обязан?

Мон, вздрогнув, замирает на предпоследней ступеньке, поднимает голову. На широкой террасе у ограждения, там, где должен стоять ажурный металлический столик с двумя стульями, сидит в инвалидном кресле человек в респираторной маске. И на нее даже не смотрит — смотрит он туда, где днем сияет озеро, а сейчас не видно ни зги.

О, Сила, какой ужас, это не ее дом. Она вломилась к другому пациенту без приглашения.

— Простите, — вырывается у Мон. — Я потревожила вас случайно, я сейчас уйду.

И закусывает губу. Сила, вот только этого…

— Да ничего, — отвечает он. — Заходите. Я прислугу вызову, доставят вас куда вам надо.

Мон оторопело смотрит на человека в кресле.

— Вы меня понимаете?

— А я не должен? — в его голосе появляется интерес. — Почему?

— Я… — Сила, как хочется поговорить. Просто поговорить. С кем угодно.

Она вздыхает.

— Простите, это ужасно невежливо с моей стороны.

Он отчетливо фыркает.

— Вам повезло, мадам, в вежливости я не силен. Так вы мне ответите?

Мон колеблется. Но сил устоять совсем нет.

— Отвечу.

========== 5 ==========

— Дэйв, — представляется незнакомец, когда она поднимается на террасу, на нее по-прежнему не смотря. Мон, вспомнив, отключает камуфляж. Что уж теперь. Да и узнать ее вот такую — затруднительно.

— Лира, — отвечает она. Это ее псевдоним здесь и имя ее матери.

Незнакомец разворачивает кресло, обозначает поклон. Его лица почти не разобрать в полумраке.

— Заходите, — говорит он, и она следует за ним в дом, сквозь большое окно-дверь до пола.

Яркость света автоматически увеличивается, Мон промаргивается от контраста и вздрагивает. Рядом с ней, оказывается, стоит девушка. Высокая тви’лекка в глухом мешковатом комбинезоне. Не самый незаметный типаж, но Мон совсем не уловила, как та подошла. И откуда. Или она стояла у двери в террасу все это время?

— Добро пожаловать, — тви’лекка улыбается приветливо, а смотрит очень внимательно. — Меня зовут Айла, вам принести чего-нибудь?

— Выбор у нас из воды, воды и воды, — дополняет гостеприимный хозяин.

Мон улыбается, кивает. Девушка кивает в ответ и уходит. Это не прислуга, слуги так не двигаются. Явный телохранитель. Впрочем, неудивительно, Исард даже Мон предлагала охрану — наверняка из принципа «огради республиканцев в фаворе от неприятностей, чтоб не завоняло», — но она отказалась. Бывший политик, не способный ни говорить ни писать, не стоит ничего.

Гостиная похожа на гостиную ее дома. Вот только здесь совсем пусто. Вся мебель — встроенные в интерьер диван и столик, будто вырастающие из пола и стен. Ни картин, ни голопроекций, ни растений. Почему именно так, она понимает только сев на диванчик и посмотрев на хозяина при свете.

Он, наверное, ее ровесник или старше. Сложно сказать, шрамы мешают определить. Трубки опутывают лысую голову со входами имплантатов, шею стискивает воротник, явно жесткий — вокодер и фиксация? Кресло, в темноте показавшееся обычным антигравным, на самом деле сложнее, там явно встроена система жизнеобеспечения. Он сидит неподвижно, совсем неподвижно, обычные люди хоть немного, но шевелятся. Паралич? И серые глаза смотрят мимо нее, в голую стену…

Мон обжигает стыдом, и она опускает взгляд на стакан с водой, который возник на столе будто сам собой.

Слепой. Как она сразу не поняла.

— Простите.