Несломленная

— Твою же ты мать! — выругалась я, извлекая новый сапог из недр грязной воды.

Чудесная красная замша потемнела, приобретя неряшливый вид. Marc Jacobs. Шестнадцать тысяч рублей с пятнадцатипроцентной скидкой. Прекрасное утро.

Я шла по проспекту, сжимая в кармане замерзшими пальцами пачку сигарет. Поскорее бы добраться до конторы, и совершить первую за утро живительную затяжку, ведь благодаря тому, что проспала, покурить я так и не успела. А ведь утренняя сигарета это целый ритуал — чашка крепкого кофе, Парламент и что-нибудь из ретро, тихо льющееся из динамиков. Вновь покосилась на сапог. День ещё не начался, но уже все наперекосяк. Мелкая морось, хмурые лица, поникшие плечи прохожих. Да, Питер волшебный город, но не в ноябре и не этим утром. Воспоминания нахлынули сами собой, как волна, как цунами…

Там сейчас такое же серое утро, только на час раньше… В его квартире темно и холодно, радиаторы отключены. Ной просто ненавидит жару. Как и я. Ной. Он сейчас спит.

"Не думай о нём. Не думай о нём! Не. Думай. О. Нём!!!"

Какая же я слабая, дурёха бестолковая…

Впереди показался огромный бизнес-центр, в здании которого я трудилась вот уже три месяца, пребывая на испытательном сроке в компании «Малиновский и сын». Я не знала наверняка, нравилось ли мне там, хотела ли я там остаться… Не знала. Я просто была рада. Рада, что убежала. Мне нравилось, что я теперь свободна, и что далеко от…

— Девушка, простите, вы обронили.

Мужчина в бежевом расстегнутом пальто протягивал мне красную вязаную варежку. Мою. Я похлопала по карманам своей зелёной парки. Так и есть. Потеряла, ворона.

— Спасибо, — сухо поблагодарив, я, даже толком не взглянув на мужчину, забрала свой предмет и побежала вверх по ступенькам. Как ни странно, он последовал за мной.

Ожидая лифт в толчее офисного планктона, я оглядела профиль незнакомца. Серый костюм-тройка, высокий, статный и… рыжий. Я легка улыбнулась. Ещё один "поцелованный солнцем". Не рыжий-рыжий как я, а скорее ржавый блондин. Рыжие ресницы, рыжие брови, рыжая, стильно подстриженная, борода, и россыпь конопушек на переносице. Я взглянула на его руки, сжимающие чёрный кожаный портфель: фаланги пальцев покрывали тонкие рыжие волоски… " Как я тебя понимаю, брат" — мысленно посочувствовала я. С лёгким звоном отворились двери лифта, и человеческая лавина единым потоком влилась в просторную кабину.

* * *

Город Н., 1996 год.

Кирилл. Мамонов. Он здесь.

Сердце словно взбесилось.

Я ещё не видела его, но четко слышала голос в коридоре школы. Его хохот — громогласный и заразительный, я ни с чьим не перепутаю. Как всегда он появился за минуту до звонка.

— Явился не запылился! — презрительно фыркнула Яна, и достала учебник.

Яна была моей одноклассницей и по совместительству соседкой по подъезду. Такой же зубрилкой и отщепенцем, но в отличие от меня, Янка была остра на язык. Правда, когда её никто не слышит.

— Кто явился? — закосив под дурочку, спросила я.

— Кто, кто… Мамонов. Идиот этот. Ненавижу его! — зло произнесла Янка, и уставилась мне прямо в глаза. — А ты?

— Ага. Придурок, — быстро наклонился к портфелю, дабы подруга не заметила, как густо я покраснела.

Я была влюблена в Кирилла с шестого класса, и это было моей огромной тайной! Самой-самой страшной! Мамонов был самым отвратительным и дерзким из всех, кого я знала, но именно его глаза я видела во снах вот уже четыре года. Четыре долбаных года, изо дня в день… Это была моя первая любовь, любовь сильная, но абсолютно безответная. Такой парень, как Кирилл, никогда не посмотрит на такую, как я. Никогда. Я это знала, но ничего не могла поделать со своими проклятыми чувствами.

В прошлом году я задержалась допоздна в библиотеке, и, возвращаясь в сумерках домой через тёмный парк, увидела, как он целовался с Таней Журавлевой, девчонкой из параллельного класса. Спортсменкой и красавицей. Бойкой и наглой. Он трогал ладонями её оформившуюся грудь, и жадно осыпал поцелуями шею, крепко прижав к стене беседки. Тогда это произвело на меня такое сильное впечатление, что я на два дня слегла якобы с простудой. Не ела и не пила. Только плакала. Я прогуляла школу впервые в жизни. Это было огромное потрясение. Даже скоропостижная смерть деда не повлияла на меня так сильно, как увиденная картина в тех весенних сумерках…

— Рыжова, дай инглиш списать, — Мамонов обдал меня амбре из сигарет и мятной жвачки. — Ну, дай, тебе жалко что ли?

Не смея взглянуть ему в глаза, я послушно полезла в сумку.

— Ты дура что ли? Не давай ему ничего! — прошипела Янка, а я, словно загипнотизированная, протянула ему зелёную общую тетрадь, будто ненароком коснувшись пальцами прохладной сухой ладони.

— Пасиб, Рыжова. Человечище! — он сжал моё предплечье, и в три прыжка добрался до своей последней парты.

— О, молоток, Кирюх, где урвал? — накинулись мальчишки, вырывая тетрадь из рук друг у друга.

— Да, Гоблин списать дала, — небрежно отмахнулся он.

Пацаны громко заржали.

Моё предплечье горело огнём, как и пылающие щёки.

Я любила его. Любила!

И да, моя фамилия Рыжова. Вот такая вот ирония.

Часть 3

Санкт-Петербург, 2012 год.

Наскоро выпив кофе, и выкурив по две тонких сигареты, мы с Костей Линьковым, коллегой-айтишником, направились на планерку. Обычно «летучка» проходила раз в неделю в большом конференц-зале, и строго по вторникам, но наш генеральный ввел правило: в последний понедельник месяца собирать весь персонал, а не только директоров, их замов, и замов их замов. Таким образом он хотел ещё больше сплотить коллектив, как бы стирая грань между высшим руководством и сотрудниками среднего звена. Все, включая секретарей и мелких разнорабочих, набивались в помещение, и делали вид, что всё происходящее им очень интересно.

Дмитрий Степанович — грузный лысеющий гендиректор всея корпорации «Малиновский и сын», создал компанию с нуля, и очень этим гордился. Финансы, аудит, консалтинг — сфера, в которой Малиновский достиг больших высот. Услуги «ФАКа» — как негласно прозвали компанию сотрудники, — были одни из самых дорогих и самых востребованных в Петербурге, и кадры Дмитрий Степанович выбирал соответствующие — с хорошим образованием и цепким умом. Лично беседовал с каждым, проверяя испытуемого на вшивость. Кстати, почему «и сын» для всех было тайной покрытой мраком, ведь насколько было известно, никакого сына у Малиновского не было.

Переговариваясь, мы с Костей вошли в конференц-зал. Огромный овальный стол. Серые, синие, чёрные пиджаки. Натянутые улыбки. Идеальные укладки. Запах парфюма. Я моментально почувствовала себя не в своей тарелке, машинально одергивая простое вязаное платье, и поправляя выбившуюся из заколки прядь волос. Какое счастье, что от программистов не требовали этот чопорный дресс-код.

Ближе к руководству теснились экономисты, аналитики, маркетологи, брокеры… Все они считали себя пупом земли, и всерьез полагали, что вся эта финансовая пирамида держится исключительно на их могучих плечах. И никто не задумывался о том, что стоит ушлому хакеру один раз, шутки ради, пошалить в базе данных, и весь их фондовый рынок на какое-то время полетит к чертям собачьим. Мы с Костей любили шутить на эту тему, но разумеется, воплощать свои угрозы в жизнь не собирались.

— А как ты считаешь, если упасть сейчас изобразив какой-нибудь припадок, это поможет избежать скучной часовой лекции о покупке, продаже, удержанию ценных бумаг, обзору биржевых сводок и прочей мути?

— Сомневаюсь, но если решишь попробовать — предупреди, я сниму на телефон, — хохотнул Костя, и галантно пододвинул мне стул. Приземлились мы в хвосте стола, к таким же оборванцам из нашего офиса, дабы не смазывать идеальную картину своим неряшливым видом.

— Ну что, все в сборе? Начнём, пожалуй, — подал голос Дмитрий Степанович, и шепот моментально стих.