Страница 9 из 12
– Из вас хороший адвокат получился бы, – заметил следователь.
– Какой из меня адвокат… – Участковый снял фуражку и пригладил волосы. – Адвокат снисхождения просит, оправдания, я же объяснить пытаюсь. И не вам даже – себе. Я их утром встретил. Бегут голые по пояс, в кроссовках разношенных, а в руках шмотки. Я, понятно, спрашиваю: «Откуда вещички?» «Нашли», – говорят. А глаза так и шныряют, так и шныряют. Короче, раскрутил я их, это у меня запросто, тогда и позвонил куда следует, доложил, значит. Странное все же дело.
– Уж куда странней, – согласился Кочергин. – Давайте их сюда.
«Мальчишки» были на полголовы выше следователя, вдвое шире в плечах и, конечно же, слыхом не слыхивали о подагре.
– Рассказывайте.
– Чего рассказывать-то? – один из «мальчишек» перестал разглядывать траву под ногами и опасливо покосился на следователя.
– Все.
– Все? Ну, у нас по утрам пробежка. До березы и обратно. Бежим. Сделали ускорение. Он, – последовал кивок в сторону приятеля, – первым на поляне оказался. Выскочил на нее и ка-а-к грохнется на землю! И шары по семь копеек. Глаза то есть. Очканул. Перепугался, в общем.
– Ничего я не испугался, – обиженно сказал второй «мальчишка» писклявым голосом, никак не вязавшимся с его габаритами.
– Что же тогда землю носом рыл? Брось, я сам чуть не обделался. А потом посмотрели, а это и не человек вовсе! Манекен. Как в магазине. Подошли мы, рассмотрели все толком, хотели участковому сообщить, но передумали.
– Потому что закатилась вам в головы мыслишка поживиться за чужой счет, – вмешался тот.
– А мы не крали! Здесь лес, а не завод. Здесь хозяев нету. Какое же это воровство? А раз ничье – значит, наше. Зачем добру пропадать?
– Что же вы сам манекен не умыкнули?
– А на фига он нам? Мы только джинсы и кроссовки взяли.
– Во время пробежки никого не встретили? – спросил Кочергин.
– Никого! – хором ответили «мальчишки».
Следователь поморщился. В призраков он не верил. Профессия не позволяла. Само собой из воздуха ничего не материализуется. Кто-то посодействовать должен.
– Отойдите-ка в сторонку, – сказал Кочергин.
«Мальчишки» отошли.
– Как мне теперь с ними? – спросил участковый.
– А никак. Они же правы. Кто-то бросил, они подобрали.
– Но небольшая взбучка все помешает. Для профилактики.
– Вам виднее. Не переусердствуйте только.
– А я о чем? Парни-то неплохие.
Кочергин улыбнулся:
– Говорите, не получится из вас адвокат… А вот учитель получился бы!
– Поздно переучиваться.
– И не надо.
На поляну выскочил запыхавшийся Максим.
– Собака… только до дороги… до автобусной остановки… там след потеряла.
– Что ж, – Кочергин окинул взглядом поляну. – Тогда будем грузиться.
Никитин и участковый понесли куклу к «уазику».
На кукле были изношенная до дыр рубашка в клетку, трусы и носки.
* * *
В машине Никитин пристроился рядом со следователем.
– Михаил Митрофанович, куклы-то – как две капли воды.
– Лицо одно, – согласился Кочергин. – И что это значит?
Максим помедлил с ответом, как на экзамене, потом сказал.
– Действия кукольника теперь можно расценивать как упорно не прекращающиеся и классифицировать как злостное хулиганство. Ответственность другая, срок другой. И никаких штрафов. Также просматривается определенная повторяемость, персеверация.
Никитин замолчал, словно предлагая следователю оценить его познания, потом заговорил снова – и опять, точно отвечал хорошо заученное:
– Ночь, вокруг ни души… И все же, мне кажется, говорить о modus operandi, то есть о «почерке», еще рановато. Два случая – это недостаточно для выявления закономерностей. Завод и парк, кран и береза – что общего? Но с другой стороны: куклы – близнецы, как мы с Игорьком. И их вешают! И находят сразу… Может быть, именно это кукольнику и надо. Я вот что думаю, Михаил Митрофанович, а не укрывался ли он где-нибудь поблизости? Может, ему только и надо было – понаблюдать за поведением ребят? А на заводе – за теми, кто сбежится к крану? Может, его интересовала реакция людей на его выходку? Или на творение? В лесу спрятаться нетрудно и на завод попасть легче легкого – через забор перемахнуть. Или того проще: надень спецовку и иди себе через проходную – никто внимания не обратит. Хотя, конечно, переговорить со сторожами надо.
– Я это сделал, – сказал следователь.
– Когда?
– Вчера.
– Нас домой отослали, а сами… И что сторожа?
– Ничего не видели.
Никитин вдруг просветлел лицом:
– А если это кто-то из них?
– Нет. Они только о себе думают: один – о своем прошлом, другой – о будущим. И никто из них не носит фамилию Виноградов. Его-то мы и будем искать, десантника из 2-й роты. Вот что, Максим. Ты сдай куклу Крапивницкому и отправляйся в военкомат. А я прогуляюсь немного. Часа через два буду в Управлении. Там и встретимся.
«Уазик» вильнул к обочине. Следователь открыл дверь.
– Напоследок задачка. Почему у кукол, при одном лице, волосы разные: у первой – короткие, а у этой – до плеч? Зачем «отрастил»?
– Не знаю.
Кочергин вылез из машины.
– И еще. Найди Путилина и все ему расскажи. Кстати, наш кукольник не из пациентов дурдома. Велизарий Валентинович проверил.
Максим покраснел: опять старики все сами да сами, не доверяют, значит! Он хотел что-то сказать, но Кочергин уже захлопнул дверь.
11
В вестибюле Дворца культуры, в углу, были свалены транспаранты. Стены пестрели плакатами. Из-за тяжелых портьер, прикрывающих вход в зал, сочился нестройный гул голосов.
По мраморным ступеням Кочергин поднялся на второй этаж и толкнул дверь, на которой было написано: «Директор».
– Опаздываете. На вас непохоже. – Высокий полноватый человек пожал руку следователю. – Сейчас кофейку сообразим.
– Рад тебя видеть, – сказал Кочергин, устраиваясь у журнального столика. – А за опоздание, Петя, извини. Дела.
– Можете не извиняться. Понимаю. На что и прежде, при мне еще, работенки хватало, а сейчас вообще ни дня, ни ночи, угадал?
Кочергин следил, как снует по кабинету Петя Балашов, в прошлом классный опер, сейчас – директор Дворца культуры. Последнего в городе, пока еще не отданного на откуп магазинам и салонам, дворца. В смысле – культуры. Двигался Балашов быстро, уверенно, давно свыкшись с негнущейся правой ногой.
– Как нога, Петя?
– А что с ней сделается? Лучше не будет, хуже – не должно, так что хромаю потихоньку.
Он достал из кармана связку ключей. На цепочке болтался брелок – деформированный кусочек металла.
– Пулю с собой ношу. Как память. Не жалел Пчельник патронов. Вот же дурацкая судьба мужику выпала!
Электрочайник щелкнул кнопкой. Балашов взял за спинку стул, переставил его к столику, сел.
– Мне на стуле удобнее. – Насыпал в чашки кофейный порошок, залил кипятком. – Пейте, Михаил Митрофанович, сахар берите, печенье.
– Спасибо.
– Да, судьба… Я в больнице, да и потом, здесь уже, все голову ломал… Вот скажите, насколько мы вольны своей судьбой распоряжаться?
– Сложный вопрос.
– То-то и оно. Мы решаем, за нас решают… Иногда думаю: да кто посмеет без меня меня женить? Никому не позволю! Но фокус в том, что никто у меня этого позволения и не спрашивает. И получается, что все мы – слепцы, а ведет нас по жизни злой поводырь, куда ему, а не нам, нужно. Может быть, к пропасти. Скинет там руку с плеча – и в сторону. Красиво говорю, да? Но не красуюсь. Честно! Вот я когда сюда пришел, думал: тихая гавань, очаг культуры! Не сам, так другим помогу сеять доброе, мудрое, вечное… Может, раньше и была – обитель, храм. Кружки там, самодеятельность, театр мимики и жеста. В прошлом все это. Денег нет, выживать надо. Хоть как-то! И я своими руками ту заводь – в омут. В котором черти водятся. И сам чертом стал… А что делать? Ремонт нужен – а завершить не на что. Персоналу кой-чего подбросить надо: разбегутся – с кем останусь? Ну и открыл я видеозал. Купил технику, отобрали фильмы. Ждем. Пусто! Мне говорят: «Репертуар у тебя не тот». «Как же не тот? – удивляюсь. – Золотой фонд мирового кинематографа». «Чихать они хотели на мировой фонд. Ты дай народу эротику, ужастики, боевики – тогда он к тебе валом повалит». Я повозмущался, поупрямился и… дал. И ведь соображаю: осторожно здесь надо, чтобы дров не наломать. Там, на Западе, они уже это прошли, может, для них это и впрямь возможность пар стравить. Но у наших-то слюни текут, руки чешутся, они норовят друг на друге приемчики увиденные разучить. Или на прохожих.