Хазарский пленник

Владимир замечал, что его положение непрочно. Череда бед неспроста преследует его после возращения в Киев.

На первый взгляд всюду чудится случайность.

Случайно посварился с Претичем, случайно не сумел сговориться с Рогволдом, случайно не поладили с Ярополком, одолел Митяя, да случайно не сумел уговорить киевлян разойтись миром. И верно, всё кажется случайным. Ну, мог ведь с Претичем угадать, поступить умнее, не доводить воеводу до измены? Мог. Хотя ясно, что Претич слушал других советчиков, хватало у воеводы доброхотов, братьев во Христе.

И с Рогволдом скверно. Савелий твердит, что князь полоцкий был достойным властителем, с таким не воевать, а совместно дела вершить впору. А чем обернулось? Сватовство — неплохо придумано, но кто ж знал, что так завершится?

И с Ярополком мог примириться, но нашлись византийские офицеры, ни на миг не отпускали ставленника Цимисхия, не позволили передать весточку через Калокира. Случайность? В битве искал брата, чтобы хоть перед лицом смерти сказать правду, но и здесь не удалось. Пропал Ярополк. Видно, утонул... плавать, не сбросив своевременно плащ, тяжко. Сапоги да одеяния, не говоря о кольчуге или панцире, любого на дно затянут.

Нет, не случайно всё рушится. Надо признавать очевидное. Сам Владимир всему виной. Он бредёт по краю, вот-вот сорвётся в пропасть, а то, что видна уже другая сторона оврага, что до неё рукой подать, не облегчает участи. Нет. Так даже горше. Долго шагал к цели, долго терпел мытарства, хоронил отца, терял друзей, а так и не добыл святого права повелевать новой Русью, единой и крепкой. Ибо не ловок. Не горазд. И что проку в его цепкости, в смелой глупости? А сейчас он видел свои поединки именно так: глупость, да и только, ведь всех не покараешь мечом, не сумеешь одолеть в равном бою сам на сам. Когда-то найдётся мастер и покрепче, и поудачливей, так что ж — правда за ним? Нет, оружие не решает всех вопросов. Увы... вот и купцы говорят о том же. Людям нужно знать, что они едины, пусть перед лицом придуманного бога, но едины. Верно? А даёт ли он единство? Что принёс в Киев? Свары? Разброд. Даже собственных слуг отправляет в острог одного за другим. Горбань ведь был верным слугой? Нет?

Значит, не на меч надо уповать. Не на силу. А на Кима. На таких как Ким, как Савелий. Нужны ему свои проповедники, своя сплочённая сила, поднимающая на благие дела народ. Не одними деньгами вершится всё в мире, не одними притеснениями и налогами, не кнутом и пряником, нет, нужен дух! Вера. Пришла пора ответить Византии, ответить достойно. Анна — не жена, Анна — политика. Вера не формальность, вера — политика.

Нет, нужен Савелий и его письмена, согдийские дары должно использовать в полной мере. И поход к берегам тёплого моря, который обещают щедро оплатить императоры братья, надеясь подавить волнения в собственной армии русской дружиной, тоже политика. Его, князя киевского, сделают наёмником, сравняют с теми же хазарскими воинами или печенегами. Да, всё просто, если видеть мир глазами Калокира. Глазами политика. Глазами человека, для которого нет святого, всё покупается и продаётся. Важна лишь цель.

Глава двадцать вторая

РУНЫ

Савелий пристрастился к чтению руницы. Не оттого, что калека и заняться более нечем. Нет. Так полагали многие, но он лишь посмеивался украдкой и каждый свободный час проводил с камнями. Мучения первых месяцев миновали, и он частенько прихватывал ночь, разглядывая насечки на камнях при свете масляных ламп, а то и натирая царапины сажей, чтоб лучше выступали знаки древнего письма. Учился читать, подолгу занимаясь камнями, горшками древними, ржавыми клинками. Потому что повсюду — руны.

В письменах — своя жизнь, своя правда, своё откровение. Они не лгут, как люди, они хранят то, что им доверено, многие годы, многие сотни лет, а по некоторым камням видно — тысячи.

Ранее Савелий полагал, что в жизни важно одно — как ты держишь клинок да с кем отстаиваешь правду. А какую правду? Бог весть.

Зато теперь понял, какова она — правда. Он не просто догадывался о великой измене и предательстве, совершенном ближними державами, а знал: Русь окружена придуманной ложью. Смешно сказать, но куда ни кинь взгляд, всюду земли русские, ранее принадлежали нам, а теперь? Теперь край чужой, и язык там чужой, и обычаи другие, и русских никто не помнит. Как будто и не было таких. Вот взять немцев, слово потешное, как в старину называли пришлых, немых, не знающих языка, так и до сей поры кличут. Но ранее германцы были пришлыми, занимали места, отведённые им хозяевами, а нынче? Кто знает, что германцы явились на земли русские? Немцы из азиатов, пришли с востока, да поколения меняются, и мнят себя местными, память о кочевых племенах гаснет.

И разве одни германцы стараются забыть прошлое, бьют себя в грудь, мол, мы испокон веку тут жили, и деды наши тут, и прадеды. Деды может быть, прадеды тоже, а если искать корни поглубже?

А греки? Разве это не переиначенное русское слово гораки, то есть жители гор? А Грузия? Разве это не исковерканное слово Горусия, горная Русь? И так всюду, всюду. Приходят народы, селятся в благодатном крае, живут мирно, берут в жёны русских девушек, рожают детей, впитывают язык. Но катит новая волна переселенцев, и вот уже вспыхивают враждебные настроения, пришельцы воюют за право распоряжаться землёй по своему усмотрению, русских выселяют, превращают в рабов. Похоже на вражду между отцами и детьми, дети хотят жить своим умом, отстаивают право чинить иначе, чем родители. Доходит до свары, и вот — родственники стали врагами. Молодые ушли и отрицают родство, им так проще.

Так и в жизни, пришельцы убеждены в своём праве, ибо тут жили они и их деды... кто из простолюдинов помнит далее двух-трёх поколений назад? Здесь наша земля, твердит воин, и он верует в сказанное. Но за его спиной виднеются мудрые лицемеры, правители и священники, им-то известно иное, но правда невыгодна. Ложь удобней. И вскоре пришельцы привыкают к собственным измышлениям, опираются на них как на святыню, а правду старательно хоронят. Оттого так тяжко найти предметы с письменами, с рунами Рода, в которых запечатлёна другая картина мира. Там есть Горусия, там есть гораки и немцы, там этруски составляют основу армии Рима, который ещё не правит полумиром, а только возводится жителями города Черветери — Червонные Этры.

Были у русских и боги, свои боги, не похищенные у более древних народов, например мать Макошь, чьё имя можно найти на камнях, выточенных фигурках мамонтов. Позднее её имя появляется на медведях, белых, а не бурых, как ни странно. В храме Макоши встречается дева Мария, жрица божества, не способная иметь детей. Понятно, что русским близка мать Христа, оставшаяся девой, её святость не подвергается сомнениям, ибо есть привычная Мария из храма Макоши. Многие идеи христианства опираются на религию русских или совмещают праздники язычества с новыми — христианскими. Христиане совместили с днём Купалы праздник Иоанна Крестителя. В ночь на Ивана Купалу, после очищения огнём — прыжки через костры являются традицией, — после очищения водой — купание как элемент крещения близко христианам, — мужчины и женщины вступали в любовную связь. И дети, появлявшиеся впоследствии, принимались обществом как законные, ведь общество исповедует одну мораль, связано верой в Рода и Макошь, посему греха в купальских связях не видит.

Развитие религиозных взглядов происходило исподволь, появилась богиня смерти Мара, она не только забирает умерших, но и способна исцелить больных. Появился бог-творец — Род, он ведал мастерством и ремёслами, предсказывал судьбу по звёздам, ведал оружием и помогал в войнах. И вот уже Макошь стоит в окружении собратьев — Мары и Рода.