Хазарский пленник

Глеб недовольно нахмурился:

— Али мы вам не ровня? Пить отказываешься? Ну, смотри... так вот, я не знаю, как поступить. Может, подскажешь?

Подал знак, и двое сотрапезников покинули горницу, видимо хорошо зная, что следует делать.

— А что тут подсказывать? — чувствуя недоброе, спросил Владимир. — Разве отец не говорил с хазарами? Не уладил?

— А мне не ведомо! — развёл руками князь. — Просят коней вернуть! Или тебя судить... нет, я не зверь, не подумай, ничего скверного не мыслю. Если покаешься, вот при дружинниках, при сотниках клянусь: пальцем не тронут... не дам обидеть! Всё ж не чужие! Хотя никак не пойму, ну зачем тебе ещё кони? Разве у тебя нет доброго скакуна? Эх, молодые, всё бы вам забавляться да в бирюльки играть, а старикам разгребай!

— Да какие бирюльки! То породистые кони! То для военных нужд! — вспылил Владимир.

— Не кричи! — поморщился князь. Скривился, словно от зубной боли, обращаясь к сотникам: — Вот и поговори с ними по-доброму! Разве ж поймут? Ладно, времени мало, сейчас хазары пожалуют. Выбирай, племяш: или каешься, на колени станешь, чтоб я тебя боронил от напасти, или... съездишь к хазарам, в Атиль[6], может, и оправдаешься, кто там тебя видел, кто признает?! Голову не снимут, разве что плетей отведаешь! Соромно, знаю, но то твой выбор... Решай!

— Да как ты смеешь? Ты! — Владимир дёрнул рукой и запоздало осознал, что вышел налегке, без пояса, без меча. Нет привычной тяжести на бедре, нет холодной рукояти.

— Не сейчас! Не время! — прошептал Крутко и пожал ладонь.

— Что?! Как я смею?! Щенок! — не скрывая злости, ответил Глеб. — Ну, погоди! Он будет меч хватать! Видали?!

В горницу вошли хазары да трое рослых воинов в кольчугах. Кликнули наёмников, здраво полагая, что так надёжней.

— Здоровья и вам! — ответил князь, принимая поклон прибывших, и тут же перешёл к сути, тяготясь затеянным. — Вот Владимир, сын князя Святослава, твердит, что ничем не повинен! И, скажу вам прямо, гости дорогие, ума не приложу, как дело разрешить по чести да по совести!

— Уж ты разрешишь! — зло фыркнул Владимир, понимая, что терять более нечего.

— Сердится, — развёл руками князь. — Но отвечать готов перед любым судом!

— Верно ли? — Радостно улыбаясь, переспросил хазарин. Казалось, он сейчас кивнёт, мол, ошибка вышла, и на том всё завершится. Владимир, не понимая ещё, в чём западня, твёрдо ответил:

— Ни коней, ни княжества, ни богатств чужих я не брал! А если брал, перед богом отвечу, на то и есть Правь!

— Ну, смотри, сам выбрал, — ответил Глеб и отвернулся. — Отдаю вам Владимира на правый суд, за что и беру залог при свидетелях... — Монотонно и поспешно произносит князь слова присяги, и Владимир ощущает, как локоть сжала чужая рука. Наёмник поспешил к пленнику. Ведь Владимир уже не вольный.

— А вы двое? — Напоследок князь вспомнил о телохранителях, вопрошает грозно: — Останетесь в дружине, или с заводилой?

Владимир хотел посоветовать друзьям остаться, но не успел.

— Куда воин, туда и собратья! — ответил Макар, оглянувшись на Крутка. А тот и отвечать не стал, молча шагнул к двери, распахивая её пошире, чтоб могли протиснуться Владимир и конвоир. Лишь прошептал для ближних:

— Мы ещё воротимся!

По двору шли уже пленёнными, шли молча, встречая недоумённые взгляды дружинников, стоявших у стола с казначеем, шли, понимая, что теряют последнюю возможность воспротивиться подлости. Но не решались. Чем помогут воины, сбежавшиеся сюда за наградой? Без оружия, без веры в правоту своего дела, без единства!

— О, гля-ка, как княжича озолотили! — всё ещё не понимая увиденного, громко ухмыльнулся прежний шутник, но ему никто не ответил, и он затих, отвёл глаза.

Да, Глеб загодя готовил западню! Получившие серебро разбрелись, довольны, им не о чем печалиться. Остальные растеряны, против князя не выступят. Да и верные сотни на что? Наёмники, норманны и датчане, на что?

И особенно остро резануло князя увиденное у стола, накрытого для дворовых. Нехитрая снедь, остатки разносолов — и девушка с кувшином молока. Та самая красавица, что вчера угощала пирогами. На высокой шее приметны вишнёвые пятна, следы страстной ночи, а в глазах — недоумение и страх. Так малые дети, заигравшись, глядят на взрослых, получив нежданный подзатыльник. Ещё секунда и расплачется дитя, взывая к небу о несправедливости старших.

Спустя некоторое время собратья оказались взаперти. Оружия нет. У ставен, закрытых снаружи, дежурит страж, и что впереди — неизвестно.

— Зря вы не остались! — с огорчением вымолвил Владимир и опустился на лавку. — Может, хоть как отомстили б... мне-то пропадать!

Он не договорил, тяжело вздохнул, прикрыл глаза. Видно, его потрясло случившееся.

— Не раскисай! — хмыкнул Крутко. — Кто опускает руки, тот гибнет! Помнишь иль забыл? Кто гребёт, спасётся, кто стонет, захлебнётся!

— Спасёшься тут, как же! — усомнился Макар. — От ворогов домой бегут, а нам куда? Если и сбежим?

Долго пререкались, гадали о будущем, сидя в запертом срубе. Ближе к вечеру поели присланного с княжеского стола, всего хватало, а вкус уж не тот, горчит снедь, когда в голове мысли о неволе. Но угадать судьбы не могли. Занятые спором, друзья не заметили, как к окошку подошёл чужак, и спохватились, лишь услыхав голос, громко, но внятно прошептавший:

— Казнить князя неразумно. Хазары не так глупы. Как говорится в пословице, семь раз отмерь.

Голос незнаком, и Владимир шагнул к окну, приглядываясь к позднему гостю, если можно назвать гостем подобравшегося к пленникам.

— Это Калокир, византиец, — подсказал Крутко.

Владимир понял, что не зря на голове у чужестранца плотный капюшон, не желает открыто поддерживать опального конокрада, пришёл тайно.

— Знаешь, что не казнят? — переспросил он.

— Ты наследник, случись что с Глебом, кто станет правителем? Ярополк? Олег? Нет, Владимир, не казнят. Но ведь жить в неволе тяжко. Отчего не пошлёшь весточку братьям? Ярополк далеко, да древляне рядом. Овруч ближе Новгорода, или Олег не пособит? Да и княгиня ещё жива, Ольгу народ слушает.

Владимир громко хмыкнул и, не вдаваясь в подробности, не желая открывать чужаку правду о сложных отношениях меж братьями, ответил:

— Олег брат по отцу. Против дяди не пойдёт. Но спасибо на добром слове. А бабку впутывать последнее дело, хворает бабка. На люди не показывается.

Наступила тишина.

В это время засыпал город, редко где слышался собачий брёх, лишь в кронах ближних лип шумел свежий ветерок.

Калокир отступил от распахнутого оконца и попрощался:

— Что ж, князь, всё в руках бога. Не отчаивайся, в жизни случается хорошее и плохое, и всему приходит конец. Может, ещё свидимся. Мне пора, возвращается сторож.

Тёмная фигура тихо сдвинулась, так что даже шелеста травы не было слышно, скрылась во мраке.

Владимир убедился, что друзья остались одни, и пояснил:

— Олег всю жизнь злобился на мою мамку, Малушу, верил в дурные слухи. Да и с Ярополком мы не дружны. Нет, эти не спасут. Однако странно, что посол Царьграда суетится, советует, а наших ничем не сподвинешь. Спят себе. Как будто и не видят подлого.

— Давайте и мы спать, — отозвался Крутко. — В беде потребна голова свежая, сказано — не казнят, а остальное — стерпим.

Вскоре друзья успокоились, уснули. Лишь Владимир ещё некоторое время ворочался, вслушиваясь в привычные ночные звуки. Мирное поскрипывание колодезного журавля, перекличка далёкой стражи, порывы ветра в листве, звон кузнечиков — всё как обычно, и трудно поверить, что теперь он не в родном доме, а в плену, что счастье и воля остались в прошлом, а впереди невзгоды и лишения. С этими мыслями он и уснул, не отгадав, зачем приходил посол Византии. Какой прок Калокиру помогать пленнику?

6

Итиль (Атиль) — столица Хазарии — располагалась на огромном острове (18 км в ширину), который образовывали две волжские протоки: собственно Волга (с запада) и Ахтуба (с востока). Ахтуба в те времена была такой же полноводной рекой, как и сама Волга. В городе стояли каменная синагога и дворец царя, богатые деревянные дома рахдонитов. Была и каменная мечеть, ведь с мусульманами там обращались вежливо.