Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 102 из 112

Сговорились.

Вот тебе и жена. Доверился...

Дорога, как и у многих селений, видна ближе к домам, а сперва надо миновать кладбище.

Там деревца, там столбы дубовые, а где и камень на холмике. Но не к той покойной делянке стремился проводник, не к огородам, не к стаду, показавшемуся на тропе. Не звон колокольцев на шеях бурёнок манил его.

— Эх-х! Дурак! — выругался Владимир и оглянулся. — Засада! Лихо затевается! Слушай меня!

Да, всё стало ясно лишь теперь. Но мог догадаться и ранее. Тёмные мысли и скверное дело, вот что тревожило Чемака. С первого дня тревожило. А князь всё понял на свой лад. Теперь-то раскрылось, что задумал пленник, да проку?

— Они ждут, что мы кинемся к рати! Обратно! Той же дорогой. А надо обмануть! Уйдём в лес! И скроемся в глуши! Если за день не настигнут, выживем! Всё — пошла-а! Пошла!

Князь развернул лошадку, жалея об оставленном скакуне, сменил утром, а перекинуть седло нет времени, и первым направился к речке, брод близко. Там и лесок.

— Верно ли, Владимир? — спросил один из ратников, не успев постигнуть увиденного. Мирное село и тихое стадо не пугало его, а ускакавший воин мог думать всякое, мало ли что взбрело ему в голову? Хотя бы проверить, куда вывел. Кто не ошибался в пути?

— Верно! Верно! Не отставай! — жёстко прикрикнул князь.

Времени на долгие разговоры нет. Ловушка слажена. А уж крепка ли пружина, сколько воинов в посёлке, то лишние подробности. Разве двух десятков не хватит?

— Думаешь, смерти боюсь? — сказал Владимир, принуждая коня войти в холодную воду. Спешился, пришлось замочить сапоги, но так надёжней, ноги коня теперь единственная надежда уцелеть. — Мне жить надобно не для себя! Я умершим задолжал, обязан дело сделать! Людям обязан. Не для того друзья головы клали, чтобы мы в суп угодили! Эх, индюк! Как не разглядел подлости!

А ещё Владимиру было до боли обидно, вот ведь Тёмный верил ему, снова сел в седло и что? Умрёт здесь, в глуши? Потому что князь простофиля? Малец ещё не видывал бабы, той самой жаркой молодки, о которой твердил краснобай Сергий. Не испытал любви, не пил вина, не познал славы. За что же его?

— Нет, князь. Так неправильно! — раздался рассудительный голос сзади. — Ты себе как хочешь решай, а мы должны ворогов увести! Давай разделимся, мы следы к дороге направим! Обратно! Как и ждут засадные... кто знает, будет удача, приведём дружину! И вам с Тёмкой проще затеряться. А, князь?

Мог спорить, мог приказать. Но по здравому рассудку так всё же верней. Да и судьбу не обманешь, то князь знал наверняка. Каждому своё написано. Воин выбрал, пусть поступает по своему усмотрению, судьбу, однако, не обойти.

— Ладно. Скачите к дружине. Скажете — западня. А мы скроемся, как сумеем. Выживем, разберусь.

Князь помолчал, не решаясь разглашать, куда пойдут, да и не расскажешь в двух словах про дальний путь к половцам. Табора половцев ещё найди. Да вынужден теперь, другого выхода нет. Вот как жизнь повернулась. Давно собирался снестись с Тугаром, пора искать верных друзей не среди кичливых ромеев, не среди пронырливых хазар, а среди степных племён.

— Удачи вам, хоробры!

— И тебе удачи, князь!

Лес стоял тихий, и поступь коней вскоре стала неразличима в обыденных звуках, да и фигуры ратников не разглядеть среди стволов, освещённых рассветными лучами, то ли круп рыжей кобылицы мелькнул, то ли сосна. Ветви колышутся, и пора умно выбирать тропы, не роняя лишних следов.

— Ничего, Тёмка! У нас своя судьба. Не бойся.

— А я и не боюсь. Ну почти... — ответил малец и с ожиданием взглянул на Владимира.

Глава двадцать четвёртая

ДУХ ГОРБАНЯ

Калокир — муж не из пугливых. Мало того что напросился свидеться с начальником караула, так ещё и Горбаня требует показать.

— Ты, ясно дело, страж. Но ведь и нам нужна правда. Сегодня кричат — Горбань именем князя вершит суд, было, признайся сотник! А завтра шепчутся, что Горбань гниёт в остроге. Как понять? Или мы совсем из ума выжили, или же нас обманывают. Допусти с Горбанем перемолвиться, сам знаешь, за мной должок. Пришлось и мне его ласки отведать. Теперь хочу знать правду, за что мытарили? Не князь ли велел?

На стол легла горсть монет в ладном кошеле, замша не истёрта, видно, в поясе не носили, такой кошель и в подарок принять не худо, а уж с серебром и подавно.

— А не боишься? — спросил стражник, но не договорил. Подумал, этому уже ничего не страшно. Кто из острога вышел, в рубашке родился.

— Чего мне бояться? — ответил Калокир. — Если Горбань самовольничал, радоваться нужно. Если приказ исполнял, время собрать котомку да распрощаться с Киевом. Правда дорого стоит, ты не знал, воин? Хочешь, поздно зайду, чтоб не знал Август?

Страж ещё не заматерел, наводить порядок в остроге — дело неблагодарное. А когда не берёшь греха на душу, не своевольничаешь корысти ради, то и вовсе никчёмное. Потому серебро казалось удобной возможностью скрасить тяжкую службу.

Он успел поглазеть на Горбаня, услышал немало о порядках в прежнем остроге и опасался тёмного пленника. Знал и Августа, строгого к ратникам и недовольного назначением, но неопытного тюремщика не страшился, служба везде служба, исполняй своё, и всё обойдётся. А вот Горбаня боялся до жути. Говорили, правда на ухо, что прежний хозяин всё ещё вольно разгуливает по острогу, проходит сквозь стены и насмехается над князем, подарившим ему жизнь. Да и чего не жить? Квашеную капусту носят из шинка; жареного зайца со сметаной подали на прошлое дежурство, пахучего, лавром несло за версту, это тебе не домашние щи на луковых кожурках; и пиво всегда стоит в комнатушке Горбаня. Любого спроси, о неведомой силе пленника всякий наслышан, стражи зря говорить не станут. Если сказывают, что Горбаню стены не помеха, знать, что-то есть. Клялся Марой стражник с Подола, что видел Горбаня в клети князевого кровника — Чемака. Хочешь верь, хочешь не верь. Ночью был, утром кинулись проверять, один подольский подступиться слаб, нет тёмного. Клеть заперта.

Оно конечно, всегда можно найти доступное пояснение любому чуду. Сунул золота стражу, он сам проведёт кого надо, а после прикинется дурачком, видел, да не ведаю, как возможно. Если дело того стоит. А похоже, ему выпадает достойное, стоящее.

Вечером, когда стемнело на улицах, старший караула повёл фигуру в плаще с капюшоном по коридорам, в дальний закуток, где содержали Горбаня.

Не отпирал клеть, лишь кивнул, гляди. И подал факел. Калокир подошёл ближе к решётке, поднёс огонь к тяжкой преграде и удивился:

— Так где же? Здесь никого!

И так твёрдо прозвучали слова, что каждый поверит, не шутка.

Никого? Как это? Страх и вместе с тем невесть откуда взявшаяся вера сковали мысли стража.

Нет. Злейшего врага Владимира, нет! Не зря посланник требовал показать, не зря! Знать, что-то слыхал! Не зря платил серебром!

Обжигая руку, перехватывая факел, стражник прильнул к решётке и вгляделся в темноту. Нет?

Нет! Кончено! Сбежал! Откупился тать! Откупился? Казнят-то стража, всегда достаётся забитым сторожам!

— Отопри! — прикипев очами к его лицу, скомандовал византиец. — Не подкоп ли?

Страж послушно отпер клеть, отодвинул створку и шагнул внутрь. А зачем? Видно же — пусто. Нет сидельца. Подкопать немыслимо. Ложе невысокое есть, подстилка из соломы, а самого — нет.

— Казнят тебя, страж, — ровным голосом молвил посланник. Стоял, прикрывая тёмный угол, тень прыгала по стене, вслед вспышкам огня, и пояснял хозяину суть. Словно мысли читал. Тот как раз о смерти подумал. Сгинет теперь ни за что! Горбаня не отпускал. Не подходил к дальней клети. Не хотел разговоров за спиной. Мало ли, князю нашепчут и... только смешны те страхи, ибо беда нашла дорогу. Ей нет преград.