Хазарский пленник

Савелий торопливо достал из одежды тонкую полосу бумаги и, подмигнув Владимиру, прочёл, стараясь произносить слова на старый лад:

«Только жир, жирное тело, той коровы утешить имай. Еби её на святках — она ожидает хвуя, рази в самый низ, насилуй их. Сруби и суди их. Жирнухам и хвуй ниян. Кусая их вульву, язя родовыя путя. Обмани их и родовые рунови минуй. Мой хвуй вынимал, вырубя им кишки, укусив их сильно... Перунова игра из игр удалого Ярила сим жиром умножит жуть зимня хлева... И жижу окорока и лап сего тела. Склад жира.

Мастерская храма Макожи, Руны Родовы Руси руновой»[28].

Владимир лишь безмолвно выгнул брови, удивляясь непонятному чтению. Не выдержал, спросил:

— Это ещё что?

Савелий рассмеялся:

— Думаешь, твои рукописи дороги, ценны? Мой камень, фигурка женщины из самых далёких времён весь покрыт руницей. Что скололось, что не разглядеть. А то, что ты мало понял, привычно. Мы живём тысячи лет спустя. Не знаем уже, что за игры Ярила, что за Перунова игра. Отчего древний предок наш так завистливо относился к жирнухе, желал её поразить в родовые пути. Не знаем, но ведь это самый старый из камней, на которых есть руны. Я его храню, чтоб не думали, будто Савелий пишет всё на потребу князю, подлаживаясь под господина. Нет, я ничего не придумываю. Что нашёл в рунах, то и перенёс на бумагу. Странно, глупо, но так написано кем-то, а главное — уже тогда были мастерские при храмах. Ведь это не ложь. Не придумка про мессию.

Он рассмеялся, замечая, что Владимир всё ещё не верит, вглядывается в бумагу с записанными строками.

— Говорят, ранее, задолго до наших времён, племена жили в скудности. Охотники искали пропитание в лесах, женщины собирали колосья, яблоки, плоды всякие, держали очаг. Случалось охотникам подолгу гоняться за добычей. И не всегда охота завершалась удачей. А вернувшись, они находили сытные хлеба у женщин, замечали, что хозяйки полнеют, оттого завистливо глядели на них. Может, жирнухи, это жрицы храма Макоши, которые подавали хлеба калекам, нищим и тем, кто не в силах добыть его охотой? Может, так принято было и насилие — игра Ярила. Даже калека желал добыть женщину, а не довольствоваться подачкой любви — милостыней. И все эти призывы: рази, насилуй — всего лишь что-то вроде заговора. Как мы повторяем перед сечей: минуй меня стрела вражеская и клинок острый, кровь моя замри и не покидай жилы синие, не истекай в траву-мураву, не покидай меня, как не покидает меня храбрость и ловкость ратная, дай мне силы одолеть противника и вырвать его сердце.

Владимир примирился с непонятным и поднялся:

— Рад бы заехать к тебе, да не сейчас. К слову, отчего ты не женишься, Савва? Одному жить муторно.

— Не знаю, — ответил Савелий. — Может, время не пришло. Женилка не выросла. Да я как-то не думал. Кому я нужен? Мало ли ловкачей в городе, у которых и сила, и стать?

Попрощавшись, Савелий решил, что Владимир неверно понял зачитанные им строки каменного века. «Думает, что я всюду вижу соромное, мыслю о женщинах. Вот ведь как глупо получилось. Надеялся найти во мне опору против христиан, а нашёл полоумного, что грезит всякой глупостью, жирнухами и вульвой. Женитьба. Да, нескладно вышло». Савва подозвал мальчонку-конюха и велел привести лошадку, подумав, что со стороны он всем кажется чудаком. Калека. Оттого и мысли его принимают с поправкой на калецтво. Сказано — блаженный немного. Камни разглядывает, ищет на них царапины, носится как с писаной торбой... ещё и денег даёт тем, кто принесёт находки с рунами. Надо же, деньги за грязные камни. Чем не блаженный?

Глава двадцать третья

ПОГОНЯ

— Никогда не думал, что пустить кровь беззащитному так тяжко, — признался Август. — Неловок я, неумел. Какой из меня палач? Отпусти, князь.

Владимир лишь головой помотал, отказываясь обсуждать предложение нового хозяина острога. Зашёл к ночи, усталый, издерганный, и вместо утешения вынужден выслушивать жалобы соратника.

— В том твоя сила, Август. Зря никого не загубишь. Потерпи. Вернусь, разберёмся. А что Чемак? Стоит на своём?

— Стоит. Да я не умею мытарить... едва приступил, он сомлел. И так три раза. Поверишь, пустить стрелу в спину проще, чем связанного хлестать.

Владимир усмехнулся. Вспомнил первое знакомство с Августом. Приставленный Глебом соглядатай собирался убить его, готовил стрелу, да пострадал в сече. Не справился. А теперь вот отказывается, не хочет владеть острогом, власть и страшная сила не привлекают его.

Однако же надо решать — верить ли Чемаку? Кто скрывается в тёмном углу? Жена? Говорит — лицо пострадало, не красавица там, калека, вряд ли лжёт, понимая, сколь тяжко слышать князю подобное о жене, если это Рахиль, но скрывать тоже опасно, начавши, обязан сказать до конца. Ведь выжила, родила младенца.

— Давно родила? — спросил Владимир, стараясь не пугать пленника пристальным взглядом. — Говори, не опасайся. Обещаю — жив будешь, если найдём их.

— Не так давно. Как войско вернулось с Византии. Месяц спустя, — тяжело сглотнув, ответил Чемак.

Во дворе беспечно залаял пёс. Острог для псов удобен. Всегда накормят. Выбирают чутких, тех и оставляют навсегда. По голосу слышно, лающий молод, игрив. Верно, и Август пытается найти отдушину, хоть какую-то радость в новом деле. Остался один. Как и Владимир.

Князь тоже страдает в одиночестве. С Рогнедой так и не поладил. Чужая она. Злая. Лишилась власти, смерть отца простить не может. А ему и дела нет. Своих забот достаточно, вымаливать прощение не намерен. Шептали слуги, беременна. Значит, всё само по себе разрешится. Пусть попробует, каково это быть прислугой, рожать не законного наследника, а холопа. Он на всю жизнь запомнил её упрёки. Теперь отдаст долг. Сына потом признает, выделит стол. Хотя как заглянешь в будущее? Может, правду сказал Канадак, от таких жён сыновья не опора, а сущая погибель? Утешает одно, есть у него Савелий, есть Тёмный, есть надежда, что сделанное подхватят, примут и другие. Свёл их. Тёмного посадил за премудрости письма, пусть Савелий учит рунам.

Задумался. Да пропустил, о чём толкует Чемак? Оказывается, правду говорить тоже страшно. Видно, он пугало не хуже палача, даже с вестью, сулящей спасение. Чемак мнил себя умником, а оказался в остроге. Если проведёт к хутору, можно и отпустить. Зачем лишние казни? Казнят сами хазаре. Не простят.

Да уж, где слабым мира сего разобраться в политике? В кознях и страстях борьбы за власть. Приспешники клялись служить верой и правдой, а во что обратилась их служба? Горбань выжег полгорода, все стали крамольниками, попали в недруги. А теперь, когда Горбань в остроге, да и другие дознаватели-доносчики пострадали, князя боятся как огня. Ненавидят и боятся. Он пугало.

Только как ни крути, ехать доведётся самому. Рахиль могла скрываться, покалечив лицо, могла бояться его мести! Ведала, что тайное станет явным. Ведь не случайно Рахиль встретилась ему в Атиле, и в дом свой привела не просто так, и всё остальное, что сложилось меж ними, также не само по себе устроилось. Знала Рахиль, для чего манят юного киевлянина мудрые хазаре, знала. Теперь боится. Всех боится. И хазар, и князя. Значит, нужно ехать. Только втайне. Много врагов рядом, даже те, кто его звал к престолу, теперь смотрят косо. Постарался Горбань, поклон ему низкий. Долго ещё будут помнить ретивых соратничков. Ну, да делать нечего. Выступим к вятичам, о том давно говорится, пора решать с данью. В походе пятеро всадников легко затеряются. Два-три дня не великий срок. Мало ли кто отправился к лесному посёлку да зачем. Если сделать тихо, то и не заметят. Телохранители будут верно сторожить крытый возок, конь князя будет бежать на привязи, всё как всегда. Так спокойней. Да, так и поступлю, решил Владимир, глядя в бегающие глаза Чемака. Хотелось верить, что тот принёс добрую весть. Злых более не ждал, много выпало злых. Пора им поискать другие дома. Слишком тесно здесь сёстрам, и все с траурными украшениями.

28

Данная глава основана на документах, расшифровках древних надписей и открытиях Чудинова В. А. Подробнее об исследованиях учёного можно прочесть в его книгах: «Загадки славянской письменности» — Москва, Вече, 2002; «Тайны Древней Руси» — 2005; или в статьях, на сайте Академии тринитаризма.