Страница 54 из 59
— Хочешь что-нибудь? — Дейзи потянула жвачку, накручивая ее на палец.
Я почти улыбнулась. Почти.
— Горячий шоколад, — сказала я, и не успела опомниться, как она выскочила из комнаты.
— У тебя уродский лоб, — заметила Люси, по-матерински проведя рукой по моему виску.
— А нога прям супер?
— Нет, — сказала она.
Я нахмурилась.
— Хочешь сказать, я теперь не стану моделью?
— Боюсь, что нет.
Мы втроем рассмеялись-я, Люси и папа, -и улыбка снова заиграла на моих губах. Не естественно, но ладно.
Пройдет немало времени, прежде чем я снова рассмеюсь по-настоящему или почувствую себя по-настоящему счастливой. Я пойду вперед маленькими шажками, но со сломанной ногой и разбитым сердцем.
Джейсон
Я все исправил. Я был мастером на все руки.
Спэроу снова в безопасности. Мне удалось одновременно убить Брока и предотвратить глупое расследование Флинна—два зайца, один камень. Выполнил обещание, данное отцу. Перечеркнул последнее имя в списке. Полиция нашла могилу Флинна, неряшливые отпечатки пальцев Брока по всей хижине.
Не так уж трудно было убедить их. Особенно после того, как его свекровь призналась, что он взял гребаную лопату в лес.
Разлагающиеся останки Робин Рэйнс были найдены, и детектив идиот и его команда были только рады свалить вину на Брока вместе со всем остальным.
И я сделал так, чтобы смерть Брока выглядела как самозащита. Предстояла еще тонна бумажной работы, и я знал, что это обойдется мне в кругленькую сумму, но я все исправил. Все было именно так, как и должно было быть.
У меня был надежный свидетель, детектив Стратэм, который видел пистолет Брока, и могилу, которую он выкопал для Спэроу. Никто не мог отрицать, что этот человек намеревался причинить ей вред, и мои намерения были хорошо известны в глазах закона. Я был пуленепробиваемым. Спэроу, хоть и потрясенная, скоро встанет на ноги.
Все было исправлено.
Я шел по коридору больницы, как будто в камере смертников. Каждая дверь, мимо которой я проходил, приближала меня к двери, в которую я не хотел стучать. Я не испугался, я окаменел.
Впервые в жизни я хотел поступить правильно. Это было похоже на ад, на пытку, будто острый мясницкий нож вонзается в мою грудь, пронзает сердце и медленно вытаскивает его, ломая каждое ребро на своем пути.
Я тихонько постучал в дверь. Если она спала, я не хотел ее будить. Она выглядела такой хрупкой, когда я нашел ее. Кровь стекала с виска по всему лицу, нога была вывернута. Она замерзла, одетая только в тонкие штаны для йоги и облегающую кофту.
Будто раненый воробей.
Первое, чего я хотел, это позаботиться о ней, а потом, и только потом, медленно и мучительно убить Брока.
Но я не мог сделать это так, как хотел. Потому что Брока нужно было прикончить прежде, чем он выдаст то, что я похоронил Робин и Флинна прямо здесь, в лесу. Я не сомневался, что он проболтается, как только полицейский возьмет его под стражу. Каждый миг, когда он был жив и находился рядом с детективом, моя жизнь была в опасности.
К тому времени, когда я остановил машину детектива посреди леса и выскочил наружу, все мои порывы и жажда мести были уже неуместны.
Мои поиски были бесполезны.
Для мести не было времени.
Все потемнело, и единственным источником света была она сама.
Поэтому я убил его быстро, хладнокровно, умело.
— Войдите, — сказала она с другой стороны двери.
Я оставил ей гнилую тряпку, в которую завернул ее мать, прежде чем похоронить. В каком-то смысле рытье ям для ее мамы и для Флинна было самым мрачным моментом в моей жизни. Они оба этого не заслужили. Я не убивал их, да, но я отказал им в надлежащих похоронах, а это многое значит.
Я толкнул дверь и подошел к ее кровати. В запястьях у нее была куча трубок, а нога была в гипсе. И она по-прежнему была просто божественна. Моя девочка, моя птичка. Самая красивая. Не потому, что у нее были самые розовые губы или самые зеленые глаза, а потому, что она была создана для меня. Специально для того, чтобы смешить меня, выводить из себя, терять голову. Черт, чтобы заставлять меня чувствовать.
Я поставил коробку шоколада на ее подставку, рядом с оранжевыми гладиолусами. Цветочница сказала, что они олицетворяют силу характера, когда я их покупал.
Шоколад и цветы. Банальное дерьмо. Но только на сегодняшний вечер, и только для Рыжика. Я надеялся, что она посмеется. Мне хотелось запрыгнуть на трибуны и спеть ей песню.
Но я знал, что уже слишком поздно.
Она посмотрела на цветы и шоколад, закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Спасибо, — прохрипела она.
Но она имела в виду за то, что я спас ей жизнь. Только не за эти дурацкие цветы.
Я сел рядом с ее кроватью, глядя на свои руки или, может быть, на туфли. Я даже не осознавал, на что смотрю, но уж точно не в ее глаза, потому что не мог вынести то, что за ними скрывалось.
— Не стоит об этом говорить.
Я хотел. Я действительно собирался сделать что-то бескорыстное хотя бы раз в жизни. В последний раз, когда я сделал что-то хорошее, это стало моей погибелью. Я собирался сделать это снова, зная, что это будет больно в десять гребаных тысяч раз больше, чем когда я разорвал свою помолвку с Кэт.
Потому что, оглядываясь назад, боль от измены Каталины была ничто по сравнению с болью, которую я чувствовал сейчас, зная, что причинил страдания своей жене.
И я все равно собирался это сделать. Я мазохистский ублюдок.
— Все в порядке с полицией и всем остальным? — она казалась обеспокоенной, но я не обманывал себя.
— Да, — я глубоко вздохнул, закрыл глаза и с глухим стуком упал на стул. — Со мной все будет в порядке.
Я открыл глаза и посмотрел на нее в первый раз с тех пор, как вошел в комнату. Она облизнула пересохшие губы, глядя на коробку шоколада.
Теперь это были мы. После того, как мы сделали невозможное и стали чем-то, это были мы. Два незнакомца в клинической палате, ищущие слова, которые не соответствуют мыслям
— Моя мама… — вздохнула она. — Не могу поверить, что ты так с ней поступил.
— Я тоже, Рыжик.
— Твой отец заставил тебя жениться на мне… Почему ты это сделал? Из-за денег?
Я кивнул, снимая мертвый слой кожи с ладони.
— В завещании сказано, что я ничего не получу, пока не женюсь на тебе. Если мы разведемся, ты получишь больше половины.
Она издала саркастический смешок.
— Мне не нужны деньги твоей семьи. Все, к чему вы, Маккейны, прикасаетесь, тускнеет.
— Нет. Они твои. И так будет всегда
— Отпусти меня, — тихо сказала она срывающимся голосом. — Мне нужно уйти.
Я кивнул, зная, что она права, но желая, чтобы она ошибалась. Спэроу была моей любимой птичкой, и я больше не имею права подрезать ей крылья. Я согнул ее тяжестью своих действий и лжи за последние несколько месяцев, и она принимала всё, но это была последняя капля.
Если я согну ее еще сильнее, она сломается. Заставить ее остаться было слишком опасно для меня и слишком разрушительно для нее.
Некоторые говорили, что влюбленные могут умереть от горя. Во всяком случае, таков был миф. Я не очень-то вникал в это, но знал свою любимую птичку, свою Спэроу. Ей нужна была свобода. Я не мог больше удерживать ее, даже если бы захотел.
Она была моей красавицей, а я ее чудовищем. Но это был не диснеевский фильм. В реальной жизни зверь возвращается к своей одинокой жизни, уродец, который прячется в тени и наблюдает, как его девушка убегает обратно в объятия своей семьи.
Она была моим единственным шансом на подобие нормальной жизни и счастья, и я должен был отпустить ее.
Ссутулившись и опустив голову так низко, что нос почти касался колена, я прохрипел:
— Ты свободна.
Самые болезненные слова, когда-либо сказанные мной. Я отдам ей все, как велит завещание отца. И все равно будет не так больно, как видеть, что она уходит.
— Мне просто чертовски жаль. Я знаю, это звучит абсурдно, учитывая все, через что мы прошли, но я никогда не хотел причинить тебе боль таким образом.