Святочный сон

Попрощавшись с офицером, Дюваль продолжал наблюдать за катающимися. Соня умело держалась на коньках, она скользила неторопливо, плавно, делала сложные пируэты и даже снискала восхищение досужих зрителей. Так, уча детей, она научилась сама. Теперь же, под удивленным взглядом Дюваля она словно парила над катком. Все движения ее обрели кошачью грациозность, и откуда что взялось?..

Угостившись после катания сладостями, сбитнем, пирожками, вполне довольные дети завалились в сани. Соня же медлила. Тоже разрумяненная и почти хорошенькая, она стояла перед улыбающимся Дювалем.

- Кто этот господин, с которым вы беседовали давеча? - наконец спросила она.

Француз на миг задумался, словно вспоминая, затем бойко ответил:

- Мадемуазель имеет в виду офицера? Это Коншин, приятель моего прежнего господина, князя Горского.

Соня усомнилась: разве может учитель столь накоротке держать себя с высокородным господином? Однако далее дознаваться не стала, пора было ехать, чтобы не опоздать к обеду. Покуда ехали до дома в сгустившихся сумерках, она все думала о Дювале, прожигая взглядом его широкую спину.

А поздно вечером, когда весь дом спал, Соня лихорадочно записывала в свой журнал:

"Сейчас произошло нечто, от чего я до сих пор не могу прийти в себя! Вот и руки трясутся, писать неловко. Однако все по порядку.

Владимир и Сашенька не вышли к вечернему чаю. Верно, между ними что-то произошло, не желают сказывать. Владимир уснул у себя в кабинете. Все затихло в доме, каждый шорох был слышен. Я читала долго и уже собралась было тушить свечу, как вдруг уловила странный звук. Кажется, рядом скрипнула дверь. Дюваль! "Отчего ему не спится?" - подумала я. Поспешно задув свечу, я выскользнула в коридор. В конце его белел чей-то силуэт. Я не сомневалась, что это француз. Подобно призраку я кралась за ним. Дюваль безошибочно следовал на Сашенькину половину!

Подо мной скрипнула половица, и француз замер на миг. Я обмерла. Что как он обернется? Пусть всюду темно, но моя белая сорочка выдала б меня. По счастью, он не обернулся, двинулся дальше совершенно бесшумно. Как ему это удается, с его-то ростом и богатырским сложением?

Так мы незаметно добрались до двери Сашенькиной комнаты. Я затрепетала. Неужели ему назначено свидание? Могла ли я так ошибиться в Сашеньке? Что же делать? Что мне делать? Дюваль, видно, собирался с мыслями, прежде чем войти. Из-под двери пробивался тусклый свет ночника. Ни звука, лишь мои зубы стучали. А что если он разбойник? Я весьма рисковала, выдав себя. Француз сделал движение к двери, и я не вынесла.

- Стойте! - прошептала я, умирая от страха.

Дюваль вздрогнул и тотчас обернулся.

- Что вы здесь делаете? - продолжила я нападение.

Француз, кажется, опешил от неожиданности. Я уж было перевела дух, но вдруг Дюваль схватил меня в охапку и понес! Как я не лишилась чувств, не знаю! Этот дикарь легко внес меня по лестнице наверх и поставил на пол только в своей комнате.

- Ах, это вы? - удивленно воскликнул он, разглядев, кого принес.

- Вы ждали кого-то другого? - парировала я.

Теперь, когда я пишу, вся эта сцена представляется мне в комическом свете. Можно ли вообразить что-то более нелепое? Два напуганных человека в недоумении уставились друг на друга, готовые и к обороне и к нападению.

- Что вам надобно от Сашеньки? - продолжала я наступать.

Надобно признаться, мой пыл иссяк, когда я оказалась наедине с молодым мужчиной, к тому же полураздетым. Однако следовало его уличить. Дюваль был положительно смущен. Он улыбнулся (сердце мое вновь затрепетало от этой улыбки!) и неловко заговорил:

- Вообразите, сударыня, я с детства страдаю сомнамбулизмом. Бывало, что с крыши меня снимали, а то и с перил лестницы. Блуждаю по ночам, а потом возвращаюсь в постель. Вы меня окликнули и привели в чувство. Я должен благодарить вас, что избавили меня от неприятностей.

Я лишилась дара речи от подобной лжи.

- А сюда меня принесли тоже в сомнамбулизме? - наконец, нашлась я.

Дюваль опять улыбнулся (о, зачем?!) и в глазах его мелькнуло лукавство.

- Это произошло от неожиданности. Я испугался, что вы закричите и разбудите весь дом.

Под его взглядом я вовсе потерялась. Дюваль, кажется, наслаждался моим смущением. Только теперь я вспомнила, что стою перед ним в одной тонкой сорочке. Да и он, надобно заметить, не был отягощен лишней одеждой. Я невольно поднесла руки к декольте. Дюваль рассмеялся:

- После того, что произошло между нами, я как благородный человек верно должен на вас жениться?

Вольно же ему смеяться надо мной! Я презрительно фыркнула и, не прощаясь, вышла.

Теперь же, когда пишу это, не могу отделаться от волнующих воспоминаний. Все грезится мне, как он несет меня на руках, крепко прижимая к себе! Я чувствую каждой своей частицей его сильное, горячее тело. Разве тонкая ткань сорочки может послужить защитой?..

Но прочь мечтания! Прочь, трепет и безумие любви! К делу.

Кто он? Что задумал? Какие цели преследует, живя в нашем доме? Надо ли предупредить Сашеньку? Нет, она вновь посмеется надо мной. Владимир? Он утверждает, что занятия с Дювалем пошли Мише на пользу, мальчик без ума от своего учителя. Да и я вижу, с каким обожанием смотрит он на Дюваля. Что ж, я опять одна перед опасностью, мне не привыкать. Продолжаю наблюдать прилежно..." 

Владимир ненавидел себя. Он опустился до подглядывания. Однако ревность подчас вынуждает человека совершать самые неприглядные поступки. Владимир не спит спокойно с тех пор, как в доме появился учитель. Вот и тогда он чутко уловил сквозь сон неслышные движения в доме. И не движения даже, воздушные колебания. Выглянув из кабинета, где нечаянно уснул, измученный бессонницей, Владимир направился к Сашеньке. Беспокойство мучило его, сердце стучало больно. Открывая дверь в комнату жены, Мартынов готовился ко всему. Однако Сашенька безмятежно спала, и личико ее в обрамлении кружевного чепчика светилось покоем. Владимир протяжно вздохнул, унимая сердечный трепет. Тихо поцеловав жену в пылающую щечку, он вышел.

Еще не понимая, зачем это делает, Мартынов поднялся наверх. У детей было тихо, лишь из комнаты Дюваля сочился свет и доносились голоса. Повинуясь беспокойному чувству, Владимир приблизился к неплотно прикрытой двери и посмотрел в щель. Все, что он мог увидеть, это голые руки Сони и обнаженную грудь Дюваля. Морщась от нестерпимого стыда, Владимир поспешил удалиться. Подозрения с Сашеньки сняты, но ему не сделалось от этого легче.

С тех пор Мартынов искал возможности поговорить с французом наедине. Мог ли он ответить на вопрос, для чего? Нет. Было ли то желание оградить Соню от посягательств красавца, или в нем говорила ревность? Владимир понимал, что эта связь может принести Соне страдания. Ведь подобные случайные сношения заведомо обречены. Дюваль от скуки затуманил кузине голову, но она-то, видно, любит не шутя, коли решилась нарушить верность ему, Владимиру.

Все не подворачивалось повода заговорить. Служба изменила распорядок жизни Владимира. Не всегда он мог присутствовать и на домашнем обеде, в воскресенье же Дюваль обычно уходил куда-то и возвращался лишь поздно вечером. За чаем Владимир силился разглядеть какие-нибудь знаки внимания Соне со стороны француза, но безуспешно. Дюваль был почтителен и только. А вот Соня положительно не способна скрыть свои чувства. В ее душе Владимир с легкостью читал крайнее смятение. Кажется, худшие его предположения сбываются. Кузина из кожи вон лезет, чтобы привлечь внимание этого здоровяка. Вот и платье на ней какое-то смешное, и волосы в букли собрала. Бедняжка, у нее вовсе нет шанса! В ее-то возрасте питать надежды!

Мартынов понимал, что он несправедлив, зол, эгоистичен, однако не желал справляться с собой.