Физрук

Мысль, которая не давала мне покоя все это время, снова попыталась вырваться из подсознания, но чертоги моего разума оказались для нее закрыты.

Так что она продолжила биться в бронированные ворота, а они скрипели и не поддавались.

— Ты хочешь сказать, что Система промыла нам мозги? — спросил я.

— Не совсем так, — сказал Соломон. — Она лишь заблокировала часть ваших воспоминаний. Ту часть, которая помешает вам легче адаптироваться к новому миру. Поэтому сейчас, на самом деле, я не оказываю вам услугу, а скорее наоборот.

Кабан посмотрел.

Его зубы заскрежетали так, что я начал беспокоиться за их сохранность, а левая рука, которая оставалась свободной, сжалась в кулак так крепко, что ногти пробили кожу и на траву закапала кровь.

Наконец, спустя вечность с небольшим, его руки разжались, шар упал на траву, а Кабан со всей дури заехал себе левой ладонью по лицу, размазывая кровь. Смотреть на него было страшно. Слов ни у кого не нашлось. Кто ж знает, что он там увидел. Крушение империй, гибель богов или забытое лицо своего отца…

— Ты поможешь? — Кабан смотрел только на Соломона.

— Помогу.

— Тогда с меня все, что хочешь, — сказал Кабан. — Так ведь, Зинаида Петровна?

— Да, Станислав, — сказала она и снова разрыдалась. — Что угодно.

— Стас? Мама? О чем вы вообще говорите?

— Не о чем, — сказал Кабан. — О ком.

— И о ком?

— Милана, — сказал Кабан. На лице его жены не отразилось ничего, кроме непонимания. Мне это имя тоже ни о чем не говорило.

— Дай посмотреть, — сказала Оксана, шагая вперед и протягивая руку к шару.

— Не надо, — сказал Кабан. Он двинулся к "хаммеру", открыл багажник и вытащил оттуда… Сиденье для карликов? Я знал, что это было неправильное название предмета, но правильное по прежнему продолжало стучаться в закрытые двери, разбивая лоб в кровь. — Что это, по-твоему? Чье оно?

— Я не… я не знаю, — в смятении сказала Оксана.

— Она не вспомнит, — сказал Соломон. — Эта часть памяти блокирована Системой, и мозг не способен преодолеть блок самостоятельно. Пусть посмотрит.

— Она вспомнит, — сказал Кабан. — Милана — это наша дочь.

ГЛАВА 19

Ни черта она не вспомнила.

Я тоже не вспомнил. Слово было знакомым, слово явно было из привычного обихода, но его значение ускользало от меня, и любые связи отсутствовали. Это было странно, это было неприятно, это нервировало, и, судя по выражениям лиц присутствующих, нервировало это не только меня.

На Кабана было страшно смотреть. Он был бледен, двигал челюстью, скрежетал зубами, сжимал и разжимал кулаки. Я никогда раньше его в таком состоянии не видел.

Убедившись, что сама она не справится, он подобрал с газона недопалантир и протянул его жене, и ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы впасть в истерику. В очередной раз бросив чертов шар на траву, она бросилась к мужу и принялась стучать в его грудь своими маленькими аккуратными кулачками.

— Стас! — кричала она. — Как мы могли? Как ты мог? А я? Что же мы за люди такие?

— Обычные люди, — прокомментировал Соломон, хотя она вряд ли его слышала. — Вы забыли, потому что Система выставила блок на таком уровне, который вы не в состоянии самостоятельно обойти, вот и все. Никто не виноват.

— Кроме Системы, — заметил я. — Но что именно они забыли?

— Дети, — сказал Соломон.

Еще одно незнакомое слово на знакомом языке.

— Дети? — переспросил Федор.

— Это такие маленькие люди, — объяснил Соломон. — Из которых вырастают такие, как вы.

Странно. А я ведь помнил, что был маленьким. Но у меня не было абсолютно никаких воспоминаний о том, что маленьким мог быть кто-то еще. Мои представления об окружающем мире оказались сильно урезанными, словно кто-то прошелся по моим воспоминаниям со скальпелем, отсекая все ненужное.

Точнее, то, что он сам считал ненужным.

Дети.

Я шагнул вперед, протянул руку к шару и охнул, потому что внезапно шар стал мне не нужен. Мысль, бившаяся в подсознании, наконец-то прорвалась в основные чертоги моего разума, и я вспомнил и сам.

Дети.

Черт побери, я же был учителем, и вел урок, когда все это началось. И ушел из школы, даже не озаботившись посмотреть на то, что происходит в основном корпусе…

Видимо, от осознания правды я начал шататься, потому что Федор подскочил и взял меня под руку.

Дети.

А ведь за все время Апокалипсиса нам не встречались дети ни в каком из своих состояний. Или зрение наше оказалось столь же избирательно, как и память?

Оксана, наконец, успокоилась в объятиях мужа и повернула заплаканное лицо в сторону Соломона.

— Где она? Что с ней?

— Я не знаю, где она, — сказал Соломон. — Но с ней все в порядке.

— Она где-то совсем одна, без родителей, в мире, охваченным зомбиапокалипсисом, — сказал Кабан, сдерживая ярость. — И это, по-твоему, называется "все в порядке"?

— Она не в этом мире, — сказал Соломон. — И, скорее всего, она так же не помнит, что у нее были родители, как и вы не помнили, что у вас есть дочь.

— Мне кажется, тебе уже пора давать более развернутые ответы, — сказал я.

— Извольте, — сказал Соломон. — Система по-своему милосердна, хотя, скорее всего, это обычный прагматизм. Из детей, учитывая специфику происходящего, полноценных игроков не получается, поэтому Система, приходя в новый мир, изымает из него всех ниже определенного возраста, — он сверился с внутренним интерфейсом. — В случае с вашим миром этот возраст измеряется четырнадцатью годами.

— И куда она их… изымает? — поинтересовался Кабан.

— В так называемые миры-заповедники, — сказал Соломон. — Там дети растут, получают необходимые знания и готовятся стать полноценными игроками.

— То есть, убийцами?

— Я уже говорил, убийства не обязательны, — сказал Соломон. — Возьмем, к примеру, воспитателей. Они постоянно живут в мирах-заповедниках, где убийства невозможны на физическом уровне, и прокачиваются за счет обучения своих воспитанников.

Планетарные детские дома, в которых выращивают новые поколения игроков. Да, детей временно вывели из-под удара, но все же, милосердием я бы это не назвал.

— Как нам ее найти? — спросил Кабан.

— Цена вам известна, — сказал Соломон.

Стас глянул на тещу, та кивнула.

— Мы согласны, — сказал он. — Что ты можешь нам предложить?

— Вот, — в руке Соломона появилось три предмета. Две бумажки и склянка. — Здесь два свитка телепорта и плата, которую Оракул потребует за свои услуги. Первый свиток перенесет вас к самому Оракулу, координаты для второго прыжка вы узнаете у него. Он и поможет вам их ввести.

— Вот так просто? — недоверчиво спросил Кабан.

— При соблюдении вами некоторых условия, Система со временем сама предложила бы вам этот квест, — сказал Соломон. — "Родственные узы" или что-то вроде того. Но не думайте, что это будет так уж просто. Для того, чтобы забрать дочь с планеты-заповедника вам наверняка придется оказать воспитателям какую-нибудь услугу. Они не предложат вам заведомо невыполнимого задания, это было бы против правил, но легкой прогулки тоже не ожидайте.

— Я пойду с ними, — сказал я.

— Нет, — сказал Соломон. — Это только для родителей. Оракул откажется разговаривать, если с ними будет кто-то еще.

— Как пользоваться свитками? — спросил Кабан

— Координаты в первый уже введены, — сказал Соломон. — Просто сломайте печать и разверните. А второй свиток попросите заполнить Оракула, это стандартная услуга.

— Что в бутылке?

— Плата для Оракула, как я уже говорил. Что там за жидкость, вам знать необязательно.

— А каковы гарантии? — спросил Кабан. — Что, если этот свиток отправит нас не к Оракула, а в какое-нибудь безжизненное место? Или просто выбросит в космос?

— Какой смысл мне лгать? — спросил Соломон. — Напомню, что при желании я могу убить всех присутствующих в один миг, даже особенно не напрягаясь. Просто у меня нет такого желания.