Любовь и ненависть

Беременность моя протекает тяжело. Ричард, оставленный взволнованным Ремом при мне, каждый день осматривает меня, тяжело вздыхает.

— Я справлюсь, Ричард, я сильная…

Действительно, теперь меня почти совсем не тошнило, хотя изматывающие приступы дурноты и слабости охватывают порой в самый неподходящий момент. К тому же я вдруг обнаружила, что совершенно не в силах выносить запах жареных грибов и лука, а потому это пользующееся такой популярностью у ардорцев блюдо готовить отныне было абсолютно запрещено, ибо его всепроникающий аромат распространялся с кухни по всей пещере, готовый, словно дух или привидение, ворваться ко мне в комнату, стоило только отворить дверь. Тогда я хваталась за живот и меня выворачивало наизнанку. Но в остальном — какой усталой я себя чувствую! Порой я ощущаю себя по-детски беспомощной. И разум, и сердце приходят в смятение, чувствительность обостряется, смех часто обрывается слезами, одного слова бывает достаточно, чтобы вывести меня из себя или привести в восторг, меня охватывают приступы неуверенности в себе, мною овладевает растерянность, и эта тоска, которая вдруг рождается в душе и постепенно заполняет все мое существо, заволакивает, подобно тучам, собравшимся сейчас над долиной и, коварно расползаясь, затягивавшим ясное небо.

Я усмехнулась, вспоминая, что впервые я почувствовала ЭТО на следующее утро после свадьбы Зака и Шиары, когда, проснувшись, смотрела, как одевается Рем на свое очередное совершенно последнее совещание. Рем знал, что я себя чувствовала несколько уставшей. Он наклонился ко мне, нежно поцеловал в лоб, в губы, поднес мою руку к губам и поцеловал на прощание пальцы, он бросил взгляд через плечо и с облегчением заметил, что я хорошо выглядела. Цвет лица был здоровым, а глаза — ясными.

— Поспи еще, любимая;

И вдруг легкое трепетание внутри — совершенно новое и одновременно как будто знакомое ощущение. Рем уже стоял ко мне спиной, собираясь покинуть комнату, но почувствовав это одновременно со мной, замер. Медленно обернулся ко мне, шокированно распахнув глаза:

— Это, это…? Что? Та-а-м?

Рем упал на колени около кровати. Замер…Я лежала совершенно неподвижно, надеясь, что это придет снова. И оно пришло: на этот раз целая серия легких быстрых толчков, напомнивших мне почему-то лопанье пузырьков газа.

— Привет маленький монстрик, — тихо сказала я и снова ощутила под рукой легкое трепетание крыльев бабочки.

Мой муж совершенно забыл, что он куда-то собирался, от восторга, шока и счастья он совершенно потерялся, не справляясь с потоком эмоций, обрушившихся на него и на меня. Мы что-то шептали друг другу, я плакала, Рем держал в ладонях мое лицо и целовал, и целовал…

— Я тебе поклоняюсь, любовь моя! — Наконец смог он сформулировать свои эмоции. Его глаза сияли восторгом и любовью и на какое-то мгновение страх перед будущим и все кошмары прошлого улетучились. Остались мы — счастливые родители…Мы, забыв обо всем еще долго сидели, обнявшись. В этом первом движении нашего ребенка было нечто очень личное, только наше, интимное, словно некий секрет, который мы должны были разделить со своим ребенком, знак, который он подал нам, объявляя о своем существовании. Это знание, эта тайна связывали нас, как общая кровь, бежавшая по нашим жилам…

Я знаю как сильно он переживает за мое самочувствие, мы не говорим об этом, но иногда Рем не справляется с барьерами и его тревога прорывает его железный контроль. Несколько дней назад я слышала его беседу с Ричардом о моем состоянии:

— Последнее, что ей сейчас нужно, чтобы я сломался прямо перед ней, или еще хуже, начал орать, потому что напуган до смерти и не понимаю что делаю. — Помолчал, — Насколько все плохо?

В ответ глухой шепот целителя. Я знаю, что Ричард говорит — слаба, плохо набирает вес, постельный режим…

— Разговоры об этой беременности постоянно напоминают мне о том, что если я потеряю ее, я сдохну. Только это успокаивает меня. Я чувствую себя таким чертовски беспомощным…

Мне не надо видеть его, чтобы знать, что тень тревоги омрачает каждую черточку его лица, в глазах плескается отчаяние…

— Не показывай Мире своего беспокойства. Это важнее всего. Ей категорически нельзя расстраиваться и волноваться. Сможешь?

— Да, — сказал он.

Рем сдержал обещание. Он был весел и уверен в успехе, только иногда я видела как глубоко запрятанная боль выныривала вдруг на поверхность его глаз… И лишь мой опытный и наблюдательный глаз мог увидеть беспокойный, тревожный налет на лице Владыки. Только я могла чувствовать с каким страхом бьется его сердце…

Рем ушел. Его боль нарастает. Словно ноющая рана, разлука со мной терзает его грудь…

Мы с Шиарой и Ариэлой медленно поднимались на холм, на каждом шагу обходя торчащие из земли пни и камни. Сегодня я неожиданно хорошо себя почувствовала. Погода была прекрасна, яркое сентяборьское солнышко припекало. Я уговорила девчонок пойти прогуляться со мной, болезной.

— Шиара, брось на секундочку своего зверюгу, пойдем к ручью! — Я воспользовалось редкой минутой, когда Зак куда-то ушел, оставив свою жену в гостиной со мной.

Шиара засмеялась.

— Опасно, ох как опасно так сильно нервировать Зака. А тебе можно?

— У меня сегодня хороший день. Нет температуры, и Ричард разрешил мне походить немножко. Пойдем наружу, подышим.

— Разумеется. Хорошая идея. Надо Ариэлу позвать. И еды прихватить.

— Пошли.

Мы стали взбираться по склону, густо поросшему травой, спустились вниз, держась за руки, чтобы не упасть. Отказались от помощи ардорцев, работающих у входа в пещеру.

Помахали руками группе девушек, стирающих неподалеку белье. Вот наконец и ручей, где в ночь ссоры с Ремом меня нашел Николас. Жара давила, силы кончались. Воздух такой влажный, что им впору захлебнуться…Я сняла ботинки, приподняла подол длинного белого платья и прошлась по холодной воде — как хорошо!

— И тогда мы остались одни с матерью, брат сильно болел, еды не было, налоги и поборы душили…

Я горестно поджав губы, слушала историю жизни Шиары. Да, нелегко быть дочкой креландского императора — изверга, садиста и великого завоевателя. То, что раньше воспринималось мной как признак величия и гения моего отца, сейчас заставляло меня мучительно краснеть и чувствовать свою вину…

— Шиара, я…

Страшный рев, как обвал с горы, долетел до нас. Я взвизгнула — «катастрофа, мы попали!». Ариэла побледнела и начала судорожно оглядываться в поисках путей отступления — «не убежать». Грохот был так чудовищен и страшен, что даже Шиара чуть переменилась в лице. Зак обнаружил нашу пропажу…

— Но я же просила Петера передать ему! — Пробормотала Шиара, смотря на надвигающуюся на нас разъяренную гору мышц.

— Нашла кого просить, — укорила ее перепуганная Ариэла, — он свое имя забыл бы, если б мы ему не напоминали его постоянно.

— О! — тихо произнесла я и с глазами, полными ужаса, приготовилась наблюдать за уничтожением своей подруги.

Зак подхватил Шиару на руки, сам бледный… Чуть отросшие светлые волосы Зака стояли дыбом, словно кто-то его долго трепал…

— Куда ушли! Не предупредили! Испугали!

Глядя в распахнутые от страха черные глаза Зака, мы понимали, Шиаре попадет. Девушка обняла своего мужа, поцеловала, погладила по лицу — «нет, не попадет» — Любовь этой пары поражала. Только тот, кто познал смертельное отчаяние одиночества, знает счастье истиной любви. Что может быть сильнее магической сферы притяжения этих двух людей, это был взрыв чувств, их сокрушительная сила, это была стихия, буря, ночь, музыка!.. И всепоглащающая любовь…

От прежнего Зака почти ничего не осталось. На мощных плечах, обтянутых черной рубашкой, играли мускулы. Бицепсы увеличились втрое, толщина рук соответствовала размерам кулаков. Вся его фигура поражала своей силой и яростью. Кожаные штаны сидели на могучих бедрах как влитые. Он выздоравливал не только физически, но и душевно — под казавшимся непроницаемым слоем ила, застлавшим его душу, уже пробились тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее его горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. Его лицо тоже изменилось. Ввалившиеся глаза, впалые щеки пропали. Острые черты разгладились и смягчились. Он стал почти красивым.