Любовь и ненависть

Как мы ошибались…

Мы слышали, как по лагерю, негромко разговаривая, проходили мимо палатки многочисленные, неслышно ступающие тени. Оделись, вышли наружу. Я ахнула: куда не кинь взгляд вокруг нас мелькали красно-белыми мундирами, галдели и громыхали сапогами многочисленные новоприбывшие солдаты.

Лагерь обступал стеклянный сумрак раннего холодного утра. Эту светлую тьму пропитывало что-то тонкое и могущественное. Оно было свидетельством шири и открытости места. Оно подсказывало, что лагерь расположен на высоте с широким и свободным кругозором. Большая группа солдат подошла к моему рабу и увела его.

— Какая прелесть! — вырвалось у меня, когда я заметила, что на меня смотрят, — не могу не плакать при виде окружающего очарования! — Больше я не могла ничего выговорить. Меня стали душить слезы. Сколько же их здесь этих солдат! Я видела, что ардорцев-рабов сковывают в кандалы.

— Да, красота! — Сказал подошедший ко мне мужчина. Я вспомнила, что это был тоже владетель ардорца-раба. Он стоял и мечтательно смотрел на окружающую красоту.

— А что происходит? — Спросила я, глупо улыбаясь, указывая на десятки солдат.

— Так это нормальная практика, прибыл наш эскорт. Они будут охранять нас на всем пути к Осгилиану. Никто же не хочет, чтобы такая прекрасная молодая жена не доехала до своего мужа, — засмеялся мужчина.

Далеко впереди, в конце, равнина упиралась в поперечную, грядой поднимавшуюся возвышенность. Она стеною, под которой можно было предположить овраг или реку, стояла поперек дороги. Точно небо было обнесено там оградою, к воротам которой подводила петляющая дорога.

— Совсем забыл представиться, — продолжал мужчина, — барон Раппор, направлен в Ардор для прохождения службы. Не переживайте, маркиза, все будет хорошо, — мою бледность и слезы он воспринял за страх за собственную жизнь, — я знаю, что вы долго болели, присоединяйтесь к нам! Всё же посещение собраний благородного общества и общение с чудесными, великолепными нашими людьми поднимет, смею заметить, ваше настроение. Вы не станете больше предаваться меланхолии. Я знаю, откуда она. Вас угнетает, что опасность кругом и этот ужасный Ардор, и эти кошмарные дикие звери могут напасть в любой момент… — он отечески приобнял меня за плечи, яростный взгляд обернувшегося Рема обжег меня, ну как же, кто-то позволил себе дотронуться до его женщины, я почувствовала его ярость.

Весь день я провела в обществе «благородных» людей Креландии. День был относительно теплый. Знатные дамы, сверкая бриллиантами и источая прекрасные запахи духов сидели на открытой повозке, мужчины, сопровождали нас верхом. Шла оживленная беседа, мужчины сыпали шутками, хвастались своими свершениями, некоторые из них были героями ардорской войны. Дамы, сблизив головы, оживленно обсуждали чьи-то родословные и делились советами как управлять своим рабом, и это придавало их беседе познавательный интерес и увлекательность. Была тут и моя «подруга» баронесса Эмилия Ванж. Значительно блестя глазами, она шепотом знакомила меня с окружающим высшим обществом:

— Врокин, вот тот, высокий молодой человек на белом коне, да, да, тот красавец — это один из сыновей графа Алекса Врокина и один из самых лучших образцов золоченой молодежи Меронии. Обратите внимание, у него тоже есть раб ардорец, говорят бывший офицер ардорской армии.

Объект нашей беседы заметил наш интерес и подъехал к нам поближе, вежливо приподняв шляпу, представился. Завязался легкий разговор. Оказывается граф прошел всю войну, получил ранение, лечился и снова вернулся на войну.

Он уже целый год в службе в Ардоре, вернулся в Меронию только для прохождения церемонии обладания, возвращается обратно с болью в сердце в эту варварскую страну. Я про себя ухмыльнулась, он совсем забыл упомянуть, что креландская знать душу готова продать и что нибудь еще, только чтобы попасть в богатый Ардор. Служба здесь — это гарантированная обеспеченная жизнь. У графа Врокина две креландские офицерские медали в виде крестика, он с гордостью носит их на красно-белой шинели. Он хорошо сложен, смугл и черноволос; ему на вид можно дать тридцать лет. Поглядывая на меня влажными глазами, он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой. Видимо наша совместная ночь — дело решенное для него, он не сомневается, что я пала к его ногам, сраженная его героизмом и харизмой. Говорит он вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, он важно драпируется в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Я скучаю, утомленная его историями. Сейчас он рассказывал о своих любовных похождениях в поверженном Ардоре — рассказ был “очень мил и интересен”, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и ардорская девушка, казалось, была в волнении, пытаясь понять какому же герою она все же достанется… Я отвлеклась, прекратив слушать этот бред.

Места были гористые. У гор, как всегда, был свой облик, своя физиономия. Они могучими, высокомерными тенями темнели вдали, молчаливо рассматривая едущих. Я невольно поежилась, казалось, сами горы Ардора недовольны нашим нашествием, я чувствовала угрозу, исходящую от них. Мне казалось, что кто-то неотрывно смотрел на меня, прожигая на мне горячую точку, нервно оглянулась, никого. Господа что-то оживленно обсуждают, прислушалась, граф рассказывает заинтересованным слушателям о церемонии отречения Владыки Ардора:

— Никогда я не преклонил бы коленей, никогда и ни за что, а этот так называемый Владыка, визжал как поросенок и лизал сапоги наместника Томеррена, зверь, чего еще взять с него…

— Ах, долго ли нам еще ехать, — воскликнула баронесса, я так устала! Вот уже третий час трясемся.

Я невольно поджала губы, она устала, сидя в повозке, а мой Рем уже третий час идет, скованный по рукам и ногам. Переживаю.

Барон Раппор тряхнул головой.

—Нам следует проходить четыре мили в день, не менее того.

— Солдатские обозы делают по шесть, а то и более. — Вставил свое геройское слово граф Врокин.

Вдруг воздух прорезал сухой щелчок выстрела, как сухая палка треснула вдалеке. Все дамы взвизгнули. Мужчины снисходительно заулыбались.

— Не волнуйтесь дамочки, это солдаты наверное какого-то партизана пристрелили.

Баронесса побелела как полотно.

— Какой ужас! До смерти? Убил!

Граф Врокин устало вздохнул:

— Конечно это отвратительно, что они никак не могут смириться и продолжают нападать даже на мирно проходящие обозы. Но мы их уничтожим леди, не сомневайтесь.

— Но они же живые, тоже люди, — решила вставить я слово. — Это жестоко…

Граф с сожалением посмотрел на меня, молоденькую дурочку:

— Они звери, дорогая моя Антуанетта, — Разумеется это грязная, неприятная работа. Но ведь это историческая неизбежность. Через нее надо пройти. А потом, они всегда могут стать рабами — смерть это их выбор!

— Да. — баронесса повернулась ко мне. — И лучше жить так, как мы им предлагаем, чем вообще не жить, я то знаю. Мы ведем их к цивилизации, они должны быть счастливы! — горячо воскликнула баронесса, несмотря на свои сорок лет, она была преисполнена оживления и порывов.

— Я слышала, звери уничтожают наши обозы, нападают на деревни, уничтожают всех мирных креландцев, поселившихся там, — дрожащим голосом спросила маленькая, полная княгиня Анна;

— О, не волнуйтесь, действительно, недавно это было проблемой, но наши неудачи временного свойства. Гибель всех ардорцев неотвратима. Попомните мое слово. Увидите. Мы победим. Утешьтесь.

Я фыркнула при этих словах. "Вот сейчас верну ардорцам их Владыку, посмотрим кто кого."

— Обратите внимание, леди, — продолжал мужчина, — за нами едут повозки с орудиями. Это совершенно новый тип орудий, абсолютно новые технологии, масштаб уничтожения в десять раз превышает старые образцы. Теперь у зверей нет шансов!

Казалось, эти слова успокоили даму, она вздрогнула:

— Как же я ненавижу этот Ардор!