Последний ключ

- Вы всегда такой упрямый? - вспылила я.

- То же самое могу спросить у Вас, - сталь в глазах, непреклонность в голосе.

- Я должна, - печально покачала я головой, - Я все равно уйду.

Его взгляд неожиданно потеплел, губы дрогнули, а руки осторожно разжались, медленно... бережно...

Я чувствовала себя легкокрылой бабочкой на его раскрытой ладони, мотыльком, способным упорхнуть в любой момент. И... медлила, вдруг осознав странный, не похожий ни на что другое миг полного, всепоглощающего доверия...

Легко ли отпустить? Легко ли улететь?

- Это только вопрос времени, - нехотя отступила на маленький шажок назад и медленно покачала головой, с острым сожалением понимая, что этот миг будет безвозвратно потерян.

- Да, - охотно согласился он, слишком охотно, - Это неизбежно. Иначе и быть не может.

Недалеко от укрытия, где мы ночевали, нас поджидал Лион. Он бесшумно выступил из тени, полностью одетый и вооруженный, и обеспокоенно спросил:

- Что случилось?

- Леди проверяла, нет ли поблизости ренейдов, - усмехнулся Паллад.

- А они могут быть?

- Этого мы не знаем, - уклончиво ответил маг, - Но нам не помешает хорошенько обсудить наши планы. До сих пор нам везло: мы ни разу не наткнулись на ренейдов. Полагаю, из-за того, что сюда, на запад идти они не собирались...

Войдя в пещеру, я присела у почти потухшего костра, стянула перчатки, раздула угли, а когда они занялись легким блуждающим пламенем, протянула к огню озябшие руки. Живительное тепло наполняло меня покоем. Это только отсрочка, говорила я сама себе, только крохотная отсрочка. Снаружи опять будет холод и мне пора мы привыкнуть к нему. Пора привыкнуть обходиться своими силами, пора перестать рассчитывать на людей, которые меня окружают... Но пока я могу тихо-тихо порадоваться, что не одна. Так тихо, чтобы никто не догадался. Уж перед самой собой я могу не юлить и признаться себе, как страшусь будущего и как не хочу расставаться с ними... Но другим об этом знать нельзя. Даже и не знать, а всего лишь догадываться... Украдкой я бросила взгляд на Паллада.

- Здесь пустоши на десятки миль, - проворчал Лион, - Стреляй - не хочу.

Паллад аккуратно расправил на относительно ровной каменной поверхности большой кусок тонкой кожи, уложил на его края маленькие камешки, и теперь мужчины внимательно рассматривали рисунок в блеклом свете тлеющей головешки. Эта была карта, довольно небрежно сделанная карта Лакита, Думхерга, Прунта, двух долин Наксен - Верхней и Нижней, и части Туманных гор. Чернила на коже поблекли и выцвели, превратившись в бледные коричневые линии, но мне не было нужды всматриваться, чтобы узнать местность, обозначенную на карте. Я знала ее, как свои пять пальцев, ибо подобная карта, только куда более подробная и выверенная, была выложена превосходной многоцветной мозаикой на полу верхнего зала Летописной башни Шела, родового замка Каскоров. Я знала ее, потому что провела немало восхитительных часов, ползая по полу и рисуя в своем воображении истории невероятных приключений. Да, мне следовало родиться мальчишкой, это правда, а отец, в очередной раз обнаружив меня здесь, украдкой смеялся, при этом грозно выговаривая мне, поскольку так требовали приличия, а дочери-наследнице не пристало ползать по полу, воинственно орать и брать приступом нарисованные крепости...

Я любила эту карту, как любила и саму Летописную башню, самую древнюю из башен Шела, хотя она была куда ниже великолепной Дозорной башни, на верхней площадке которой у меня захватывало дух от ощущения полета. С высоты этой башни до Туманных гор, казалось, рукой подать, а город у ее подножия выглядел мятущимся муравейником.

Летописная башня не очаровывала изяществом форм, как Соколиная, стены и потолки которой были сплошь покрыты затейливой каменной резьбой, столь тонкой и искусной, что казалась она легчайшим шелковым кружевом, наброшенным на камень. Резьба была не только внутри, она была и снаружи, она ласкала взгляд и восхищала. Сокольница скорее походила на прекрасный резной жезл из драгоценной белой кости, чем на сооружение из громоздкого тяжелого камня. Ни одна из ее роскошных палат не повторялась в узоре, все в ней кричало о томной неге и наслаждении. По преданию, эту башню выстроил Раггет Каскор для своей молодой жены Хальгэ, ослепительной красавицы далеких степных кровей, которую привез после долгого путешествия на юг. Хальгэ, Халька, как ее называли здесь, оказалась женщиной норовистой и горячей, с нравом гордым и непокорным, за что и получила имя Соколицы. Любовные баллады повествуют, что Раггету пришлось немало вынести, прежде чем он смог приручить свою Соколицу, зато это того стоило. И с тех пор в роду Каскоров золото прядей и голубизна глаз нередко соседствуют с полночной чернотой волос и буйным нравом.

Но Летописную башню я любила больше всех. Возможно, из-за обилия тайн, скрывающейся в ней? За исключением верхнего яруса с дивным мозаичным залом, два ее остальные яруса были предельно захламлены, что вполне оправдывало ее название. В ней действительно работал летописец, старый седой ворчун, подозрительно косившийся при моем появлении и якобы незаметно подгребавший под себя свои бесценные бумажки и манускрипты. Не то чтобы он меня не любил, нет, после нескольких минут разговора обычно он оттаивал и даже пытался делиться припрятанным трухлявым сокровищем, но в момент моего появления... Иногда я подозревала, что чаще всего отрывала его от сладкой дремы, а не от работы, а это мало кому может понравиться.

Старый Хуба писал историю Лакита. Он писал ее долгие годы, а может и десятилетия, изучал, писал и переписывал, но конца его работе видно не было, а лишь множились и множились рядом со столом бумажные стопки, кучки свитков, манускрипты, горы каких-то дощечек... О чем он писал? Об этом не знал никто. Его сочинение пока состояло из отдельных глав, каждая из которых постоянно дополнялась и переписывалась, и к каждой такой главе прилагалась стопка сочинений поменьше, записки, заметки, частью состоящие из реальных документов, частью основанные на слухах, сказаниях и легендах. Хуба прекрасно понимал, каким фактам следует доверять, а что есть полный вымысел, никогда не путал действительность с фантазией, а потому не стремился приукрасить историю. Он просто излагал все так, как было, ну, по крайней мере так, как сам это понимал. А это требовало времени и сил. Врать ведь легче, а правда не каждому по плечу.

Старый летописец отличался крайней дотошностью и, несмотря на видимый хаос, царящий в скриптории, исключительной педантичностью. Никто, кроме него самого, не знал, в какой стопке что находится, где начало, а где конец истории, но в расположении бумаг была своя безупречная логика. Труд не был закончен, а Хуба очень и очень трепетно относился к попыткам узнать, как же он продвигается, оттого большая часть обитателей замка считала его существом бесполезным, грубым и нахальным. Кто-то даже предлагал выкинуть старичка из Шела, на что мой отец только снисходительно посмеивался.

С тех пор, как я себя помню, Хуба был несомненной принадлежностью Летописной башни, таким же неотъемлемым ее атрибутом, как мозаичный пол и витражи наверху. Да, витражи! О них стоит сказать отдельно. Башня имела странную и непохожую на другие строения замка форму - восьмиугольную. Она не была открытой, верхний ярус венчался не смотровой площадкой, а восьмигранным куполом, изнутри похожим на плотно сжатые лепестки цветка. Но отличительной особенностью этого цветка были окна. Они начинались примерно с высоты человеческого роста на каждой из восьми стен - довольно узкие, в три локтя, уходили вверх и истончались где-то под самым куполом острым кончиком иглы. Окна были застеклены, но только четыре из них, глядящие ровно по сторонам света, были витражными. И эти цветные стеклянные рисунки тоже были частью Лакита, как и сама башня, как и старый ворчливый летописец ярусом ниже, и его бесценный труд, столь же бесконечный, как сама история. В солнечный день вся Летописная башня была вдоволь залита светом и дикая пляска цветных пятен на полу иной раз не позволяла толком рассмотреть линии карты. Я так и не смогла понять, чем руководствовались неведомые зодчие, выбрав именно этих четырех человек для витражей. Да, они были великими. Но были ведь и другие? Лорды, воины, маги... Почему эти?