Жила Жизни

Митрофан вытер снегом лицо:

– Может и имел, а сейчас не имеет, во-первых, дед ее был замешан с врагами народа со староверами, но он его сажать не стал, так как пожалел его из -за внучки, а сейчас даже жалеет, яблоко говорит от яблони далеко не падает.

Не говоря больше ни слова, Кузьма бросился в избу быстро оделся и сломя голову бросился к дому Маши. Он как ураган влетел на крыльцо, пнул ногой дверь и важно вашел в дом, ему дорогу преградила мать Маши, бабка сидела у окна на лавке. Мать Маши резко спросила:

– Ты что, герой, смелости набрался, если ни одного мужика в доме нет, значит можно двери открывать ногами?

Кузьма поперхнувшись спросил :

– Где Маша ?

– Это у тебя надо спросить, жених.

Неожиданно бабка сильно взвизгнула и чуть было не упала со скамьи, широко раскрыла рот, будто не хватало ей воздуха, при этом широко раскрытыми глазами уставилась в окно, будто увидела самого дьявола. Кузьма и мать Маши бросились как по команде к окну. Волосы на голове у Кузьмы заходили ходуном от увиденного. К дому по улице шла Маша, волосы ее были распущены и рассыпались по старой солдатской шинели, которая прикрывала ее обнаженное тело, ноги у Маши были всунуты в дырявые валенки, одной рукой она волокла на своей шикарной шубе окровавленного деда Пантелея. Кузьма выскочил пулей на улицу, следом за ним – мать Маши. Маша втащила деда Пантелея во двор, увидев мать, выпустила из руки шубу с телом деда, прошла мимо ошарашенного Кузьмы в дом, он проводил ее взглядом, она обернулась перед дверью и проговорила ему.

Сюда больше не ходи, я – шлюха, забудь обо мне.

Кузьма обезумел от отчаяния, упал на колени и что есть силы выкрикнул:

– Нет….!

Маша не выдержала и бросилась к нему тоже на колени, он обнял ее и прижал к себе, она дрожала от холода, торопливо говорила.

– Я хочу умереть, Кузьма … Я ненавижу жизнь … Я наложу на себя руки …

Кузьма успокаивал ее:

– Не говори так, все будет хорошо … я отомщу за тебя, кто, кто ? Посмел надругаться над тобой, любимая.

– Нет, не спрашивай, нет я не скажу тебе ничего, они загубят тебя !

Убью …

– Нет, Кузьма, мы уедем с тобой, мы уйдем в тайгу, подальше от людей,я ненавижу их …

– Да , любимая, да , обязательно.

На следующий день Кузьма, собрав с собой провизии, патронов, ружье и своего пса, ничего не говоря ни Митрофану, ни матери, взяв с собой Машу, он рано утром ушел в тайгу. Дед Пантелей умер через три дня, придя в себя на несколько минут завещал, чтобы Машу обязательно отдали за Кузьму Демидова. О происшедшем судачили в деревне долго, версий было полно, но никто ниразу не упомянул фамилию Брючкова. Судачили, судачили и забыли, тем более никто не смог найти молодых, даже родной брат Кузьмы Митрофан, так как в день их бегства от людей к вечеру началась сильная метель и снег похоронил все их следы, а там и нагрянуло народное гуляние – Новый год.

ГЛАВА 9

Катер – тягач мягко пришвартовался к деревянному пирсу. Он, как это всегда бывало весной и летом, притащил за собой небольшую баржу с торгошами из города. Но на этот раз баржа была переполнена, на ней было много мужчин и женщин, которые, только завидев на пирсе толпу местных женщин, радостно замахали руками и весело гикали. На барже слышалась гармошка и песни. Этот катер и баржа были первой ласточкой с далекой цивилизации. Шляхтин, стоявший на пирсе вместе с Брючковым, поправил на себе портупею, проговорил:

– Вот народ дает, война идет, а они веселятся.

Брючков смачно сплюнул под ноги:

– Может , праздник какой.

На деревянный причал с катера спрыгнули трое: один военный и двое в штатском, у одного из которых была ровно стриженая аккуратная борода. Военный подошел к Шляхтину, резко козырнул, Шляхтин и Брючков ответили ему тем же, он протянул свою руку для рукопожатия, представился:

– Капитан Невинный.

Он кивнул головой на штатских.

– Товарищи ученые – Чепров и Кузнецов. Бородач оказался профессором по горному делу и носил фамилию Кузнецов. С катера на причал , мягко, с чемоданом в руках, спрыгнула молодая девушка, лет восемнадцати, на ней было белое легкое платьишко. Кузнецов заметил, что военные обратили на нее внимание и поспешил представить ее, когда она приблизилась к компании:

– Это моя дочь – Даша, студентка горного института.

Брючков одарил девушку похотливой улыбкой, она смущенно отвела взгляд, потупилась. Шляхтин спросил:

– По какому поводу гулянье ?

Капитан Невинный удивленно воскликнул:

– Как ? Вы что, не знаете ? Война ведь кончилась.

Шляхтин и Брючков переглянулись. Растерянным голосом, от такого заявления, Шляхтин переспросил:

– Война закончилась ? Когда ?

Да уже как месяц почти, девятое мая объявлено официально праздником – Днем Победы!

Брючков развел руками.

– Что поделаешь, мы живем в такой глуши, что все новости с большой земли до нас доходят в последнюю очередь.

Невинный усмехнулся.

– Ничего страшного! Теперь у вас будет классная рация, на Вишире поставили большую антенну. И вообще, мы вам привезли кусочек цивилизации: рядом с вашей деревней мы будем вести разработки прииска. С нами приехали первые рабочие, следом за нами идут баржи с оборудованием и провизеей. Невинный расстегнул планшет, висевший на его плече и достал из него большой конверт с сургучевой печатью, протянул его Шляхтину:

– Это, по всей видимости, вам, из управления.

Шляхтин принял пакет.

– Что ж, пройдемте товарищи за мной. – он повернулся к Брючкову.

– Принимайте товарищей и этап.

Тем временем рабочие и торгаши высыпались на деревянный причал, местные жители узнали от них, что закончилась война и со всех сторон были слышны радостные крики.

– Ура, война кончилась ! Война кончилась !

И не сразу местные жители в общей толпе заметили высокого крепкого солдата в выцветшей шинели и с пилоткой на голове. У солдата не было руки, он , куря козью ножку, ища глазами родное лицо, медленно протискивался сквозь толпу и вздрогнул, когда услышал за спиной знакомый, родной, дорогой голос:

– Валера !

Солдат резко развернулся, толпа расступилась, все смолкли и увидели немолодую женщину, местные деревенские ее знали как Демидову Евдокию, рядом с ней стоял ее сын Митрофан. Женщина секунду простояла в нерешительности и бросилась к мужу, споткнулась о бревенчатый настил, упала у ног мужа. От волнения и неожиданности у Евдокии отступили силы, но то что в душе бушевала радость, все же придало ей сил, она дотянулась до ног мужа и обняла их , прижавшись щекой к его грязным сапогам, захлебываясь от слез радости, она громко навзрыд причетала.

– Валера, родной мой, живой, любимый мой , дорогой, ты вернулся !

Солдат , герой, привыкший к разным трудностям, не мог несколько секунд проронить ни одного слова, пока его глаза не увлажнились от слез. Слезы пробили комок в груди радости и невзгод военной службы, рукавом шинели, единственной целой руки, он смахнул накотившуюся слезу, по отцовски приказал старшему сыну.

– Что стоишь как лось ? Помоги матери подняться, видишь, мне не сподручно.

Митрофан тут же поднял мать на ноги и она обняла мужа, щупая пустой рукав шинели опять запричитала :

– Ничего Валера, главное жив – здоров.

Со всех сторон бабы сельчанки начали задавать Валерию вопросы: не видал ли он кого из их мужей или сыновей на войне, с распросами лезли и вдовы, давно получившие похоронки, еще в начале войны. Валерий отнекивался, кому отвечал, что встречал, и кратко рассказывал где, ему это быстро надоело и он специально, чтобы слышали все, сказал жене:

– Веди в дом, жена, соскучился я да устал с дороги.

Он с плеча скинул солдатский вещевой мешок, протянул его сыну, положил руку на плечо жены и они медленно побрели в сторону деревни. Деревенские бабы с завистью и слезами на глазах провожали счастливую чету Демидовых. Правда кто-то из баб в толпе , тяжело выдохнув, тихо проговорил: