Закаленные страстью

Гаррет со стоном оторвался от губ Перри. Его прохладное тяжелое дыхание обдавало ее шею, вызывая мурашки. Затем он нехотя отстранился и уставился на Перри глазами хищника; они буквально излучали неистовый голод.

— Прекрати на меня так смотреть. — Что-то мелькнуло в его взгляде. Жар и страсть, а еще осколки темноты. Гаррет опустил ресницы и накрыл ладонью грудь Перри, лаская сквозь тонкую ткань рубашки. — Я пытаюсь вспомнить о долге.

Пусть герцог подождет. Впервые за все годы мысль о нем вызвала у Перри только вспышку раздражения. Да к черту его. Она стиснула рубаху Гаррета, потянулась к нему…

— Позже, любовь моя, — тяжело выдохнул он, отпрянув. — Проклятье. Я почти сумел забыть, чем мы занимались до того, как нас грубо прервали. Почти. А теперь из-за тебя у меня опять стояк.

— Я могла бы об этом позаботиться, — так многообещающе ответила Перри, что он весь напрягся.

Гаррет стоял и смотрел на нее обжигающим взглядом. Сглотнул.

— Как именно?

Перри провела ладонями по обтянутым гладкой кожей бедрам любимого и пересела на край дивана. В этот миг страх превратился в какое-то далекое воспоминание. Ей нравилась собственная дерзость и безрассудство. Под взглядом Гаррета Перри чувствовала в себе женственность, о которой прежде даже не мечтала. Но теперь… Впервые в жизни она поняла, каково это: прийти в согласие с самой собой. С мужчиной, который не выдвигает ей требований и не ждет, чтобы она подгоняла себя под общепризнанный стандарт.

Перри прижалась губами к мускулистому бедру. Затем поцеловала выше. Посмотрела на Гаррета снизу вверх, без слов давая понять, что именно намеревается делать.

Он с шумом втянул воздух и схватил ее запястья.

— Твою мать.

Кто-то вновь забарабанил в дверь.

— Сир? — позвал Дойл. — Вы там закончили?

Гаррет зыркнул через плечо. Перри чувствовала, как он колеблется, пытаясь решить, какое из желаний удовлетворить.

— Да я блин пытаюсь, — пробормотал Гаррет, отпуская руки Перри и отходя прочь. — И кончу, если только нас перестанут отвлекать.

Перри тихо рассмеялась.

Гаррет закрыл глаза, запрокинул голову. Взвесил все за и против.

— Мне надо увидеться с герцогом. Потом придется решить кое-что важное в городе. Встретимся здесь в пять?

У Перри тоже имелись дела. Она кивнула и посмотрела в эти обжигающие голубые глаза. Улыбка сползла с ее губ, а весь жар улетучился, стоило вспомнить об опасности ситуации. Как бы Перри не мечтала о Гаррете, ей казалось, что она никогда до конца не освободится от Монкрифа. Если только… рискнет выступить против него? Выяснит, что ему надо?

Перри замерла. Она так долго убегала, что ей ни разу не пришло в голову противостоять герцогу. Но если струсить, эти украденные ночи с Гарретом всегда будут омрачены тенью прошлого. А она так устала скрываться, убегать, бояться.

— Ты будешь осторожен?

— Как всегда. — Пятясь к двери, Гаррет послал Перри озорную улыбку. — Ты дала обещание, и я намерен проследить, чтобы ты его сдержала.

***

Гаррет расхаживал по приемной Линча; часы невозмутимо отстучали уже тридцать минут. Он понимал, что придется подождать — а то и вообще на дверь укажут, — но все равно время тянулось слишком медленно. Монкриф битый час отчитывал его за отсутствие подвижек по делу Морроу, пока Гаррет не плюнул на этикет и не выпроводил герцога. А теперь еще это. Может, опять пустая трата времени, наверняка не скажешь. Сжав и разжав кулаки, Гаррет тихо выругался.

Внезапно донеслось эхо шагов по лестнице. Линч. Гаррет мгновенно узнал стремительную походку бывшего начальника, в горле встал комок.

Двойные двери распахнулись, и на пороге в отблеске света из приемной возник Линч, собственной персоной. Он с головы до ног был одет в черное, за исключением белого платка на шее. Без сомнения, вернулся с очередного заседания Эшелона.

— Дворецкий сказал, ты хочешь обсудить какое-то дело? — спросил Линч вместо приветствия.

Гаррету претило вообще открывать рот — уж слишком это походило на мольбы, — но собственная гордость не стоила того, чтобы рисковать безопасностью Перри.

— Нет, я по личному вопросу.

Оглушительное молчание послужило достаточным ответом.

— Я бы не пришел из-за пустяка. Или если бы мог спросить кого-то другого. После нападения Фэлкона у меня резко подскочил уровень вируса. Я не привык иметь дело с… побочными эффектами. — Гаррет твердо посмотрел на Линча. — Мне надо знать, представляю ли я опасность для Перри.

В ледяных глазах бывшего начальника мелькнул интерес.

— А почему именно для нее?

Ну по крайней мере, Линч решил выслушать Гаррета.

— У нас бурно развиваются отношения. — Особенно сегодня днем.

— Думаешь, ты способен ей навредить?

— Не знаю. Вроде не хочу, даже когда меня накрывает голод, но… могу ли рисковать? — Гаррет облизнул губы. — Когда ты поддавался жажде крови, то реагировал лишь на Розалинду. Не причинял ей вред, хотя остальных готов был убить. Я надеялся…

— Розалинда — единственное исключение в моем случае. Даже в критической ситуации моя темная половина расценивает ее как то, что нужно защитить. То, за что можно убить и умереть самому. — Линч задумчиво нахмурился. — Мы, голубокровные, часто говорим о вирусе, как о чем-то отдельном от нас, но это не так. Я иногдп гадаю, не пытаются ли таким образом джентльмены Эшелона откреститься от примитивных потребностей собственной натуры. Предполагается, что мужчины неукоснительно владеют собой и не поддаются страстям, а вирус и есть ничто иное как желание. Я по большей части разумен и бесконечно люблю Розалинду. Поэтому, когда просыпается голод, я неспособен ей навредить — ведь этот голод часть меня. Вирус жажды вписывается в постоянную двойственность человеческой натуры. Страсть против разума. Обе стороны меня, примитивная и рациональная, нуждаются в Розалинде. Даже когда жажда погружает меня в безумие, желание защитить любимую все равно сильнее голода.

— Кто-то может возразить, что любовь проистекает скорее из примитивных инстинктов, чем из побуждений рассудка, — угрюмо заметил Гаррет. — По крайней мере, в этом для меня чуть больше смысла.

Повисло молчание. А ведь всего месяц назад Линч мог отпустить шутку в ответ на подобные слова.

— Возвращаясь к твоему вопросу: считаю ли я, что ты навредишь Перри? Нет. Не считаю. Твои чувства к ней лишь усилятся при проявлении голода. По крайней мере, мне так кажется.

— Мне снятся кошмары, — тихо сознался Гаррет. — О том, что я могу с ней сделать.

— Кошмары часто отражение наших самых больших страхов, — ответил Линч. — Ведь что они такое? Кошмары.

На миг Гаррет словно вернулся в прошлое, когда они с бывшим начальником спокойно обсуждали дела и личные вопросы. Линч вполне осмысленно разобрал проблему; сам Гаррет к такому выводу не пришел бы.

— У тебя еще есть вопросы?

Дружеские чувства улетучились, словно их никогда и не было.

«Да».

— Нет. — Гаррет расправил плечи. — Спасибо, что принял.

Он уже получил больше, чем ожидал. И вероятно, больше, чем заслуживал. Гаррет коротко кивнул и устремился к двери, но взявшись за ручку, понял, что не может двинуться дальше.

Решимость обожгла горячей волной, вдруг стало неважно, справедливо такое холодное обращение или нет. Гаррет не мог больше сдержаться, развернулся, и слова сами полились с губ:

— У меня никогда не было отца. Только мать, но и ее я потерял слишком рано. Никто не потрудился объяснить мне, что хорошо, а что плохо… только ты. Ты показал мне, что значит честь. Чего способен достичь мужчина, если задастся такой целью. А потом ты попросил меня ничего не предпринимать, пока сам отправишься на смерть. Так что да, я выложил Розалинде твой план, когда ты поехал в Башню из слоновой кости. Просто не мог стоять и смотреть, как ты жертвуешь собой ради нее… Знаю, я тебя подвел. И ты никогда меня не простишь, но я ни о чем не сожалею. Я просто не мог позволить тебе умереть. В тот момент был лишь один выход: рассказать все Розалинде, даже с риском, что она пожертвует собой ради тебя. И если хочешь знать всю правду — да, я понимал, что она выберет. Знал — надеялся — что Розалинде хватит любви к тебе, чтобы отдать за тебя жизнь.