Эндора

Стоя на лестничной площадке между третьим и четвертым этажом, там, где на бледно-голубой стене пламенела круглая наклейка с перечеркнутой дымящейся сигаретой, Эльдар, облаченный в белый халат, задумчиво смотрел на гору окурков в помятой банке из-под кофе и понимал, что принятое решение больше нельзя откладывать, и ему пора сделать то, что нужно. Он и так провел в Москве две недели, пытаясь собраться с силами, прийти сюда и все-таки сделать то, что хотел.

Сверху хлопнула дверь, и вышедший на лестницу врач, немолодой и профессионально усталый, пристальным цепким взглядом посмотрел на Эльдара и холодно осведомился:

- Вы кто такой?

Он собирался сказать, что посторонним здесь находиться строго запрещено, и это реанимация, а не проходной двор, но Эльдар мысленно прикоснулся к его вискам, и врач замер, бездумно глядя перед собой пустыми потемневшими глазами и не понимая, с кем это он заговорил – на лестничной площадке никого не было.

- Заработался, - негромко произнес Эльдар, и врач послушно откликнулся:

- Заработался, - сокрушенно покачав головой и негромко пеняя на усталость, он начал спускаться по лестнице, задумчиво хлопая ладонью по перилам. Когда врач исчез из виду, Эльдар все-таки взял себя в руки и медленно поднялся к дверям реанимации.

Официальная «коронация» Лизы прошла несколько дней назад без особенного шума и пафоса. Новоиспеченная госпожа гхоула Совета благоразумно решила, что можно обойтись малой кровью: не безумное по размаху мероприятие с битьем посуды из запасников Эрмитажа и шампанским по десять тысяч евро за бутылку, как было у всех ее предшественников, а небольшой, показательно скромный банкет, но в очень приличном месте, и только для магов высшего ранга. Гамряна туда пригласили – все-таки старый друг, учитель и наставник – а Эльдара нет. Впрочем, он не обиделся. Сейчас, когда с Лизой было все в порядке, Эльдар почти не вспоминал о ней.

Он видел госпожу гхоулу всего один раз и издали: убедился, что Лиза осталась собой, и архаическое грозное божество, которое с ледяным величием шествовало по трупам, исчезло – как надеялся Эльдар, безвозвратно. Можно было вздохнуть с облегчением.

Когда за ним бесшумно закрылись двери реанимации, Эльдар набросил на себя паутинку невидимости – маленькое, но мощное заклинание, которое он выучил в гостях у Кадеса – и медленно пошел в сторону распахнутых настежь дверей, из которых выбивался сноп нестерпимо белого света. Катя Дубцова, по-прежнему переполненная чужой магией, лежала на койке, от ее тонких, почти невесомых рук бежали нити капельниц.

Катю перевели сюда вчера, когда Эльдар позвонил Знаменскому и сказал, что подобрал-таки нужные заклинания и готов работать с бывшей эндорой. В тот момент ему показалось, что его согласие было принято со слишком большой, поспешной радостью – видимо, все эти приключения давно уже встали Знаменскому поперек горла, и, наконец-то расправившись с Рудиным, он больше не хотел возиться с этим делом. С глаз долой – из сердца вон, тем более, что Катя больше не могла ему пригодиться. Воскрешать мертвых будет кто-то другой, если вообще будет.

По легенде Катя попала в аварию, когда ехала из Домодедово, вернувшись домой рейсом Лондон-Москва. Дело было ранним утром, еще даже не развиднелось - водитель, буквально на минуту заснувший за рулем, погиб на месте, а Катю вырезали из металлической ловушки, в которую превратилась старенькая темно-зеленая «Хонда», и привезли сюда. Эльдар знал, что очень скоро здесь появятся ее мама, сестра и голем Артем, который получил окончательный расчет в конторе Знаменского и теперь радостно вживался в роль Катиного молодого человека – значит, ему, Эльдару, следовало поспешить.

Молоденькая медсестра-армянка прошла мимо него, страдальчески хмурясь, как от зубной боли, и не понимая, что именно ей досаждает. Человек-невидимка оказался достаточно мощным раздражающим фактором: свернув за угол, медсестра обо что-то ударилась и разразилась звонкой гортанной бранью.

- Татевик, чего орешь? – недовольно осведомилась какая-то женщина. Медсестра очень эмоционально промолвила по-армянски что-то очень бранное, если судить по интонации, и пояснила:

- Ирина Петровна, да сил моих нет больше! Устала, как зараза, мерещится невесть что.

- Поспать бы тебе, - сказала Ирина Петровна. – Вторые сутки на дежурстве.

Татевик издала низкое ворчливое гудение.

- Представляете, показалось, что мужик какой-то стоит возле Дубцовой, - сообщила она. - Твою ж мать, думаю, кто пустил? Потом смотрю, а никого и нет.

Эльдар невольно усмехнулся. Катя на койке казалась призраком, бледной тенью себя самой, но он прекрасно знал, что дальше все будет хорошо, и буквально через пару дней ее увезут из больницы домой. Потом кончится весна, и убежит лето, наступит сентябрь, и Катя пойдет на лекции, неся с собой внушенные воспоминания о колледже в Лондоне, в котором она никогда не была, лекциях, которых не посещала, и людях, которых не видела. Голем, не великого ума парень, но при этом очень добрый и заботливый, переедет в Велецк, устроится на работу в автосервис, охрану или колл-центр с продажами по телефону, и Катя, которая будет жить с ним, ни разу не пожалуется на своего доброго жениха, а потом – доброго мужа. Теща будет им довольна: а чего б не радоваться зятю, который с дочери пылинки сдувает? И они проживут долгую хорошую жизнь, у них родятся дети, а потом появятся внуки, и когда Катя и Артем, уже совсем старенькие, станут гулять по улице, трогательно держа друг друга за руки, все подумают: вот бы мне так – и это светлое чувство не будет иметь никакого отношения к банальной зависти. Никакого.