114 баллов

Но утро все-таки наступило, прогнав морок. Будильник, как обычно, прозвенел в 6:30, разбудив нас и чувство неловкости.

В дневном свете все было другим. Не таким простым и очевидным, как ночью. Казалось, Камила впервые увидела мою более чем скромную квартиру. Да что там, я сам вроде как впервые ее увидел. Надо было все-таки купить второй стул.

Камила избегала смотреть на меня, она вообще очень торопилась уйти.

— Мне пора на работу. Нет, не надо кофе. Извини. Я позвоню. Не провожай, пожалуйста.

Она исчезла, словно ее никогда и не было в моей квартире.

Остался только портрет на стене. Камила то ли не заметила его, то ли сделала вид, что не заметила.

Замысловатое переплетение цветов и линий с кисточкой косы и улыбкой. Портрет девушки, которую я любил, нарисованный девушкой, которая любила меня.

В общем, смотреть на картину не было никаких сил, и я ее снял. Я больше не смогу вернуть ее на место. Надо придумать, что сделать с портретом. Может, отвезти родителям Татьяны?

Я влил в себя две чашки кофе, почитал новости. В основном про взрыв. Пика все еще искали, зато задержали других лидеров «Голоса». Сплошь знакомые имена. Кристина, Влад, Сэм, Петр. Из нашего клуба «114» не хватало всего троих. Меня, Пика и Франчески.

Как это вообще возможно? Почему Безопасность упорно не замечает очевидный источник проблемы? Это же Франческа, без вариантов! Да ни у кого другого не хватило бы мозгов, чтобы меньше чем за два года раскачать такой маховик!

Против Франчески нет никаких улик? Так, вроде, сказал Константин? Да, она очень умна, вполне возможно, Франческа действительно не оставляет следов. Я вспомнил, как она вела себя на нашей встрече выпускников — сама Франческа говорила только правильные вещи, а все ее лозунги озвучивали Нелл и Пик. Но в Безопасности не могут не понимать, что проблема именно в ней. Хотя, конечно, не понимать того, что она дочь и племянница Верховного судьи и одного из самых влиятельных членов Сената, они тоже не могут.

Вот как вообще такая абсурдная ситуация могла сложиться?

Я еще раз перечитал список фамилий задержанных. Поверить не могу. Только я, Пик и Франческа.

Думать об этом не хотелось. Пусть в Безопасности сами разбираются, они там умные.

Еще в новостях было полно фотографий и историй о тех, кто погиб вчера в галерее. Большинство погибших действительно были из сектора Б и В, из наших была только Татьяна. Снова кольнуло в груди.

Я мог это предотвратить.

Возле разрушенного здания люди стихийно устроили что-то вроде стены памяти — несли на место трагедии фотографии погибших, цветы, какие-то игрушки.

Я вдруг понял, что делать с картиной. Татьяна была из нашего сектора. Нам тоже следует почтить ее помять.

Не дожидаясь начала послеобеденной смены, я собрался и поехал на «Треугольник». По дороге купил букет белых роз и таких маленьких разноцветных свечек. Наверное, Татьяне они бы понравились, она любила яркие вещицы.

На проходной агрохолдинга было пустынно, до начала обеденной смены оставалось еще не меньше часа, и я беспрепятственно разместил на одной из стен картину, разложил под ней свечки и цветы.

Один из охранников подошел ко мне поинтересоваться, что это такое я делаю, выслушал мою историю, по-моему, вполне искренне посочувствовал. Но доложил о происходящем начальству. Пока начальство переваривало услышанное, охранник вернулся ко мне и посоветовал установить плакат с несколькими словами о Татьяне. Похоже, посочувствовал он действительно искренне.

Его коллеги раздобыли кусок картона и маркер, и я вывел: «Татьяна Синтина, сектор А. Друг и художник. Погибла вчера в галерее». Подумал и добавил: «Я мог это предотвратить».

Как раз к концу моих оформительских усилий начальство сообщило на проходную, что картину и все остальное можно оставить, и меня отпустили.

Я был рад сбежать на склад, потому что к проходной уже потянулись люди.

Я заперся в своей каморке и заставил себя два часа подряд заниматься отчетами, чтобы отвлечься от всего этого. Ну а потом меня нашли. Я опять зачем-то срочно понадобился Константину.

Мне хватило ума понять, что обсуждать мы будем мой плакат.

— Ты чертов гений, — сообщил мне с порога Константин. — Май разослала по всему «Треугольнику» примерную речь, которую сегодня руководители должны произнести перед своими рабочими, но лично тебе доверили сказать, что захочешь.

— Ничего не захочу! — зло ответил я. — Я вообще ничего не хочу никому говорить! Не желаю я играть в ваши игры! И это, как ты сам сказал, не мой склад, а твой!

— Если постараешься, будет твоим, — спокойно ответил Константин, никак не отреагировав на мою явную грубость.

— Ты о чем? — не понял я.

Константин поморщился, похоже, раздумывая, стоит ли отвечать мне, но все же заговорил.

— В подробности я сейчас вдаваться не буду, Май лучше подберет слова, скажу только, что в свете последних событий перед тобой открываются потрясающие для гражданина сектора А перспективы.

— Чего?

Гримаса на лице Константина стала еще отчетливее.

— У нас намечается политический кризис. Пока это закрытая информация.

— Из-за акта устрашения? — спросил я, хотя из-за чего же еще.

Но я ошибся в своих предположениях.

— Не только. Сенат сейчас на закрытом заседании, которое, вероятно, закончится вотумом недоверия Триумвирату. После Сенат обсудит, стоит ли обнародовать причину отставки действующего Триумвирата. И, — тут обычно непроницаемое лицо шефа буквально перекосило, — если Сенат придет к выводу, что принцип гласности важнее национальной безопасности, ошибка Триумвирата будет предана огласке.

— Я, наверное, слишком тупой, чтобы понять, о чем ты вообще говоришь и как это связано со мной и моим выступлением перед рабочими, — честно признался я.

Константин молчал с полминуты.

— Давай так. Ты действительно сожалеешь, что не остановил тогда Чейна? — спросил он.

— Конечно, — ответил я, размышляя, в чем тут может быть подвох.

— Хорошо. Вот теперь у тебя есть возможность исправить эту ошибку. Расскажи остальным о том, что произошло, и о том, что ты думаешь по этому поводу. Просто для того, чтобы другие не повторяли твоих ошибок.

Ну вот и ловушка. Вроде как и все правильно, но и явно неспроста.

— А зачем это Безопасности? — я решил, что лучше спросить прямо, чем еще час блуждать вокруг да около.

— Затем, что около пятнадцати процентов сектора А положительно оценивают действия Чейна. Еще тридцать процентов пока не определились со своей позицией. В основном это те, у кого нет родственников в других секторах. И вот им ты поможешь с этой самой позицией определиться.

Я не поверил своим ушам. Они что, все с ума посходили? Или Константин мне зачем-то врет? Хотя, если подумать, я и сам много чего слышал в метро и на улицах.

— А если Сенат из чувства справедливости все-таки решит нас всех подставить, колеблющихся станет еще больше, — мрачно добавил Константин, — так что окажи Городу услугу, и Город тебя не забудет.

Чего же такого натворил Триумвират?

— Состав нынешнего Триумвирата всегда казался мне слишком рисковым, — выдал я за свои соображения мысли Тео.

Константин уставился на меня, как на седьмое чудо света.

— Даже в секторе А это понимают, — вздохнул он, — но теперь уж что говорить. Так ты выступишь сегодня? Смена специально для этого будет сокращена на час.

— Я не знаю, что сказать, — пробубнил я.

— Просто расскажи об этой Татьяне, — посоветовал Константин, — и о том, как нашел те ящики.

Мои щеки вспыхнули.

— Я не смогу всем об этом рассказать. О том, что Татьяна погибла из-за меня.

К счастью, шеф не стал наставать.

— Ну, не сможешь так и не надо. Скажешь, что скажешь. Май хочет лично пообщаться с тобой. Думаю, она на тебя выйдет, когда закончится это безумие с импичментом. Она сейчас в Сенате.

Думать еще и о Май не получалось. Я до конца смены спрятался в одном из ангаров, сидел там и все думал, что я скажу. Что я вообще понимаю в происходящем, чтобы еще и говорить об этом другим людям?