Сыновья алых лун

Невозможно вырвать из себя сердце и уйти живым, пусть и навстречу целой вселенной. Нельзя перестать дышать, потому что так решил. Нельзя… Но слова Шуа Онья освободили нечто, сидевшее глубоко внутри Даро. Открылся какой-то неведомый источник сил. Он ощущал себя так, словно тело вдруг потеряло вес, как на тренировках боя в космосе в Академии. Даро моргнул и понял, что едва смог открыть глаза. Руки прабабушки забрали у него бокал, потом она потянула его в сторону, укладывая на свои колени. По плечу скользнуло пуховое покрывало. Это последнее, что Даро успел почувствовать, прежде чем заснул.

_________________________

Теперь можно и посмеяться немного. Вот прикол со 100% попаданием в сюжет:

https://sun9-72.userapi.com/c857428/v857428455/1717ef/TxQs0PzdWc4.jpg

А вот мое видение ситуации:

https://sun9-39.userapi.com/c855028/v855028236/1e2ed7/OIlP-fGtfNA.jpg

========== 15. Отмеченный Марай ==========

Нельзя было молить о прощении. Нельзя даже просто позволить себе поговорить с ним. Риэ сотню раз за последние дни ловил себя на том, что открывал контакт Даро в браслете и пялился на переливчатый знак соединения.

Риэ было плохо. Не просто плохо без Даро, но оттого, что причинил ему боль. Он, Риэ Зунн, облажался по-крупному. И ради чего? Что принесла ему любовь, кроме бед? Всем им? Только боль, горечь и разочарование. А значит, необходимо выбить, выжечь, вытеснить это чувство из себя.

Ночной дом пах ароматизаторами, дымом кайон, порошком эрхану и потом — этот запах порочной страсти, неотличимый от запаха болезни, нельзя было полностью заглушить никакими средствами.

Раньше удовлетворение телесного голода одновременно приносило удовлетворение любопытства: каждый раз выяснялось что-нибудь новое, ведь все девушки отличались друг от друга. Было приятно, иногда — опасно, если у партнерши оказывался строгий отец или старший брат. Это не останавливало, лишь добавляло азарта. В короткие свидания любовники давали друг другу то, что хотели отдать, и забирали то, в чем нуждались. Малую толику нежности, помощь в преодолении неловкости. Улыбку, утоление желаний, десяток жестов.

Сейчас он смотрел на мерно двигающееся под ним тело с едва проступившим на плечах даау, на тонкую талию, крутые бедра и ощущал лишь пустоту и страх потерять равновесие. Упасть, прижаться к чужой коже, которая и так чересчур остро контактирует с его собственной. Увязнуть в прозрачных клейких каплях пота, стекающих по девичьей спине на одноразовую постель.

Туа… нет, не надо, нельзя думать о ней.

Нужно преодолеть страх, пойти навстречу нарастающему напряжению, которое все глубже затягивает в водоворот горячечного бреда. Словно в детстве, когда Риэ метался по кровати в маленьком доме на краю деревни и уже знал, что мама умерла: слышал сквозь испепелявшую его лихорадку.

Нужно перехватить, поднять выше, ощутить ладонью обычно сокрытое от глаз, и лишь потому — запретное, манящее… Зажмуриться, не помнить, не слышать, не чувствовать.

— Господин доволен?.. Господину угодно выкупаться перед сном?

Шорох простыней и холод, поднимающийся от кончиков пальцев, медленно охватывающий все тело, как миг до того — жар.

— Господин так щедр… Я могу принести ему вина. Или спеть песню.

Риэ резко сел на постели.

— Что?!

Желтоглазая низшая испугалась и отпрянула от его дикого взгляда. Путаясь в одежде и собственных длинных волосах, поклонилась и выскочила за дверь, прихватив со стола пластинки.

Когда Риэ проснулся, то ощутил влажную мерзость прилипших к телу простыней. Воздух в комнате был нестерпимо горячим — видимо, вышел из строя климат-контроль. Риэ прислушался к себе и не обнаружил ничего, кроме отвращения и прежней тоски, теперь отчетливее окрасившейся горечью.

Он дурак, если думал, что все получится вот так сразу. Вообще дурак — безо всяких «если». Что с этим делать, он не знал. И снова закрыл глаза.

***

Сильные гребки бросали тело вперед и вглубь, затем, когда кончался воздух — опять наверх. Клубящаяся черно-белая мгла над океаном расползалась во все стороны, как пульсирующая ядовитая медуза. Шторм родился на островах восхода, обогнул планету и накрыл собой прибрежные воды столицы. Даро плыл, чувствуя густеющий воздух, слыша то и дело взрывающийся в вышине туч грохот с ослепительными вспышками небесных мечей.

Иногда молнии били прямо в воду. Даро ощущал, в какой стороне это случится, и успевал переждать удар на глубине, достаточной, чтобы не получить разряд, но все равно сердце замирало от священного ужаса перед разбушевавшейся стихией. Почти сражение… Не с ней, так с самим собой. Но шторм не был хаосом, он подчинялся законам, обладал ритмом, ясным любому настоящему сиуэ. А предельное напряжение и невозможность думать ни о чем, кроме следующего движения хорошо помогала вытеснить хаос изнутри, растворить его в этих черно-белых сияющих глыбах волн, разметать, как ветер — пену с гребней.

Даро вынырнул, и тут небесное полотно треснуло прямо совсем рядом. Он закусил губы, с силой оттолкнулся и выбросил себя из воды. Оглушительный грохот, вспышка вонзившегося в плоть океана чудовищного меча… И почти безвольное падение в воду, что еще хранит в себе отголосок удара, жжет кожу. Сердце вновь замирает от сладкого риска пережитого мига. Если бы он задержался в воде, то не спас бы и нырок — грохот взрыва убил бы его сразу или заставил потерять сознание, что немногим лучше.

Но он успел, хоть в ушах еще звенит, в глазах чуть двоится, а руки подрагивают. Даро улыбнулся, развернулся и вновь слился с возносящейся стеной воды. Позволил поднять себя, оттолкнулся и без всплеска вошел в следующую. Морская глубина однажды примет его тело навечно, но не сегодня.

Для стороннего наблюдателя буря, должно быть, выглядела страшно. Если кто рассмотрел бы в ней маленькую, перелетающую с волны в волну фигурку — подумал бы, что пловец находится в опасности. Но Даро, ощущающий раскаты грома и движение пенных валов каждой клеточкой, знал: океан не враг ему. Даро — часть этой воды, этой земли, этой планеты. Океан наигрался с Наследником и теперь несет его к берегу. Потому что знает: соль его волн останется с Даро и там.

Уйти из рода — это не вариант, во всяком случае, не для Даро. Однако хорошо знать, что такая возможность все же есть, и никогда ею не воспользоваться.

Очередной раскат грома достал его, несмотря на глубокий нырок. Мышцы на мгновение словно превратились в кисель. Вода вокруг вспыхивала и гасла.

Имперцы во время восстания лаймери использовали звуковое оружие, которое не причиняло вреда им самим: субсенсорная зона сиуэ намного уже человеческой. Означает ли это, что люди более эмоционально устойчивы? Полукровки тоже? Утром по всем каналам системы передавали съемки со свадебного торжества на Оанс. Вэлиан Энсо не выглядел несчастным. Впрочем, на то он и Наследник Пяти Планет, чтобы в совершенстве владеть собою. А может, ему просто повезло больше.

Море успокоилось, едва он пересек границу волнорезов. Среди белых гребней показались высокие колонны обители Марай Милосердной и Исцеляющей — центрального храма водной богини, выстроенного на отдельном острове в прямой видимости столицы. Каменное обрамление лестниц напоминало схематичное изображение сложенных рук. Служка в голубом облачении вышел Даро навстречу.

«Я должен встретиться с Верховным».

Служка почтительно поклонился, узнав Наследника, и сделал ему знак следовать за собой.

Внутри мерно и тихо покачивалась заливающая храм вода — отголосок бушующей за его стенами стихии. Прихожан было немного: мало кто рискнул выйти в океан, когда Тиос снизошел к своей младшей жене, чтобы наполнить ее воды жизнью и смертью.

Физические недуги были отданы на откуп медикам, но душевные болезни оставались в руках жрецов. Врачи лечат механизмы тела, но кто ведает духом, если не боги? Однако многие боялись обращаться в храмы Марай Исцеляющей, потому что знали: назад пути нет. Исцеленные не горели желанием рассказывать о пережитом. Пришедший в поисках лечения либо выходил здоровым, либо не выходил вообще: покалеченному духу нужно вернуться к богам, чтобы обрести покой и цельность, после родившись в новой плоти.