Мужья в прокат

«Мне стыдно за свою прожитую жизнь. Ведь зная, что совершаю ошибку, всё равно это делала».

Пролог

– Мамочка, ты даже не представляешь, как я сейчас счастлива.

– А почему, тогда ты плачешь, дочь? – спросила встревоженная женщина.

– От облегчения, – вздохнула собеседница. – Я, мама, столько пережила за то время, что мы не виделись с тобой.

– А ведь за эти три года, ты мне позвонила всего пять раз, – с упреком в голосе, произнесла мать. – Я волновалась, поседела вся.

– Мамочка, прости меня, я очень виновата перед тобой. Я будто и не жила вовсе все эти годы. Теперь вспоминаю, и не пойму, как под гипнозом была. Зато теперь, я очнулась, и стала совсем другим человеком. Да и ты сама не желала видеть меня, на порог не пускала. Я приехала, и решила, что буду сидеть у квартиры, ждать под дверью, пока ты простишь, и впустишь меня.

– Расскажи, доченька, – попросила женщина, – о жизни своей.

– Расскажу, – пообещала дочь, – обязательно всё, до мельчайших деталей. Но, потом. Сейчас, давай просто помолчим, как в детстве. Раньше, мы часто с тобой так сидели, а теперь, мне очень не хватает тех моментов.

В наступившей тишине слышалось лишь слабое сопение двух плачущих женщин, да мерное тиканье настенных часов, которые спокойно отмеряли неспешный ход жизни, унося навсегда те тихие, умиротворенные мгновения воссоединения родных душ.

Не высокая, полноватая женщина с короткой стрижкой и проседью в волосах, в выцветшем и застиранном халате, сидела на просевшем, и местами потертом диване. Она гладила по голове свое непутевое дитя. Дочь вернулась домой. После длительного отсутствия, она полностью изменилась, до неузнаваемости. Мать не сразу узнала ее, принимая «чужачку» за мошенницу. Долгая дискуссия вызвала любопытство соседки, которая высунулась в щелочку двери, только тогда, потрясенная женщина распахнула дверь своей маленькой, скромно обставленной квартиры.

И вот сейчас, мать и дочь, не верили своему счастью, ведь мать простила, и дочь прощена. Девушка положила голову матери на колени и тихо всхлипывала, думая о чем-то своем, тайном и тревожном. Женщина перебирала гладкие, вкусно пахнущие волосы дочки, и все вглядывалась в такие родные, но чужие черты лица. Вот ведь она, рядом. Та, о которой бессонными ночами молилась женщина, прижимая к груди уже порядком затертую, небольшую иконку. Она просила у Бога здоровья и счастья для родной кровиночки, в то время, как сама едва передвигала ногами. Мать болела уже давно, но держалась из последних сил. И все ждала. День, ночь, ночь, день. Так проходили недели. Они плавно перетекали в месяцы. А уж те, складывались в годы. Быть может, если бы дочь была рядом, все было бы иначе. Не рвалась бы душа на части от переживаний. Не скакало бы давление и не приходилось бы пить таблетки горстями, чтобы жить и ждать.

Материнское сердце тосковало, оно ни дня не знало покоя, и все ныло и жало. А в голове роились мысли, одна страшнее другой. И только упрямство не позволяло отступиться от праведного гнева, простить и позвать дочь домой.

«Ну, да ничего, дождалась, – подумала женщина. – Вот она, моя кровиночка. Теперь будет легче».

Дочь обхватила мать за колени и разревелась в голос. Потом она вскочила, кинулась обнимать и целовать маму, гладить ее поседевшие волосы, вытирать слезы со щеки, и снова обнимать и целовать. Опомнились обе только тогда, когда засвистел чайник. Девушка сбегала в кухню, выключила газ, и снова легла матери на колени.

– Мамочка, я вернулась навсегда, – произнесла она. – Я никогда больше тебя не покину. У нас все будет хорошо, я тебе обещаю.

– Дай то Бог, – согласилась женщина.

– Мамочка, пойдем пить чай, – позвала дочь. – Я так соскучилась по твоим блинам.

– Я их больше не пеку. Нет сил, чтобы у плиты стоять. Мне помогает женщина одна, социальный работник. Она приходит три раза в неделю, убирает, стирает, и продукты приносит. Изредка еще соседка заходит, деньги приносит. В остальное время я одна, в основном лежу.

– Мамочка, прости, теперь все будет иначе. Мы будем вместе. Я на работу устроюсь, по дому переделаю все. Ремонт сделаю, а то в прихожей обои совсем сползли, и двери скрипят, смажу петли. И зверушку заведем. Мы всегда будем вместе.

– Дочь, расскажи, как ты жила, – попросила мать. – По тебе видно, что страдала сильно, горя хлебнула, и изменилась очень. Передо мной, будто чужой человек сидит.

– Слушай мамуль, – проговорила девушка, – все тебе расскажу, не таясь, с самого начала.

Глава 1

Начиналась эта история довольно просто и даже банально, в один из серых, будничных дней. Ничего не предвещало круговорота событий, которые увлекли позднее так, что было сложно различить, где явь, а где сон. Но, тем не менее, череда приключений медленно, но верно надвигалась.

– Тонька, ты чего зазевалась? – окликнула напарница. – Нам еще молоко принимать, а ты спишь на ходу.

– Да иду я, иду, – зевнула долговязая, худющая девица с жиденькими русыми волосами, собранными в маленький хвостик.

– Не выспалась? – уже мягче спросила женщина.

– Неа, совсем не хотелось спать, зато сейчас сон одолевает.

– Мужика тебе надо, под бочок, тогда и засыпать станет легче.

Женщина посмотрела на Тоню и подмигнула. Девушка зевнула в ответ.

– Нет сейчас хороших мужиков, – произнесла Тоня, волоча за собой волоком ящик с молоком. – А если и есть, то это явно не мой случай.

– Это почему же? Молодая, симпатичная, а пропадаешь почём зря.

– Ох, Настась Пална, вы мне льстите.

Девушка разогнула спину и вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

– Тонька, в себя надо верить, и меньше критиковать.

– Что делать, когда плачет душа? Как ее утешить? Чем успокоить? Чем помочь? – задала череду вопросов Антонина. – Молчать? Терпеть? Стонать вместе с ней? Ждать? Нет ответов, вот поэтому, я и сижу, сложа руки. Нечего рыпаться, когда даже не знаешь, с чего начинать.

– Вот, тебе, Тонька, и не спится, что любишь философствовать, – ответила напарница. – Жалко мне твою голову, не даешь ей покоя. Это как же нужно соображать, когда у тебя там пчелиный рой мыслей. Надо проще к жизни относиться.

– Куда же проще? Так много вопросов и ни одного толкового ответа. Слезы омоют душу, немного успокоят, но ничем не помогут. Страдания терзают дальше. А так хочется увидеть радугу, счастливо улыбнутся и просто порадоваться.

– Ээ, куда тебя понесло. Одумайся, девка, не хватай звезд с неба, довольствуйся тем, что есть. Хлеб с маслом ешь, уже хорошо.

– Я осознаю это, но иногда и икры хочется.

– Да понимаю я тебя в какой-то степени, молодая, здоровая, желаешь всего и сразу. Это мы уже стареем, нам что важно, стены есть и крыша над головой, и ладно. И на столе хлебушек, мы и рады. У нас закалка иная. Так, ладно, полно мечтать, сейчас полуфабрикаты привезут. За работу.

И женщины засуетились, погружаясь в работу и не прерывную суету не большого продуктового магазинчика, расположенного на углу старого, двухэтажного дома, на несколько семей.

Городок, где живет Антонина, не большой, где все друг у друга на виду, как большая деревня. Зарплаты маленькие, работы как таковой мало. Фабрики позакрывали одна за одной, оставляя сотни семей без средств к существованию. Биржа труда трещала по швам, от озлобленных посетителей.

Кто был здоровее и моложе, мчались на заработки, а кто был уже на пенсии, получали свои законные гроши и делили их на самые необходимые нужды, покупали лекарства, оплачивали коммунальные услуги, и оставалось на кое-что из еды. Про покупку одежды речи уже не шло, главное бы выжить и пропитаться.

Молодые девчонки стремились поскорее отучиться в школе и упорхнуть из унылого, серого существования, в другую, яркую и богатую жизнь столицы. То, что их там никто не ждет, не пугало. Что в своем городе ловить нечего, что там. А вдруг, да повезет, и фортуна повернется передом.