Страница 5 из 9
3.Вот и мы… Как устанем мы оба, и ты скажешь мне «уходи»,соберу я в солдатский мешок свои плюшевые игрушки,миску, ложку, лоток, поводок, все собачьи справки свои,и вползу попрощаться с тобойи – усну на твоей груди…Но уже на будущий год – я проснусь равнодушной кошкой.4.Потому что любовь прохладна. – И никакая она не твоя,да и я никакой не бог, чтобы быть беспощадным и душным,ведь горячей – бывает шкурка, твой живот и моя рука,а любовь, что меж нами течёт, как изнанка цветка, – равнодушна.5.Даже страшно подумать, что я,тут живущий который год,ничего не знал про любовь (и так много уже не узнаю) —а цветок открывает утром свой большой темно-розовый рот,ну а там темно-синий огонь – непогашенный — полыхаети не гаснет… За этот измятый на солнечном ветре огоньты отдашь постепенно – и тело, и ум, и ладонь,с нарисованной в детстве чудесной и скушной судьбой,но кому интересно, чего там сгорело с тобой.7.Вот и мне безразлично… Ни с женским душным пупком,ни с мужским безобразьем, ни с пишущим человеком,ни с собакой (ударишь ее, а она – уже лижет, любя)…– Я хочу быть солнцем косым и прохладным ветром,и цветком – распускающимся без меня.8.Потому что не надо «достроить», а надо разрушить себя,перейти мал-помалу в осознанный блеск и пробел —растрепавшейся буквой на кончике языка,чтобы то, что ты хочешь сказать, ни один повторить не хотел.9.Ты сегодня себе обещал: в этот год и на несколько лет(сколько есть их) вперед, – улыбающийся и безоружный,я смотрел и буду смотреть в равнодушный трепещущий свет,ни круглей, ни румяней которого нет – и не нужно.10.Но тогда – отчего мне так жаль – что во тьму, потоптавшись, пойдет,недолюбленный мной,этот шелест и трепет и пыл:эта грубая женская жизнь, этот твердый мальчишеский рот,и скулящий комок темноты, что я на руки брать не любил…11.– Оттого, мой хороший, и жаль,что в конце бесконечного лета,(а сейчас я с тобой говорю – у кровати — из тьмы и огня),ты был круглым солнцем моим и моим беспощадным ветром,и единственным страшным цветком, раскрывавшимся – для меня.
«Куда ты, Жень, она же нас глотает…»
Евгению Ш., Соколову, Кукулину
и другим моим друзьям
Куда ты, Жень, она же нас глотает,как леденцы, но ей нельзя наесться.(Гляди, любовниками станем в животе.)Так много стало у меня пупков и сердца,что, как цветочками, я сыплюсь в темноте.Я так умею воздухом дышать,как уж никто из них дышать не может.Ты это прочитай, как водится, прохожий,у самого себя на шарфе прочитай.Когда ж меня в моем пальто положат —вот будет рай, подкладочный мой рай.Я не хочу, чтоб от меня осталоськаких-то триста грамм весенней пыли.Так для чего друзья меня хвалили,а улица Стромынкой называлась?Из-за того, что сам их пылью мог дышать,а после на ходу сырые цацки рвать —ботинкам розовым и тем со мною тесно.Я бил, я лгал, я сам себя любил(с детсада жил в крови ужасный синий пыл),но даже здесь мне больше нету места.Я не хочу в Сокольниках лежать.Где пустоцветное мое гуляет детство,меня, как воробья в слюде, не отыскать.Но вот когда и впрямь я обветшаю —искусанный, цветной, – то кто же, кто жепосмеет быть, кем был и смею я?За этот ад – матерчатый, подкожный, —хоть кто-нибудь из вас – прости, прости меня.Единственное стихотворение 2005 года
О, эта мука детских фотографийлюдей, которых мы любили или любим(все эти уши, ёжики и лбы),она не в том, что все они – жемчужны,не в том она, что мы им – не нужны,а в том, что мы про них уже все знаем,а им не видно – собственной судьбы.Ну, вот я и вернулся сюда – в тридесятую эту весну,в тридцатисемилетнюю пыль, в лопоухие столбики счастья…– Я хотел рассказать тебе там,а теперь расскажу тебе тут,про двух мальчиков, двух медвежат, про двух девочек, Рому и Настю…Всех прекрасных, сопливых, больных, безработных, нездешних, не наших,я собрал на апрельском, на майском своем корабле —бедный мальчик в крапиве (с мечом деревянным)+ Света, и Саша,бурундук сумасшедший и девочка на колесе…Только не было сил у меня быть огромной дощатой скворешнейи тянуть соловьиный кадык в лопушнях золотых неудач…– Это кто ж, интересно, у настут такой неземной и нездешний?– Это я, это я тут у вас – весь такой неземной и нездешний,потетешкай меня, послюни, ткни мне в пузо цветной карандаш.Потому что я тоже смотрю из своей лопоухой веснына ужасную взрослую жизнь – и никак не могу наглядеться:сколько разных, прекрасных, родных —я когда-то любил и забыл,в 21 столетье своем, в ненасытном твоем королевстве.…Бурундук малахольный помрёт, мы схороним его на углуна медвежьем июньском углу, где сцепились малина с крапивой…– Я вернулся сюда посмотреть(потому что потом не смогу)на корабль, на двух медвежат, на двух мальчиков – Олю и Диму.