Страница 24 из 27
– Каждый вечер прекращается сообщение с берегом, – продолжил майор в форме коридорного слуги. – По одному борту у орудий всю ночь дежурят матросы. При этом суда хорошо видны в темноте за счет навигационных огней, которые они всё же оставляют во избежание столкновений с джонками, шаландами и прочими гражданскими лодками. Заграждающие боны с сетями русские также не используют.
– Фурукава-сёса-доно, вы отлично справились с порученным вам заданием! – воскликнул Того, которому не терпелось начать операцию. Затем он попросил одного из офицеров своего штаба снять с карты копии и немедленно созвать всех капитанов на совещание.
Вскоре лицо вице-адмирала побледнело. Будто упустив что-то важное, он выхватил карту у помощника.
– Постойте, но что в Талиенванском заливе? Неужели там нет ни одного русского судна? – растерянно спросил он у майора разведки.
Фурукава ждал этого вопроса, но в глубине души надеялся, что командующий флотом не придаст этому внимания. Выходило скверно: доклад заканчивался на минорной ноте. А запоминается, как известно, последнее…
– У нас нет достоверных сведений относительно присутствия вражеских военных судов в Талиенванском заливе. Моего агента в Дальнем… ликвидировали.
– Вот как? – Того вскинул брови.
– У русских появилась контрразведка? – сардонически ухмыльнулся Хикодзиро.
– Похоже на то. Вот уже несколько лет в Дальнем последовательно устраняют всех наших резидентов, – честно признался Фурукава. Зубы его при этом сжались. Мысль о том, что ему, одному из лучших разведчиков Японии, так и не удалось выстроить в русском порто-франко агентурную сеть, ужасно его злила.
– Что ж, так и придется посылать часть эскадры к Дальнему… – с сожалением констатировал вслух Того.
На последующем вскоре совещании вице-адмирал решит разделить минную флотилию на два отряда: 10 миноносцев отправит атаковать вражескую эскадру к мысу Ляотешань, а 8 – к Талиенвану.
ЧАСТЬ II
Невидимая война
8. Новая старая жизнь
27 января 1904 года в Дальнем узнали о внезапной ночной атаке японского флота на Порт-Артур. Находившиеся на внешнем рейде броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер 1 ранга «Паллада» посредством минной атаки неприятеля вышли из строя. О количестве убитых не сообщалось, но все понимали, что жертвы есть.
Было около полудня. Горский пил чай в своей камере, когда к нему буквально влетел взволнованный Алексей Владимирович и сообщил страшную весть. Антон Федорович внимательно его выслушал, покрутил фарфоровую чашку с остатками чая и только после этого спокойно молвил:
– Значит, война…
Удивительно, но все предыдущие дни судебный следователь был убежден, что война неизбежна. Раз за разом эта мысль всплывала в его сознании непоколебимой истиной, аксиомой, не требующей доказательств, однако теперь, когда начало боевых действий стало реальностью, он отказывался в это верить, как в нечто сверхъестественное. Ему казалось, что в это цивилизованное, гуманное и мирное время ничего подобного произойти не может. Он искренно верил в мудрость мировых правителей и талант их дипломатов.
Вторым чувством на смену тревоге пришел необузданный восторг, истоки возникновения которого Горский примерно представлял. Каждого мужчину в той или иной степени уже с раннего детства будоражит одна только мысль о начале войны. Пушки, взрывы, бравые атаки под крики «ура!», несущаяся галопом с шашками наголо кавалерия, ружья, сабли, ровные ряды солдат и мужественные фигуры офицеров во все времена и во все эпохи пользовались огромной популярностью и вызывали неподдельный интерес среди юношей. Не было еще века в русской истории, когда молодые русичи презирали бы всё военное и самоё войну.
Вечером пришли новые вести. Оказалось, что нынешним же днем японская эскадра снова атаковала наши суда. Неприятель, вероятно, намеревался таким образом проверить результаты своей ночной вылазки и нанести очередной удар по не успевшему оправиться противнику. Маневр японцев, ввиду нашей полной боеспособности, успехом не увенчался и подданные микадо столь же быстро удалились, провожаемые огнем крепостной артиллерии.
Следом ожидаемо пришли сообщения о мобилизации русских войск на Дальнем Востоке. Главкомом сухопутных и морских сил был назначен генерал-адъютант адмирал Алексеев. Временным командующим Маньчжурской армией, до прибытия генерал-адъютанта Куропаткина, объявлялся генерал-лейтенант Линевич.
После службы Горский отправился к Унгебауэру. Титулярный советник рассчитывал узнать у друга, тесно связанного с флотом, подробности морских сражений.
Демьяна Константиновича дома не оказалось. Судебный следователь хотел было уйти, но камердинер настойчиво предложил Антону Федоровичу дождаться прибытия хозяина. Его провели в знакомую гостиную, предложили кофе. Горский не отказался, хотя кофе пил редко. Как странно было находиться в пустой гостиной, где еще совсем недавно гремели задорные шутки, рекой лился «Мартель» и стоял густой табачный дым. Всё это будто кануло в Лету. Будто никаких вечерних посиделок никогда и не было.
«Всё течет, всё изменяется», – сказал некогда Гераклит и был тысячу раз прав…
От подобных мыслей у титулярного советника защемило сердце. Впрочем, ненадолго, потому что очень скоро в гостиную вошла Тереза. Как того и требовал этикет, Горский тотчас поднялся. Жена Унгебауэра вежливо поздоровалась и попросила Антона Федоровича еще немного подождать Демьяна Константиновича, который должен был вернуться с минуты на минуты.
– Вы уже, вероятно, знаете, что случилось… – начал вместо обязательных комплиментов судебный следователь. – Поэтому, может статься, ваш муж задержится…
Тереза молча кивнула. В глазах ее читалась немая скорбь, которая присуща всем женщинам, переживающим за своих мужчин. Она присела на диван.
Наконец камердинер принес две чашки кофе. Напиток источал приятное амбре. Кофейный аромат всегда ассоциировался у Горского с чем-то экзотическим и зарубежным, хотя нигде, кроме Китая, он никогда в своей жизни не бывал.
Звенящая пауза повисла в воздухе. Жизнь как будто бы остановилась, а время потеряло своё исчисление. И лишь мерный и монотонный стук часов возвращал полет мыслей с небес на землю.
– Зачем эта… война?.. – спросила вдруг Тереза, чем застала Антона Федоровича врасплох. От неожиданного вопроса титулярный советник поперхнулся и закашлялся.
Он уже открыл было рот, но слова совершенно не желали выстраиваться в стройные фразы. Вместо этого получился невнятный и косноязычный спич, сравнимый с ответом гимназиста, не знавшего урок, но пытавшегося выкрутиться всеми способами.
– Зачем?.. Гм… Сложно объяснить, сударыня… Войны порой случаются… Их никто не ждет, все почему-то уверены, что на их век этой напасти не случится… А выходит каждый раз обратное… Вот и нынче.
– Вот и я также думала… – призналась госпожа Унгебауэр. – И всё же я не понимаю, зачем воевать…
– Тут чисто мужская психология, сударыня, – наконец-то собрался с мыслями Горский. – Если спор невозможно решить компромиссом, в ход идут кулаки. Так у нас заведено с детства. Более того, если с одной стороны прослеживается явное желание драки, она непременно наступит, как бы другая сторона себя ни вела.
– Вы намекаете, что Япония изначально хотела войны?
– Не мне судить, сударыня, я всего лишь говорил о мужской психологии, которой априори присуща агрессия, как одна из форм разрешения конфликтов.
– По-вашему выходит, что лучшие правители – женщины? – едва заметно улыбнулась Тереза.
– Напротив. Женщины, как вид, еще хуже мужчин, потому что чрезвычайно подвержены перепадам настроений. Беда той державе, которую возглавит женщина.
– Да вы большой мизантроп, Антон Федорович, – в шутку проговорила госпожа Унгебауэр. – И, пожалуй, даже мизогинист.