Страница 1 из 27
(Конспирологический роман)
В эти дни испытанья и муки
Смерть близка нам… И ночью и днем,
С каждым часом ждем вечной разлуки
С сыном, с братом, с любимым отцом…
Гром ударил над жизненной нивой!..
Нет кругом ни единой семьи,
Где бы смерть, как рыбак молчаливый,
Не раскинула сети свои!
Плачь, о Родина! Лучшие дети,
В блеске юных стремлений и сил,
В эти страшные ловятся сети
И ряды пополняют могил.
Плачь над ними, но духу живого
Не губи! В эти тяжкие дни
Там, средь ужасов края чужого,
Не сгубили его и они!
С сердцем, чуждым тоски и смятенья,
За тебя они крест свой несли,
С скромным мужеством в грозном сраженье
За тебя они в поле легли.
С твердой верой в победу России,
В новой славы грядущий восход…
Не страшны нам могилы такие,
В них народная доблесть живет!..
(Е. Никонов, «В эти дни испытанья», Октябрь 1904)
ЧАСТЬ I
Мир без войны
1. Коммивояжер
Однако всему надо знать меру. Когда вам навязчиво и императивно в третий раз за две недели предлагают внести благотворительный взнос, да еще и рекомендуют какой, это переходит все границы и вызывает естественное отторжение.
Так думал Антон Федорович Горский, разглядывая щеголеватого юнца с нафабренными усами и наглой физиономией, снова явившегося к нему в камеру.
– Позвольте, любезный, не слишком ли часто вы одариваете нас с Алексеем Владимировичем своим визитом? Ей-Богу, будто к себе на службу ходите!..
Пучеглазый рассыльный в утепленном пальто нисколько не смутился. Видно, не единожды сталкивался с подобными возражениями:
– Как можно-с, ваше благородие? Неужто вам не жаль лиц, попавших в нужду?.. – взывал к милосердию сборщик благотворительных взносов. Знал, стервец, на чтò давить.
Глубоко вздохнув, судебный следователь извлек из внутреннего кармана тужурки «канарейку» и положил ее на стол. Только вот забирать бумажный рубль рассыльный не спешил.
– А вот Алексей Владимирович изволили дать «синенькую», – упрекнул Антона Федоровича юнец, пренебрежительно покосившись в сторону кредитного билета.
– Алексей Владимирович – надворный советник, а я – всего лишь титулярный! – вспылил Горский, повысив голос. Вытащив из кармана «трешку», он с великим неудовольствием и явным раздражением швырнул ее к первоначальной сумме. – Извольте!..
– Благодарю-с! – елейно улыбнулся пучеглазый вымогатель, расторопно спрятав деньги. – Ваша щедрость будет вознаграждена! Вот ваш билетик! Ждем ваше благородие во вторник, 6 января, в театральном зале Общественного собрания!
– Еще один такой благотворительный вечер и я сам стану «лицом, попавшим в нужду», – язвительно бросил титулярный советник, рассматривая незатейливый пригласительный.
Рассыльного и след простыл.
Не в силах сдержать сочившееся негодование, Горский пошел изливать душу к Алексею Владимировичу. Своего патрона он нашел в зале заседаний: с увесистой цепью на шее, но в партикулярном платье, тот просматривал какие-то бумаги, попивая чай.
– Это несносно!.. – заявил судебный следователь, ткнув пальцев в сторону двери.
– Что ты так вскипятился, Антуан? – мировой судья в чине надворного советника поднял короткостриженую голову, блеснул аккуратным пенсне, разгладил пышные усы. За последние месяцы он, кажется, стал еще толще. – Никто из нас не безгрешен, поэтому надо ценить любую возможность совершить благое дело.
Но Горский его будто не слышал.
– …Сперва они собирали деньги на детскую елку к 25 декабря, затем на новогодний обед для старших служащих и вот теперь на крещенский базар с маскарадом! Не многовато ли сборов?
– От тебя не убудет.
– Как посмотреть, Алексей Владимирович! Сами знаете, что с тех пор, как Государь сместил Витте с поста министра финансов, ассигнования на развитие Дальнего сильно сократились. Причем секвестированию подверглись и жалованья нас с вами, служащих.
– Великая беда: вместо 120 рублей стал получать 100! Это всяко больше, чем бы ты имел в своем Киеве. Другой бы радовался на твоем месте!
– Все верно. Только вы не учитываете квантунских цен. Давно ли на рынке бывали? Так я вам скажу. За фунт гнилой картошки 10 копеек просят! За уток и кур – по рублю! Совсем стыд потеряли китайцы! Спекулируют на слухах о войне, искусственно создают продуктовый дефицит.
– И ты туда же? – снисходительно улыбнулся судья. – Не будет никакой войны. Кому она нужна, война эта?
– Известно кому: англичанам и американцам.
– Ну, знаешь ли… А насчет рыночных торговцев ты прав: нешто распоясались манзы. В Порт-Артуре, говорят, продовольствие еще дороже, чем у нас.
Повздыхали, поохали еще с несколько минут, да и вернулись каждый к своим обязанностям.
И все-таки денег было жалко. «Трешка» на Рождество, два рубля на Новый год и вот сейчас еще четыре. И ведь ни на одно из вышеназванных мероприятий Антон Федорович не пошел: на елку – потому что своих детей нет, на Новый год – потому что ну их к черту этих «старших служащих».
В Дальнем искони сложилась удивительная сегрегация общества, представлявшая собою две привилегированные касты: старшие служащие и младшие служащие. Первые считались элитой. Для них собственно и было построено здание Общественного собрания или 1-е собрание. Туда жаждали попасть все, но не все могли потянуть взимаемые там сборы. Поэтому в последнее время (ввиду кризиса, связанного с недостаточным финансированием города, и, как следствие, снижением жалований) «благородия» и их семьи стали чаще выбирать 2-е, менее претенциозное собрание. Прошли те времена, когда балы устраивали за счет бездонной дальнинской казны.
Второй Новый год на Квантуне Антон Федорович снова провел у своего друга, помощника управляющего Морским пароходством К.В.ж.д. лейтенанта флота Унгебауэра. Не в пример прошлогоднего празднества выпили мало, съели еще меньше, веселились осторожно. Будто бы даже и неприлично радоваться, когда в воздухе пахнет войной.
6 января – крещенский базар и маскарад. Базар – очередное выкачивание денег. Мало им, бессовестным, четырех рублей? Маскарад и вовсе пустое, ребячество. Разумеется, никуда он не пойдет. Снова, считай, выбросил деньги на ветер.
Горский в который раз тяжело вздохнул и поглядел на отрывной календарь, висевший на стене. 2 января, пятница – первый присутственный день 1904 года начался отвратительно. В этом, возможно, не было ничего символичного, но что-то внутри Антона Федоровича подсказывало, что год будет непростым…
Вечером, вернувшись к себе домой на Часовенную, Горский первым делом принял горячую ванну. Слуга Ким растворил в кипятке лавандовую соль, отчего мыться было одно удовольствие. С бодрым настроением и зверским аппетитом приступил титулярный советник к ужину, как вдруг заметил одиноко лежавший на подоконнике листок. Прочитав его, Антон Федорович криво усмехнулся. В художественной телеграммке, датированной 22 декабря 1903 года, содержался призыв к добровольной подписке для проведения детской рождественской елки 25 декабря.
Стало быть, совсем мало денег собрали, раз накануне Рождества к нему в камеру приходил тот самый пучеглазый сборщик благотворительности.
Пожурив слугу за то, что вовремя не показал сей листок, судебный следователь велел впредь всю получаемую на его имя корреспонденцию передавать ему тотчас и сразу.
Утром следующего дня не успел Горский войти в присутствие, как к нему тотчас подошел Алексей Владимирович. Надворный советник выглядел несколько сконфуженным.
– Что-то серьезное? – понял Антон Федорович.