Страница 17 из 27
Лицо мадам Ардан вытянулось и замерло в немом страхе.
– Не отчаивайтесь, милая Зизи! Я буду биться за вас до последней капли крови! – горячо воскликнул Унгебауэр.
Антону Федоровичу вдруг стало страшно за своего друга. Что, если ему действительно удастся покорить сердце Терезы Страшкевич? В этом случае Демьяну Константиновичу придется столкнуться с маньяком, который едва ли так просто откажется от своих темных намерений.
Горский огляделся. Возможно, маньяк сейчас в этой самой зале…
– О, вы настоящий рыцарь, Демьян! – нежно проговорила мадам Ардан, положив руку на плечо лейтенанта флота.
– Приглашаю посетить мой особняк, милая Зизи! Это настоящий замок! В нем вы будете чувствовать себя в безопасности! – пошел «на абордаж» Унгебауэр.
– С удовольствием поглядела бы, – смело заявила этуаль.
– Отлично! Моя коляска будет ждать вас в полночь у черного хода! – обрадовался Демьян Константинович. Глаза его светились как никогда ярко.
Вскоре Зизи Ардан упорхнула за другой столик.
– Мои поздравления, Демьян! – похвалил друга Горский, подавляя в глубине души нараставшую зависть.
– Будьте с ней осторожны и благоразумны, – посоветовал Гвоздевич. – Если вы в эту ночь не потащите ее в кровать, рискуете найти себе преданную жену.
– Много ты знаешь! – махнул на него аффектированный Унгебауэр, но странный совет, похоже, принял к сведению.
Гвоздевич и Горский разъехались в 11½ вечера, оставив Демьяну Константиновичу время собраться с мыслями. Дома Ким вручил Горскому записку и запечатанный конверт без подписей.
В записке говорилось следующее:
«Объектъ никуда не отлучался. С-въ.»
Стало быть, Василий Безродный снова ни с кем не встречался. Гм…
В запечатанном конверте оказалось небольшое послание, которое заставило Горского надолго задуматься:
«Онъ снова настаиваетъ на встрѣчѣ. Завтра въ 7 вечера въ Юго-восточныхъ номерахъ, комната 7. Записка лежала подъ дверью моей гримерки! Т.С.»
По спине Антона Федоровича пробежал неприятный холодок. Перечитав еще раз записку от мадам Ардан-Страшкевич, он в замешательстве потер виски. По всему выходило, что в момент выступления этуали маньяк находился в зале кафешантана. Тереза, вероятнее всего, обнаружила записку в антракте своего выступления. Во время второго выхода на сцену она была неестественно бледна – это всё объясняет. Самому маньяку едва ли удалось бы проникнуть незамеченным за кулисы. Вероятно, он подрядил на это дело кого-то из официантов…
Теперь понятно, почему Тереза Страшкевич решила принять приглашение Унгебауэра посетить его особняк. В Демьяне Константиновиче она увидела опору и поддержку.
«Интересно, поведает ли она ему о маньяке?..»
Если да, то лейтенант флота непременно об этом расскажет. Однако каков наглец маньяк: назначил повторное свидание в тех же «Юго-восточных номерах» и даже в той же самой седьмой комнате! Ничего не боится!
«А впрочем, так даже лучше… – мелькнуло в голове судебного следователя. – Это значит, что владелец гостиницы показал себя надежным человеком и заслужил доверие».
Единственное, что расстраивало титулярного советника так это то, что в «Юго-восточные номера» ему теперь ехать опасно. Кто знает, как поведет себя владелец?
Дело приобретало новый поворот. Охота на маньяка возобновлялась, но только охотником на этот раз выступит Самсон Семенов.
6. Компрадор и конец истории с маньяком
Воскресным утром Горский ждал звонка от Терезы Страшкевич. Он резонно полагал, что она непременно с ним свяжется, чтобы согласовать вечернюю операцию. Но телефон в доме судебного следователя молчал…
В полдень Горский не выдержал и поехал в «Империал». В гостинице его встретили крайне враждебно и заявили, что госпожа Страшкевич в настоящее время отсутствует. То ли она действительно еще не вернулась от Унгебауэра, то ли это была стандартная формулировка для искушенных поклонников. Титулярному советнику ничего не оставалось, как вернуться домой.
Спустя какое-то время к нему явился незнакомый городовой и вручил записку «от Самсона». Значит, Семенов узнал что-то важное, но побоялся отпускать объект из поля зрения – передал послание с оказией. Молодец, грамотно поступил. Филёр писал следующее:
«Сегодня въ 9¼ ч. объектъ ѣздилъ на Батумскую въ Юго-вост. номера. При немъ имѣлся бумажный свертокъ, предположительно съ виномъ и еще чѣмъ-то. Пробылъ 6 минутъ и вернулся безъ свертка. С-въ.»
Горский ждал чего-то подобного. Однако его очень не порадовало, что Безродный так ни с кем и не встретился. Это означало, что маньяк держал связь со своим помощником через телефон. Что сделал тому поручение снять номер гостиницы еще в субботу, когда Васька был в почтовой конторе. Что на этот раз маньяк не стал использовать Безродного для передачи записки, но подкинул ее через кого-то третьего…
«А ведь он мог вообще не использовать юного телефониста для передачи записок… – начал подозревать судебный следователь. – Он мог вообще никого не использовать, но делать это самостоятельно… Учитывая характер самих посланий».
Тогда возникал другой вопрос. Маньяк (или его сообщник) всегда подбрасывал записки мадам Ардан под дверь номера. Но вчера подкинул записку в гримерную. Почему? Что заставило этого безумного человека пойти на определенный риск, ведь можно было спокойно положить ей записку снова под дверь апартаментов?
И почему, черт возьми, она не удосужилась до сих пор ему телефонировать?..
В 2½ часа Горский понял, что Тереза Страшкевич ему не позвонит. Ее столь опрометчивую беспечность он мог объяснить лишь тем, что впечатлительная этуаль решила доверить свою судьбу еще более опрометчивому и беспечному Унгебауэру. Иными словами, нашла рыцаря, который ее защитит…
А раз так, то он, Антон Федорович, умывает руки. С сей поры обремененным какими-либо моральными обязательствами перед госпожой Страшкевич он себя считать перестает.
Чтобы как-то унять переполнявшее негодование и злость, титулярный советник отправился на вечернее богослужение в церковь.
В тот вечер ему особенно понравилось пение баронессы фон Нолькен, которая заметно обрадовалась приходу судебного следователя. Отец Ксенофонт выдавал громогласные тягучие ектеньи, а под конец выступил с проникновенной проповедью о Святой мученице Татьяне, «ее же память ныне совершаем». Жившая в III веке в Риме, она подвергалась тяжким мучениям и гонениям, будучи христианкой. Но ее вера во Христа была настолько сильна, что по ее молитве рушились языческие статуи, удары истязателей заживали на ней к следующему дню, а выпущенный лев ее не тронул. И лишь казнь мечом прекратила нелегкий земной путь этой стойкой христианки…
Святую Татьяну, кроме всего прочего, считали почему-то покровительницей студентов. Но отец Ксенофонт об этом не упомянул.
Выходя из церкви, Горский вдруг понял, что допустил существенный прокол. Самсон Семенов, не знакомый с содержанием записки маньяка к Терезе Страшкевич, будет продолжать вести наблюдение за Безродным, но не за «Юго-восточными номерами».
«И как это я мог подумать, что Семенову вздумается вести наблюдение за гостиницей, тогда как его объект – это Василий Безродный?..»
Впрочем, судебный следователь не видел в этом ничего страшного: моральные обязательства его теперь не сковывали, да и мадам Ардан ехать вторично на Батумскую очевидно не собиралась.
Дома Горский принял ванну, поужинал и собрался пораньше лечь спать. С кровати его поднял нежданный визит того самого незнакомого городового (как впоследствии узнал судебный следователь, его звали Галактионом). Полицейский принес записку, но отдавать ее Киму не спешил.
– В чем дело? – спросил титулярный советник недовольным тоном.
– Записочка вашему благородию от Самсона…
– Так давай ее сюда!