Страница 14 из 32
Я думаю, что многие профессии и занятия потеряли бы романтический флер, если называть все своими именами. Благо русский язык богат на точные определения. Не киллер, а убийца. Не рэкетир, а вымогатель. Не гей, а педераст-мужеложец. Не менеджер, а приказчик. И так далее. Я не против заимствований, пусть уборщица называется красиво, но не надо прятать суть вредных для общества течений. Сейчас это еще понимают, а вот скоро начнется то, о чем я говорю.
Глава 22. Политинформация
– Наша задача – сделать размер потерь неприемлемым для противника. Но, следует учитывать и определенную виртуальность этих цифр. Простой пример: в событиях на Украине потери долгое время замалчивались и маскировались. Не было официальной огласки реального количества двухсотых и трёхсотых. А это тысячи. Плавно перерастающие в десятки их же. Но грамотно спланированный информационный шум дезавуировал заслуживающие внимания источники. Убили сто, напишут двое. И все верят, потому что хотят в это верить. Именно поэтому, важен фактор информационной войны.
– Погоди ты, – перебил Наглер, – ребятам надо конкретнее. «Все верят, потому что хотят в это верить». Это важно, но тяжело просто так осмыслить. Приведу приятный пример… из прошлой жизни.
Мужик покупает в продовольственном магазине батон колбасы. Он может и не знать, что такое правильная колбаса на самом деле. Состав, процесс изготовления и всё такое. Он также не знает, из чего сделан этот конкретный, купленный им продукт, и является ли он колбасой в ее настоящем значении.
Но он, собака, и не удосуживается сделать элементарный анализ, то есть залезть в интернет, найти информацию достоверных экспертов, сопоставить с написанным на этикетке купленной им «колбасы» содержанием, подумать о последствиях употребления, сдать ее, в конце концов, на анализ в лабораторию и получить соответствующее заключение.
Он не хочет этого делать, его устраивает вкус, он «сам обманываться рад», ему чихать на последствия, он может сказать своей любимой женщине: «Дорогая, я купил чудесной колбасы, зови детей!».
Вряд ли он станет покупать продукт с названием «Колбасный продукт, сделан для Вас из канцерогенов и говнища». Люди, увы, предпочитают лёгкий путь неправды, и верят в нарисованную для них картинку. Хотя зачастую всё понимают. Чечен, я Что-то не то сказал? Ты чего лыбишься, вайнах хуев?
– Да грустно мне, – вздохнул тот, – и колбасы теперь хочется. Любой. Я даже читать не стану из чего она. Хоть из чего. Ты, в другой раз, с приятными примерами поаккуратнее… Лучше с неприятными. Запутал только, и так понятно было, что мало уничтожить, надо еще всех в этом убедить. Что мы победили. А не нас.
– А по сути? – строго спросил Ходырев. – Ты же понимаешь, что война выигрывается уничтожением и сдачей противника?
– А по сути… по сути ты прав. И не прав. С муслимами это не проканает. Они за числом не постоят, и от больших потерь не расстроятся. Там люди под верой, другие принципы. И слова здесь столько не значат. Никто в слова не верит, только что про это говорили. В силу? Да. В лавэ? Да. Власть, цацки, прижизненные привилегии для понтов? Обязательно. Что-то еще? Может быть!
– Возражу насчет принципов, – снова вклинился Наглер, – там одно название. Для спонсоров. А воюет полный интернационал. Как, впрочем, и у нас. Только шибко сознательных там… на раз гасят. Что тебе, Рамиль?
– Интернационал интернационалу рознь. У них больше половины пришлые, причем издалека, а у нас почти все местные. И загорелых нет. Кроме Мамбы со станции. Да и Мамба, по большому счету, местный – уже двадцать лет здесь, с его слов. А там половина личного состава русского не понимает.
– Суч муч[10]? – усомнился Чапа у Наглера.
– Хум хау[11], фак-перефак! – отвечал тот. – Все тебе хиханьки да хаханьки, и муслимами их погонять, по большому счету, некорректно. Поддержка у них вполне себе крестоносная. У нас, пожалуй, любителей курултая побольше будет раза в два.
– Ты еще любителей учпочмаков скажи, – усмехнулся Рамиль, – тогда можешь смело весь личный состав в муслимы записывать.
– Ну, я вообще все ем с удовольствием, – сказал Чапа, – хоть бигмаки, хоть эчпочмаки. Самсу могу кока-колой запивать. И кто я теперь? Космополит?
– Можно подумать тут кто-то сейчас по-другому бы сделал, – заметил Ходырев. – Чечен, вон, уже ливерной колбасе молиться готов, привези вам свинью, никто не откажется.
– Ну почему не откажется, – сказал Рамиль, – харам всё-таки.
– Да, ладно! На войне же не считается, – засмеялся Наглер. – Выделываешься просто, зная, что пустой разговор, и все. Харам! Рамамба хару мамбурум! И мужики твои сейчас ничем не побрезгуют. Бонда неделю вискас ел, не замяукал же.
– Глаза только поменялись, – пробормотал Чапа еле слышно, – а так – да, ничего. Он теперь и мыша сожрёт, не поперхнётся.
Чечен и Рамиль покатились со смеху. Наглер осуждающе уставился на них.
– Что глаза? – услышал всё-таки Ходырев. – Я не разобрал.
– Да так, ерунда, – быстро ответил Наглер, показав за спиной кулак, – аллергия высыпала. Всё прошло потом. Ты продолжай, продолжай!
Ходырев посмотрел в молескин, почмокал губами, нашел нужное место. Помолчал, читая про себя, поднял глаза на собравшихся комодов[12] и действительно продолжил:
– Чтобы добиться перелома в затянувшемся конфликте, необходимо ведение активных боевых действий, развитие наступления и продвижение как минимум до административных границ по состоянию на март прошлого года. А это все, при условии наличия неприемлемого для противника размера потерь, позволит упрочить наши позиции на переговорах по международному при…
– А можно я скажу? – послышалось вдруг от двери. Все повернулись на голос и замерли. На пороге стояла чёрная фигура в балахоне. За спиной сверкало грозовое небо. Из-под огромного капюшона блестели стеклянные глаза. Лица не существовало. В наступившей тишине стало слышно шум дождя и матюки с первого этажа.
Бонда снял промокший дождевик и балаклаву[13], прокашлялся, протёр очки, внимательно осмотрел присутствующих, брезгливо скривил верхнюю губу и продолжил:
– Ты, товарищ Ходырев, конечно прав – сделать размер потерь неприемлемым. Красиво говоришь, пафосно. Фурманов просто. Только здесь публика другая. И ты не на Пафосе. А потери могут быть различными. И по количеству, и по структуре… потерявшихся. И не только там, но и здесь.
– Да погоди ты, – остановил он приподнявшегося было Ходырева, – дай договорить-то! Можно, да? Ну, спасибо! Война у нас особенная. Истинный противник размазан среди баранов. Я обеими руками за то, чтобы все, блядь, их советники, дикие гуси, котики и прочая приезжая живность ехала на родину консервами. Чтобы хай там стоял, за «нет войне, все гоу хоум». Но – гражданскую войну надо прекращать. Надо переформатировать все это. Назвать всё своими именами. Людей надо просвещать, чтоб не жрали, Наглер, твою колбасу. Ее тогда и в продаже не станет. И рассуждать будет не о чем.
Китайцы считали победой над врагом не его уничтожение. Они полагали победой ситуацию, когда враг становился другом. А нам сейчас хотя бы остановиться, не усугублять. Нахуя нам здесь Палестина?
– Бонда, – вкрадчиво заключил Ходырев, – говоря другими словами, ты предлагаешь прекратить?… Отказаться от всего, за что полегло столько народу? Эти люди тебе недороги?
Голос его крепчал и, с каждым словом, звучал все угрожающе: «Ты к чему клонишь?!! Мы за мир и лапки кверху?»
– А вот не надо передергивать, – взвился Бонда, – я теми же словами тебе говорю: я предлагаю эффективное ведение боевых действий, а именно адресное уничтожение иностранной военной силы любыми результативными способами. Хоть мышьяком в коффэ. И активную информационную поддержку. Вплоть до хитрой работы с пленными. Война, блядь, до победного конца вам нужна? Конца, на котором мы тут уже давно крутимся? И с которого хотелось бы, наконец-таки, слезть. Не «на конец», а «наконец». Слитно пишется, а то масло масляное, нехуй ржать, бандерлоги! Все, политинформация закончена. Людям отдыхать надо.
10
Так много (нарочито ломаный английский)
11
Кому как (нарочито ломаный английский)
12
Комод – командир отделения
13
Балаклава – трикотажная шапочка-подшлемник, закрывающая лицо.