Таинственные превращения

– Давай поскорее убираться отсюда, – велел он Обри, потом ощупал свои карманы, дабы удостовериться, не выронил ли из них чего-нибудь, что поможет сыщикам напасть на след, и решил хорошенько утоптать землю.

Шло время, отмеряемое отдаленным звоном часов. В окнах так и горел свет, и никто не нарушал трудолюбивое бдение Жана Морейля. В четыре часа утра промерзшие унылые шпионы собрались расходиться по домам, как вдруг раздался собачий лай, который настойчиво и гневно приближался к ним, но затем резко оборвался.

– Подождем еще минут пять, – посоветовал Обри.

Вскоре они различили тень, мелькнувшую на фоне зданий. Свет фонарей позволил им узнать бродягу, незадолго до полуночи покинувшего особняк.

– Вот это да! – ухмыльнулся Обри.

Человек шел прямо на них и, полагая, что в пятом часу утра весь Париж уже спит, больше не прятал голову под фуражкой и воротником. Он приближался уверенной походкой, не лишенной нахальной грации. Две пары глаз, уставившиеся на незнакомца сквозь листву, подстерегали момент, чтобы отчетливо разглядеть черты лица таинственного субъекта. Решающий миг наступил; к своему величайшему потрясению, Лионель и Обри узнали это лицо и разом вздрогнули, как от удара током. Перед ними, несомненно, был Жан Морейль, но какой-то необычный, с бегающими глазами и испитым лицом, будто освещенным неведомым внутренним огнем. Лионель схватил Обри за руку, а странный человек, бесшумно отворив калитку и осторожно переступив порог, вошел в дом и исчез.

– Ничего себе! – опешил Обри.

Окна наверху светлыми стрелами прорезывали темноту ночи. Одно из них распахнулось, щелкнули ставни, и на каменном балконе появился апаш с сигаретой в зубах. Он глубоко вздохнул, сдернул с себя сюртук и возвратился в комнату, а через минуту снова вышел, все еще продолжая курить, но одетый в домашний халат, ловко облегающий стройную фигуру. Мужчина прислонился к ставне и загляделся на звезды, эффектно, как заправский клубмен, держа сигарету в пальцах. В его тонком профиле, выделявшемся в полосе теплого света, не осталось и следа прежнего неприятного выражения апаша. Жан Морейль вновь сделался самим собой. Потом он ушел и погасил свет.

Де Праз с сообщником выбрались из своего убежища, а когда очутились на некотором расстоянии от дома Морейля, Обри, шокированный тем, что увидел, спросил:

– Что все это значит, господин граф?

– Элементарно, – с торжествующей улыбкой ответил Лионель. – Это называется раздвоением личности.

– Ну и ну, – вздохнул Обри.

Глава VIII. Семейный альбом

Забрезжил рассвет, проснувшиеся воробьи шумно приветствовали друг друга, когда граф де Праз вернулся домой. Тревоги покинули его, и он вел себя, как обычно. Если бы его кузине, случайно пробудившейся на заре, пришло в голову высунуться в окошко, чтобы насладиться красотой нарождающегося утра, она не удивилась бы тому, что молодой кутила закончил свой день, когда все нормальные люди его только начинают. Правда, ее насторожила бы одна деталь: вместо того чтобы отправиться в буфетную и выпить там чего-нибудь прохладительного, месье Лионель прошел в библиотеку, порылся в каталоге и снял с полки несколько книг в кожаных переплетах. Он спрятал их под полой пальто, словно стесняясь благородной ноши, и с необычайной осторожностью поднялся к себе в комнату.

Мадам де Праз уловила его шаги. У нее был тонкий слух и чуткий сон, притом она волновалась за Лионеля и Обри, которые в эту ночь стерегли особняк Жана Морейля. Как прошла их вахта? Что нового они узнали? Может, и ничего. Эта мысль тревожила графиню даже сквозь сон, точно глухое тиканье будильника.

В ранний час, вскоре после возвращения сына, будильник мадам Элизабет шумно зазвенел. Ее охватило страстное желание вскочить с постели, накинуть пеньюар и бесшумно открыть дверь. Но та мешала немедленному удовлетворению любопытства хозяйки. Мадам де Праз чувствовала себя неловко в роли сыщика. Замок мог щелкнуть, петли – заскрипеть, дерево – затрещать. Если эти несносные звуки раздадутся в утренней тишине сонного дома, то разбудят племянницу, чья спальня поблизости. А графиня, как и ее сын, понимала: не следует предпринимать ничего такого, что возбудит в Жильберте недоверие к родственникам. Наоборот, надо во всем поддерживать обычный порядок. Какая-нибудь досадная мелочь грозила все погубить: Жильберта была своенравной девушкой, способной выйти замуж лишь потому, что семья этому противодействует, и мадам де Праз не питала на сей счет ни малейших иллюзий. Она четко осознавала: разбить надежды Жана Морейля должна сама Жильберта, и нужно зародить соответствующее желание в сердце племянницы. Пусть она до конца чувствует себя независимой и свободной в своих действиях. Если не удастся представить ей факты, которые произведут в ее душе переворот, нечего и думать повлиять на нее. Полная деликатность во всем. Никаких хождений к Лионелю в необычное время. Никаких подозрительных звуков при первых отблесках зари.

Впрочем, мадам де Праз вспомнила, что нынче Жильберта проснется рано, поскольку ровно в девять собирается с Морейлем на конную прогулку, о которой они условились накануне. У Жана есть восхитительная ирландская лошадь, умная и хорошо объезженная – идеальная для молодой девушки. В девять он должен привести эту лошадку Жильберте, и они поскачут в Булонский лес, где останутся до завтрака. «Вот и отлично, – решила графиня. – Пока парочка любезничает в лесу, мы с сыном успеем наговориться всласть».

Обдумывая ситуацию и перебирая в голове всевозможные варианты развития событий, мадам де Праз дождалась урочного часа. Конечно, любопытство распирало ее, но она укротила его, а чтобы отвлечься от назойливых мыслей, вызвала горничную и с особой тщательностью проделала свой утренний туалет.

Когда он был почти окончен, у дома послышался конский топот. Сторож широко распахнул ворота, и Жан Морейль въехал во двор верхом. Его сопровождал мальчик-слуга, ведший под уздцы лошадь для Жильберты. Господин спрыгнул с седла и направился к дверям.

– Который час? – спросила графиня.

– Половина девятого, мадам, – ответила горничная.

Завидев жениха из окна первого этажа, Жильберта звонко крикнула:

– Вы рановато, месье!

– Простите, я подожду. Лошади готовы, я тоже. Мне просто скучно дома одному.

– Понятно. Вы хорошо выспались?

– Отлично.

– Пройдите, пожалуйста, в гостиную и присядьте. Через двадцать минут я в вашем распоряжении.

Мадам де Праз тоже хотела направиться в гостиную, чтобы поприветствовать месье Жана, но путь ей преградил Лионель.

– Подождите, – прошептал он. – Я видел, как он прискакал, поэтому поскорее спустился, чтобы сообщить вам кое-что. Есть потрясающая новость, но мне нужно удостовериться. Тем не менее я предпочитаю сразу же ввести вас в курс дела относительно своих наблюдений. Это лишь начало, но многообещающее…

Мадам де Праз чуть не задрожала от нетерпения:

– Говори скорее! Что такое? Гадость какая-нибудь?

– Не гадость, а радость, маман, – неприятно захихикал граф. – Истинная радость!

Графиня с любопытством и недоверием взглянула на сына:

– Начинай.

– Вы знаете, что такое раздвоение личности? – с сарказмом спросил Лионель. – Что такое переменное сознание?

На лице мадам де Праз выразилось изумление.

– Ты шутишь? – подняла она брови. – Жан Морейль? Ученый? Искусствовед? Художник?

– Вот именно, маман. Вы наслышаны о подобных явлениях?

– Я видела постановку «Прокурора Галлерса».

– Так вот, давайте пока не будем увлекаться. Когда я вам все изложу по порядку, вы убедитесь, что у нас еще куча работы. Я нащупал тайну, которую мы используем. Но сейчас я знаю лишь одно: нынче ночью Жан Морейль вышел из своего особняка под видом какой-то темной личности и несколько часов провел неизвестно где.

– Небо, благослови нас! – пролепетала графиня.

– Я счел необходимым предупредить вас до того, как вы увидите Морейля.

– Ты правильно поступил.