Страница 150 из 182
Что в результате? Вера, убежденность незаметно для неофитов превратилась в религию самого худшего языческого пошиба. Скоро не замедлило явиться наказание - скепсис, отчуждение детей, необходимость прибегать к недозволенным приемам. Неужели одни лишь Патриция Кастелайн и Корделия Варшава - тот круг, в котором ему суждено пребывать всю оставшуюся жизнь?..
От отчаяния и ненависти к себе у него затряслись руки - он едва не выронил удочку. О какой оставшейся жизни может идти речь, когда он бессмертен! Неужели старый монах прав? Он, не обладающий ни ментальными способностями, ни профессиональными навыками; он - говорун, матерщинник и алкоголик - прав?! Неужели разлад в моей душе так очевиден? Неужели трудно понять, что отказ от создания "ментального человека" означает для него окончательную потерю смысла жизни. Точнее, бессмертия!.. В таком случае на кой ляд оно ему?
Ему запрещено судьбой жить возле своего огородика, сеять, жать, растить детей... Вот, вырастил ублюдков на свою голову!.. Он невольно метнул взгляд в сторону Надвратного Замка, уткнулся в защитное поле, попробовал так и эдак... Оборонительный пояс преодолеть было невозможно.
Зачем ему бессмертие? Кто наградил его источающим смертельный яд отчуждения даром?.. Он, несмотря ни на что, не смог убедить детей. Ничего, плевок в лицо родителю им тоже будет засчитан. И они когда-нибудь взвоют, ощутив, что неспособны умереть! И они, человекобоги, взмолятся, начнут лить слезы, каяться...
Мягко натянулась леска. Марк проник взором в толщу мутной воды и обнаружил, что крючок зацепился за топляк. Чуть напрягшись, поводив удилищем, он освободил его, смотал катушку, насадил свежую наживку. Потом чуть изменил спуск и метнул лесу вниз по течению.
Уже совсем стемнело. Лес на дальнем берегу Сены слился в серовато-сизую стену, отделявшую сумеречное, с пробудившимися от дневной спячки звездами небо, от маслянистой шоколадной поверхности реки. В воздухе звучала нескончаемая нудная комариная хоровая песнь, обезьяны благостно, томно вскрикивали в джунглях. Позевывали, что ли, перед сном? Вдалеке затрубили слоны - видно, где-то на болотах есть твердая земля. Трубили долго, победно...
Хорошо!.. - подумал Марк, потом положил удочку, потянулся. Если уговоры не помогают, пора применять силу. Альтернативы нет... Он потянулся еще раз.
Голос, прилетевший издалека, тихо позвал:
"Марк".
"Элизабет?" (Мгновенный выброс защитного экрана - так, чтобы она не смогла проникнуть в его мысли.)
"Ради Бога, ты дашь наконец ответ? Я... Мы нуждаемся в твоей помощи. В наш домик пришли матери с детьми, все они страдают от "черного торквеса". Я по своей наивности предполагала, что никто ничего не знает, однако у меня в гостиной уже более двух десятков женщин. Я пыталась объяснить, что исцеление Брендана - это, так сказать, эксперимент, особый случай. Что ты... работал, исходя из собственных побуждений. Марк, они не уходят. Они сказали, что будут ждать столько, сколько надо. До тех пор, пока дети не умрут..."
"Элизабет, у меня своих забот достаточно. Я очень занят. Сожалею, что поставил тебя в затруднительное положение, но у меня нет времени, чтобы заниматься... подобными делами".
"Я знаю. Я же сама не могла предположить... Теперь насчет Бэзила. Ты каким-то образом изменил нашу программу, что позволило значительно ускорить выздоровление с помощью целительной оболочки. Нельзя ли то же самое сделать и с программой излечения "черного торквеса"? Скажем, метаобъединение целителей и принудителей сможет заменить нас двоих?"
"...Это интересная проблема".
"В эпохе Содружества никто не мог сравниться с тобой в организации подобных метаконцертов".
"Ты ошибаешься".
"...Может быть. Но ты не считаешь, что с этим надо как-то разобраться?"
"Конечно, но я сейчас ничего обещать не могу... Думаю, что Дионкет обладает самым мощным целительным воздействием из всех тану".
"Так и есть. А Минанан - самый могучий из принудителей. Конечно, исключая Эйкена".
"Согласен".
"Благодарю тебя за то, что сразу не отказался. Может, выберешь время?.. Дети плачут, матери сидят как каменные... Ну, до свидания".
"Адью, Элизабет".
Теперь он неподвижно сидел в лодке, тупо смотрел на совершенно черную воду, мысленно опять бродил возле холма, на котором возвышался Надвратный Замок. Потыкал в экран, попробовал его на прочность. Если бы он только мог преодолеть его!..
В пору восстания под его началом находились миллионы сознаний. Теперь же он может распоряжаться всего двадцатью четырьмя головами. Какой он теперь Аваддон? Так, мелкий бес, ловящий рыбу в Сене и с мукой наблюдающий, как его последние надежды тают за кормой "Кулликки". Дальновидящим взором он засек в вышине аэроплан. По-видимому, король возвращается домой после полного хлопот дня. Личность членов экипажа ему определить не удалось. Они прикрылись полем, создаваемым малым сигма-генератором. Марк заинтересовался курсом, которым следовал аппарат. Высота двенадцать тысяч метров, направление на север... Странно. На этот раз Эйкен, кажется, не собирается шпионить за ним, тогда куда же он направился? Что там у них на севере? Ах, вот что. Да, какой-то лагерь разбит в сумрачной горной долине на юге Швеции. Он там ни разу не был. Любопытно, чем они там занимаются?
Вот аэроплан приземлился. Через пять минут опять взлетел, взял курс на Горию, при этом пилот решил по широкой дуге обогнуть "Кулликки", но Марк уже не обращал на него внимания. Он сосредоточился на мыслях человека, которого король доставил по воздуху в поселок, где добывали... Что же здесь добывали? Ах, руду! А что в руде? Так-так, повышенный процент редкоземельных элементов... Интересно. Что же так возмутило вновь прибывшего специалиста? Гнев, страх, мольбы, обращенные к какой-то Ровене, вперемежку с проклятиями, изрыгаемыми по поводу диспрозия. Вдруг мысли резко оборвались...
Огромный лосось схватил наживку и ушел в глубину. Неспешно начала раскручиваться катушка...
7
Брат Анатолий, охая и покряхтывая, собирал последние стручки гороха на маленьком огороде возле домика у Черной Скалы. Около стены на скамейке из розового известняка сидела Элизабет и штопала дыру в монашеской нагрудной накидке. Они поджидали Марка, который по неизвестной причине попросил, чтобы его встречали на дворе, и спорили насчет возмутительного всепрощения, с которым монах говорил о Ремиларде.