Страница 9 из 17
Христос Сам лично относительно Себя бросил всему миру вызов: «Кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня. Потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее» (Мф. 10:33, 37, 39). «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына кроме Отца; и Отца не знает никто кроме Сына и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11:27). «Отец мой доселе делает и Я делаю, Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца Творящего, ибо что он творит, то и Сын творит также. Ибо как Отец воскрешает мертвых и оживляет, так и Сын оживляет кого хочет. Дабы все чтили Сына, как чтут Отца. Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную. Истинно, истинно говорю вам… когда мертвые услышат Сына Божия и, услышавши, оживут. Я есмь Хлеб жизни. Я сошел с небес… Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Я свет миру… Я от вышних… Я от начал сущий… Кто из вас обличит Меня в неправде? Кто соблюдает слово Мое, тот не увидит смерти во веки. Прежде, нежели был Авраам, Я есмь… Я и Отец одно» (Ин. 6:17, 19, 21, 23–25, 35, 38, 41; 7:37; 8:12, 23, 25, 46, 51, 58; 10:30). Эти и подобные слова Господа, брошенные им всему миру в качестве вечного вызова, и вот уже почти две тысячи лет, как они находятся в мире, и последний не только ничего не возражает против них, но он даже рабски принял их, как самую для него сверх чем сущую истину, о которой он даже и боится что-нибудь противное и подумать! Совершенно было бы другое дело, если бы кто другой, кроме Иисуса Христа, произнес о себе хотя бы только десятую часть подобных слов – и мир давно бы его смешал со своими плевками, он заклеймил бы его, как самого последнего сумасшедшего, дегенерата, достойного только одного снисходительного вечного забвения. Критике, различению истины от лжи не приходится учить мир. Он более, чем кто-либо, знает, что такое истина и что такое ложь. Потому-то он против Христа ничего доселе не возражает и никогда не может ничего возразить. Правда, на протяжении всей истории христианства некоторые исключительные личности по своему гордому уму и дерзкой воле восставали против Христа (Ницше), да и то не лично против Него, а скорее, против Церкви, иерархии, и только. Но если они и касались косвенно Иисуса, то этим они только укрепляли Божеский авторитет Господа! Действительно, надо сознаться, что Христос является сверх чем чудом истории. Он один только и движет историей всего человечества. Он один только и ведет весь мир к его высшей цели. Он один только и властен освободить совесть грешника от тех грехов, которые, как кандалы, лежат на ней. Только к Нему одному молитвенно вот уже две тысячи лет и протягиваются руки страдальцев всей земли (арестанты всхлипывают), только к Нему одному и несутся молитвы детей и взрослых, и сирот, и вдов, и больных, и страждущих в рудокопнях, темницах и во узах; даже самое последнее слово, что произносится на устах всех умирающих – это только Имя Христа! (Арестанты рыдают). Мало этого, Христос как Сущий Бог вот уже две тысячи лет выявляет из Себя все новые и новые Свои творческие силы. Правда, Сам Христос не оставил нам собственноручного Своего Писания, но он зато для всех стран и веков поставил Себя Самого, в качестве вечной, надвременной и неисчерпаемой живой темы. Христос, живя на земле, – по-человечески говоря, – не был ни поэтом, ни философом, ни ученым, ни зодчим, ни скульптором, ни художником, ни музыкантом, ни певцом в нашем смысле слова и т. д.; однако он через Себя Самого вдохнул и доселе вдыхает в Своих верующих гений поэта, гений философа, гений ученого, гений всякого искусства и всякого творчества! У Него не было на земле никакой школы, однако Он почти весь мир превратил в единую, всеобьемлющую все человечество, школу – Свою святую, вечную Церковь. Христос вышел из самого презренного народа иудейского, однако, перед ним добровольно и сознательно склонилась гордая, многодаровитая Эллада, многовластный Рим, могучая Британия, сильный тевтон, вся великая Азия и вся культурная Европа, как перед Богом. О, недалек тот час, когда и восточные народы смиренно склонятся пред Ним и подвергнут себя к Его божественным стопам и своих Тримурти, Будду, Конфуция, Лао-Цзы, Зороастру и др.
Да, воистину Христос есть свет миру! Только Он один и есть Сущий Богочеловек Христос, Спаситель всего сущего!
Вдруг все арестанты закричали:
– Веруем, веруем, что Христос есть Бог!
Я хотел было дальше продолжать свое слово, как старец-арестант бросился мне на шею и начал сильно плакать и сквозь слезы говорить: «О, я верю, верую, что Христос есть Бог наш».
После того, как узники успокоились, я опять спросил их:
– Веруете ли вы во Христа, как в Сына Божия?
И все они, как один, закричали:
– Веруем! Веруем! И будем веровать!
После сего минут через десять в сопровождении старшего надзирателя я отправился на квартиру. Надзиратель, смотря на меня, взволновано говорил:
– Вот, что значит слово, чудо-то! Вы видели матерого, черного арестанта? Он ведь плакал! Сродясь я, паря, не видел, чтобы он улыбнулся. Страшный детина-то, мы и то его даже и потрухиваем! Ох, да и детина-то! А теперь плачет! Подишь ты, значит душа-то и в нем есть. Он был на Сахалине, говорят, много душ-то загубил, а вот плачет! Это небывалое дело, паря, прямо небывалое. Значит, еще в нем есть человечество-то, он, паря, в нашей-то тюрьме двух арестантов чуть не убил. Я, говорит, всю тюрьму в котлету превращу, а теперь, паря, плачет. Небывалое дело!
Вот уже и квартира. Подали чай. Не успел я сесть за стол, как пришел начальник тюрьмы с местным батюшкой. Весь этот вечер мы провели в беседе о каторжниках. На следующий день я обошел все палаты, камеры, беседуя с арестантами; а вечером я, простившись с ними, отправился в Катомарскую тюрьму. В этой тюрьме мне пришлось пробыть только два дня. Но за эти два дня мною было произнесено четыре проповеди. Первая проповедь была приблизительно такова: «Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Мф. 9:13):
– Дорогие мои узники! Эти слова – «Я пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» – вот уже около двух тысяч лет, точно раскаты небесного грома, беспрестанно гремят и напоминают собою небо и землю, и преисподнюю. Величественны эти слова, сладки они, животворны они! Да они другими и не могут быть, ибо они вырвались из сердца Самого Христа, слетели с уст Самого Богочеловека Иисуса. Не потому ли они так сильно и проникают в человеческую душу и всю ее охватывают верою и надеждою на всепрощающую любовь Христову? Не потому ли они так быстро и рассеивают темный мрак отчаяния, всегда случающийся в душе грешника? Не потому ли они, точно небесный магнит, и влекут сердца преступников к кроткому и смиренному лику Самого Господа? Не потому ли они так щедро изливают из себя животворные лучи, отвесно падающие на находящегося под ними грешника? О, Боже Великий! Ты один только милуешь и любишь кающегося! Ты один только всегда и везде своею любовью предупреждаешь грешника Своим спасением от вечной погибели.
Возлюбленные мои узники! Я чувствую, как часто в вашей груди вспыхивает целое пламя острого жгучего желания хоть немножко подышать забвением собственных ваших преступлений; я чувствую, как временами вам невообразимо хочется свободно, без угрызений собственной вашей совести пожить хотя бы несколько дней. Да, я все это чувствую, мало того, я даже по складкам ваших морщин, лежащих на угрюмых челах ваших, читаю всю пережитую и переживаемую тяжелую жизнь вашу. При виде вас невольно разворачивается страшная картина всей вашей прошлой и настоящей жизни. Я вскидываю свои на нее взоры и вижу, из каких только всевозможных красок и линий создавалась вся эта ужасная картина вашей жизни! Вот здесь, на этой картине я вижу яркую красную линию; она зигзагами проходит по всей этой грозной картине – это тяжелое наследие ваше! А вот я вижу другую, пепельно-желтую красочную линию, которая по всему контуру всей картины проходит – это та злополучная среда, которая развратила вас, толкнула вас на всевозможные преступления. Здесь я вижу особенно сгущенные краски серого с черными крапинками цвета – это собственные ваши преступления. Параллельно с этими набросками красок я вижу небрежною рукою набросанные желто-коричневого цвета какие-то отрывочные пестрые полоски. О, это пережитая вами страшная внутренняя борьба: совершить преступление или нет? С этими цветами и отрывистыми пестрыми полосками, как я вижу, тесно соприкасается черная узловая линия – это уже совершенные вами преступления! Здесь я вижу большую серую с желтыми крапинками, которая полукругом проходит, точно змея по всей этой страшной картине – это ваше отчаяние, это мучение вашей совести, это раскаяние вашей души, это смятение вашего духа, это внутреннее презрение к себе самому, это позор… стыд… самопроклятие… это лишение свободы… это тяжелые думы… это всякие страхи, беспокойства, пережитые вами во дни появления вашего перед следователем, перед судом… Через эту линию проходит очень много белых тончайших полосок – это жалость к родным, жалость к себе самому, жалость к родине… Но вот, кроме этих известных линий на этой картине вырисовывается еще целая сеть каких-то странных линий со всевозможными красками – это ваша ссылка на каторгу, это ваш путь, пройденный вами на это проклятое место, смоченный кровью от тяжелых, лежавших на ваших ногах и руках, железных кандалов, протерших до костей ноги и руки ваши – это тяжелая каторжная жизнь ваша. Внизу этой картины я вижу череп человеческий… я вижу разбросанные человеческие кости – это виселицы, это расстрелы… это тяжелая мученическая смерть, страшная картина вашей жизни.