Страница 8 из 10
Гости, ободренные окончательно тишиною, водворившеюся за окном, уселись по-прежнему на свои места; мельничиха освободила задыхающегося Щеголева, пономарь завертел снова левым глазом вокруг соседки, на столе появились два новые штофа, снохи переменили чашки на ковши с суслом и брагою, и веселая вечеринка, прерванная на время, продолжалась на славу радушным хозяевам.
VI
– Ребята!., эй!., где вы? – крикнул Гришка Силаев, останавливаясь на другом конце улицы и оглядываясь во все стороны.
Он приложил указательные пальцы обеих рук к губам, испустил дребезжащий, пронзительный свист и стал прислушиваться.
– Кто тут? – робко отозвалось несколько тоненьких голосков подле соседних ворот.
Гришка повернулся к воротам и свистнул по второй раз.
– Гришка, ты? – повторили те же голоса, и вслед за тем из-за саней выглянула сначала одна голова, потом другая, и, наконец, показался парень и несколько девушек.
– Я, я… ступайте сюда, не бойтесь… кто это? – воскликнул Гришка, достигая их одним прыжком и принимаясь ощупывать круглое лицо парня. – Э-э! Петрушка Глазун! смотри ты, куда затесался, – с девками!..
– Я нарочно побежал с ними… они, вишь, задумали по домам разойтись…
– Ну, ладно, ладно, пойдемте!..
– Ох, касатушки, страшно, ох, девушки, страшно! Гришка, куда ты нас тащишь! а ну как опять встренется… – проговорили девушки, прижимаясь друг к дружке и боязливо выглядывая из-за полушубков.
– Ну вот, полно вам ломаться, пойдемте; лих его, пущай встренется; вы и взаправду думаете – леший какой али ведьма…
– Вестимо, чего бояться, – произнес в стороне мягкий голос, по которому все присутствующие узнали тотчас же Алексея-каженника, – должно быть, нам так почудилось, а не то, верно, какой-нибудь побирушка, – прибавил он, присоединяясь к толпе.
– Ай да Алеха! молодца, право слово – молодца! Девки! скажите: с чего он так расходился? отколе прыть взялась?.. Ну, идемте, что ли?..
И Гришка, сопровождаемый девками, Петрушкой и Алексеем, который еле-еле передвигал ноги, спрятанные в рукава вывороченного полушубка, стал пробираться подле изб.
– Эй, ребята, девки! выходите, полно вам! – кричал он, останавливаясь поминутно и оглядываясь на стороны.
– Кто там!..
– Выходи, – чего спрашиваешь, – ступай, так увидишь!
– Да как же звать?..
– Зовут зовуткой, а величают уткой!
Раздался хохот, и толпа увеличивалась новым озорником. Таким образом, разбежавшиеся парни и девки примыкали один за другим к ряженым, и толпа не успела дойти до конца деревни, как уже почти все оказались налицо.
– Чего оглядываетесь на стороны! небось леший-то давно лыжи навострил, – так испужали его наши девки, – куда прытки голосить! – сказал Гришка, останавливая толпу. – Ну, все ли здесь?.. Бука, ступай сюда; ты, коза, пойдешь следом за букой; каженник, становись здесь, я тебя поведу; а за ним баба-яга; баба-яга… ну поворачивайся, да смотри не плошай… – прибавил он, повертывая за плечи долговязого парня в поняве, с платком на голове и сидящего верхом на помеле.
– А куда нам идти-то? – спросил кто-то.
– Сказано, к Савелию.
– Нет, ребята, – слушай, Гришка! пойдемте лучше в другую избу – туда не проберешься; я было сунулся – куда те: в сенях народ стоит…
– И то, пойдемте-ка лучше, коли уж идти, пойдемте к старосте, как прежде хотели, – вымолвил Алексей.
– Слышь, ребята, слышь, что говорит каженник; ай да Алеха! – закричал Гришка. – Что-то, братцы, я Заприметил, больно он расходился нынче; никогда такого не бывало!., должно быть, неспроста… Слышь, как его раззадоривает идти к старосте; уж не Парашка ли тому виною… пойдем да пойдем!.. А ну, быть, как сказал каженник, – качай!.. – И Гришка, подпершись в бока, выступил вперед и запел, приплясывая:
– Тише, Гришка, что ты орешь! – услышит старостиха, не пустит нас…
– Небось! метель гудит – не услышит! Смотри только, ребятушки, не обознаться бы нам…
– Ну вот! тише, говорят! разве не видишь, – вот и изба…
– Ребята, стой! – шепнул Гришка, снова останавливая толпу; – у старосты огонь, поглядите, кто у них в избе; не вернулся ли хозяин!..
– Нет, вижу! – отвечал также тихо Петрушка, взобравшийся на завалинку. – Никого нет; сидят старуха да дочь…
– Ладно, подбирайся к воротам; тихонько, смотри… так, ладно… Братцы, никак калитка-то заперта… стой! Кто из вас цепкий, – полезай через ворота да сними запор.
– Давай я полезу, – сказал Алексей, двигаясь к воротам.
– Нет, ты и коза не трогайтесь с места; Петрушка, ступай сюда! – шепнул Гришка, подставляя спину.
Петрушке чехарда была в привычку; он прыгнул на плечи товарища, уцепился руками за перекладину ворот и минуту спустя бухнулся в сугроб, по ту сторону ворот. Шест, припиравший калитку, был снят, и толпа затаив дыхание начала пробираться по двору старосты к крылечку.
– Тсссс… – произнес Гришка, останавливаясь на крылечке и подымая руку кверху, – дверь заперта изнутри!.. ничего, молчи, я дело справлю: смотри только, как свистну, все за мной в одну плетеницу, да не робей, дружно!
Сказав это, он ударил кулаком в дверь. Минуту спустя в сенях послышались шаги.
– Кто там? – спросила хозяйка.
– Отворяй! – отвечал Григорий, подделываясь под голос старосты.
– Ты, Левоныч?
– Отворяй, говорят… аль не признала? – продолжал Гришка, стараясь прикинуться пьяным.
Старуха проворчала что-то сквозь зубы и загремела запором; вслед за тем она выглянула на крылечко, но в ту же секунду над самым ее ухом раздался пронзительный свист, и не успела она крикнуть, как уже толпа ринулась в сени, сшибла ее с ног и ударилась с визгом и хохотом в избу.
– Ай, батюшки, режут! ай, касатики, режут! – завопила старуха, бросаясь как угорелая в угол сеничек и забиваясь между корытами и досками…
Страх ее не был, однако ж, продолжителен; заслышав песни, пляски и хохот, раздавшиеся в избе, она высвободилась из засады и кинулась к растворенной настежь двери. Увидя толпу ряженых и дочь, стоявшую посреди их с веселым, смеющимся лицом, старостиха окинула глазами сени – но, не найдя, вероятно, ни кочерги, ни полена, метнулась в избу и прямо повалилась на медведя, который переминался с ноги на ногу, стоя перед Парашею.
– Ах ты, разбойник! ах ты, окаянный! – взвизгнула она, принимаясь тормошить медведя, который не двигался с места, не сводил глаз с девушки и, казалось, не замечал, что происходило вокруг.
– У… у… у! – захрипел бука, вынырнул неожиданно из-за медведя и, став между ним и старостихою, простер к ней руки, обернутые соломой.
– Бя… бя… бя! – затрещала коза, дергая ее сзади.
– Бу… у… у… – ревел бык, пыряя ее рогами.
– Кудах! кудах, ирр… ирр… – зашипел, откуда ни возьмись, журавль, то есть долговязый, плечистый парень, у которого рука была притянута к голове, и все это окутано было рогожей, – ирр… – присовокупил журавль, тыкая ее в бок веретеном, изображавшим клюв.
– Пострелы! черти! собаки! – вопила старостиха, отбиваясь руками и ногами.
– Полно, тетенька, не серчай, – запищала скороговоркою баба-яга, заметая след помелом и смело наступая на старуху, которая задыхалась от злобы, – слушай: загадаю тебе загадку: двое идут, двое несут, сам-треть поет… Не любо?.. изволь другую; под лесом-лесом пестрые колеса висят, девиц украшают, молодцов дразнят… Не угадала?.. Серьги, тетенька, серьги.