В зоне катастрофы

Или вдруг совершенно отчетливо возникала в представлении Малыша из рассказов отца Япония о высоты полета реактивного лайнера. Зеленые, коричневые, серые острова и островки то лепятся один к другому, то разбегаются порознь, будто поссорившись. И порой только белая полоска морского прибоя подчеркивает их контуры и обособленность.

А порой появлялся перед детскими глазами еще не старый Бетховен, музыку которого Гудзи очень любил. Гривастый и уже седеющий композитор — ростом с ребенка, но великий, бессмертный. Взгляд его устремлен вдаль, к будущим поколениям. Он весь переполнен мелодиями — и уже почти глухой. И звучат неизбывной тоской аккорды прекрасной «Лунной сонаты», которую Гудзи мог включить для сына легким нажатием пальца.

И после этого уже самостоятельно Малыш возвращался к химии и докладывал отцу:

— Сегодня я изучал цирконий, папа. Элемент четвертой группы периодической системы.

— И что же он собою представляет? — почти автоматически поинтересовался Гудзи.

— Обычно — серебристо-белый тугоплавкий металл. Но в зависимости от условий выплавки он может иметь семь цветов. Широко распространены сплавы циркония с алюминием, магнием, медью… Применяется в атомных реакторах как «одежда» для атомного топлива. Коррозоусточив. Изделия из него практически вечны. Неожиданное применение — для колокольчиков. Циркониевые колокольчики — самые мелодичные и звонкие.

Гудзи слушал рассеянно. Его угнетала вынужденная бездеятельность, оторванность от жизни товарищей. Они, хоть и больные, медленно двигались по кораблю и что-то делали. А он, здоровый, мог только воспитывать сына — и ничего более. Пищу аккуратно доставляли транспортеры. Выходить из каюты было незачем.

В тот вечер на языке у Гудзи отчего-то завертелся набор однокоренных слов: цирконий, циркон, цирконит… Чтобы отвлечься, он вложил в аппарат для чтения микрофишу со стихами Овидия. Однако и древняя любовная лирика на крошечном экране не отвлекла.

«Цирконий, циркон, цирконит…»

И вдруг отчетливо вынырнуло из памяти: норвежский цирконит!

Гудзи бережно, словно боясь спугнуть нечто, все нашептывал это словосочетание. И вот постепенно, откуда-то из глубин времени и пространства, с тали проступать абзацы его реферата, выполненного еще на третьем курсе колледжа. Назывался реферат «Атомные реакторы межпланетных электростанций». Оказывается, память бережно, дословно сохранила оттуда целые фразы:

«В 1870 году русский химик Менделеев предсказал существование нового элемента под номером 72… Химик Хевеши и физик Костер, работавшие в Копенгагене, открыли через полвека в норвежском цирконите этот предсказанный Менделеевым новый элемент и назвали его гафнием — в честь древней столицы Дании. Благодаря своему свойству быть неодолимым препятствием на пути нейтронов, гафний используется для внешнего покрытия космических аппаратов».

Дальнейшие рассуждения Гудзи неслись стремительно: «А что, если здесь, на Бете, найдется циркониевая руда? Из нее можно было бы выделить гафний и напылить на корпус звездолета… Ведь по сути восстановлением поврежденной обшивки пока мы не занимались. Все силы брошены на поиски корабля Гулля. Но, может, это вовсе не единственный способ вернуться на Землю? Хотя, разумеется, выяснить судьбу первой экспедиции все равно необходимо…»

И вот уже Гудзи с головой погружается в компьютерный отчет о геологических особенностях окружающих Марлен планет. Отчет этот составили данные автоматических зондов, запущенных в район Марлен задолго до полета Гулля.

Однако ничего утешительного анализ этого отчета не дал. На поверхности Беты выхода циркониевых руд практически не имелось. Конечно, где-то они были. Но без внешних выходов искать их здесь пришлось бы годами.

На ближних планетах поверхностные выходы цирконитов просматривались, но в мизерных количествах. Чтобы добыть их там, нужно было бы устраивать рудники. И лишь на Эпсилоне, самом отдаленном спутнике звезды Марлен, выходов цирконитов оказалось достаточно, чтобы быстро произвести необходимый забор безо всяких рудничных работ.

Поначалу астронавта охватило уныние. Но потом явилась дерзкая мысль: «А что, если слетать на Эпсилон, загрузиться рудой и потом уже на Бете выделять гафний? Планеты сравнительно близки. Это не масштабы Солнечной системы… Быстрее доставить готовую руду, чем искать ее тут и налаживать громоздкое рудничное хозяйство. Для полета достаточно разведывательного «Гнома» с ракетоконтейнером… На «Гноме» два места, Элвин здоров, все как раз!..»

Межпланетный разведчик «Гном» мирно дремал в специальном отсеке звездолета. До сих пор нужды в нем не возникало.

Тут же Гудзи договорился обо всем с Элвином, сообщил об их — общем уже! — предложении командиру звездолета Кравцу и получил его согласие обсудить все на срочном утреннем телесовете. Малыш не смог утром выйти по корабельной связи ни на отца, ни на мать, ни на командирскую рубку. Отовсюду ему отвечали: «Не мешай! Подожди!» И тогда он сам, все: поняв, включился в неожиданное «селекторное» совещание. А когда оно уже заканчивалось, вдруг попросил слова.

— Отправьте с отцом меня! — предложил он. — Мне надо меньше кислорода и еды, чем великану Элвину. Значит, больше времени будет в запасе у этой экспедиции. А если что-то случится на звездолете, — Элвин справится тут лучше меня. И потом Элвин с отцом постоянно спорят. А я спорить не стану — буду слушаться. Отправьте меня!

— Хорошо. Подумаем! — пообещал Кравец. — Все взвесим… До завтра!

Линда отреагировала на происходящее по-женски непоследовательно.

Сразу после утреннего совета она возникла у Гудзи на экране и категорически заявила:

— Ты сошел с ума! Ребенка я никуда от себя не отпущу!

Красивое, утонченное лицо ее, обычно спокойное и приветливое, на этот раз выражало одно только возмущение. Она даже волосы не уложила, а темные глаза ее чуть ли не молнии метали. Вряд ли кто узнал бы в ней ту тихую, всегда аккуратно причесанную, робкую красавицу Линду, которую когда-то, давно, на Земле, уговаривал Гудзи выйти за него замуж.

Он пытался объяснить жене, что сам-то гут ни при чем, что возникла такая ситуация спонтанно, без его участия, но Линда не стала ждать конца его объяснений и отключила связь.

«Ничего, — решил Гудзи. — Пусть успокоится».

И не стал ее тревожить.

Через час она возникла на экране снова. Видно, вдоволь наговорилась с Малышом. И спросила:

— Это ты надоумил ребенка?

— Нет, я же пытался тебе объяснить… Он сам! Он перестает быть ребенком.

— Ни за что не поверю! — Линда все еще оставалась сильно возбужденной, хотя ухе выглядела вполне опрятной, с обычной строгой прической. — Без твоего влияния он никогда ничего серьезного не предпринимал.

— Он растет, — тихо возразил Гудзи. — Конечно, если бы у нас родилась девочка…

Но Линда возражений слушать не хотела — экран погас.

Впервые за все годы их брака видел ее Гудзи такой резкой и даже грубой. Никогда и представить себе не мог бы, что тихая, покладистая Линда способна хоть с кем-то так разговаривать.

«А ведь на самом деле, — подумалось ему, — если бы родилась девочка, наверняка влияние матери на нее было бы сильнее отцовского. И это естественно. С чего же сейчас Линда так возмутилась влиянием отца на сына? До сих пор, вроде, даже радовалась этому…»

Единстве иная пока девочка на корабле — «невеста для Малыша», как все полагали, — родилась у астронавигатора Рунге восемь лет спустя. От матери своей — ботаника Анжелы — крошка эта еще не отходила и сейчас болела вместе с нею. Выживет ли? Суждено ли ей на самом деле стать невестой Малыша?

В середине этого дня Линда говорила уже вполне миролюбиво:

— Сынок наш все-таки умница! Только сейчас до меня начали доходить его доводы. Но ведь и кроме них есть что-то… Все мы к вечеру с ног валимся от усталости. Хоть и делаем ничтожно мало… Дьявальская инфекция высасывает нас как вампир. И если случится что вечером или ночью. — Элвин по сути останется на корабле один. Или наш Малыш… Представляешь? Один дееспособный ребенок на всю планету!.. А с тобой он все-таки один не будет. Ни на минуту! Уж за это я спокойна! Вечером Линда призналась: