Поцелуй жертвы

Неужели так происходит всегда и со всеми?

Арт провел носом по изящному изгибу нежной шеи и легонько прикусил мочку уха. Лекая приятная дрожь волной прокатилась по ее коже. Теплая ладонь проскользнула ей под тунику, лаская напряженный живот. Возле уха прошелестел то ли судорожный вздох, то ли приглушенный стон Арта, и она потеряла остатки самообладания.

Резко развернувшись к нему лицом, Лис накрыла его приоткрытый рот своим жадным поцелуем.

Тот или не тот…

Свой или чужой…

Ей было всё равно. Единственное, что имело сейчас значение, — это сладковатая пряность его рта и мягкие чувственные губы.

Арт бережно опустил ее на мягкое покрывало, продолжая осыпать лицо поцелуями. Прямо в губы шептал признания. Она вдыхала его горячее дыхание, заполняя им себя.

Он начал целовать шею и Лис показалось, что все нервные окончания оголились, таким острым и сладким было каждое прикосновение этих губ. Она ощущала едва уловимый аромат сандала, исходящий от его волос, наслаждаясь этим запахом и возбуждаясь еще сильнее.

Арт остановился лишь на мгновение, чтобы стянуть тунику с ее разгоряченного дрожащего тела. Она не открывала глаза и без того ощущая жадный, полный неистового желания, пожирающий ее взгляд. И снова жаркое дыхание на коже. Обжигающие поцелуи покрывали тело, всё больше распаляя огонь внизу живота.

Она ненароком коснулась ногой его затвердевшей плоти.

— Ли-и-ис, — со стоном выдохнул Арт.

Провел горячим влажным языком по гладкой коже от пупка к границе тонких льняных брюк, обтягивающих соблазнительный изгиб бедер. Не поднимая головы и обжигая своим дыханием напряженный живот Лис, он легко расстегнул пуговицу. Короткая молния тоже сдалась без сопротивления, уступая настойчивости ловких пальцев Арта.

Он прикоснулся губами к черному кружеву, покрывающему лобок, медленно выдохнул, и Лис ощутила жар, разливающийся по коже под ажурным треугольником трусиков. Тяжело дыша, она закусила губу. В следующее мгновение Арт уверенным жестом запустил руку в ее брюки, прижав мокрую ткань к пульсирующему лону.

Тело Лис выгнулось, из горла вырвался протяжный стон. Где-то там, внизу концентрировалась сладкая истома, грозящая разлиться пульсирующими волнами тепла в любое мгновение. Его пальцы начали мягко, но смело наглаживать кружевную поверхность трусиков, неизбежно касаясь всех чувствительных мест, что за ними скрывались. Лис стонала всё громче, приподнимая бедра и прижимаясь сильнее к руке, доставляющей ей это неправильное, но такое желанное наслаждение. Она хотела его каждой клеткой своего тела, которое требовало еще больших ласк. Арт продолжал гладить влажную ткань, шепча Лис на ухо что-то нежное.

Она чувствовала: еще мгновение этой сладкой пытки — и ее накроет мощная лавина удовольствия.

— Ну ни на минуту нельзя оставить! — донеслось откуда-то до ее слуха.

Густой баритон звучал устало, и это точно не был голос Арта.

Она попыталась сесть, оглядеться — и не смогла. Черная тень накрыла ее и понесла куда-то, качая, будто на волнах. Леденящий ужас на мгновение сковал сердце — и почти сразу Лис упала в спасительное забытье.

Глава 4

Лис открыла глаза. Секунда ушла на то, чтобы вспомнить: лес, Арт, волна наслаждения, а потом — жуткая эта тень и провал в бездонную глубину. Она резко села и осмотрелась.

Ну это уж точно не лес. Для начала, в лесу нет кроватей, а особенно таких огромных. Если постараться, тут можно уместить человек десять, чувствовать себя притесненными они не будут. Почему-то сразу представилось, для чего может понадобиться размещать десять человек на одной кровати. Картинка получилась горячая. Тьфу, что за глупости в голову лезут!

Сейчас тут никаких десятерых не было. Только Лис. Из одежды на ней — то ли простыня, то ли саван, в общем, одна большая белая тряпка. «Налицо торжество минимализма», — нервно хмыкнула она про себя.

Комната же, напротив, была обставлена с поразительной роскошью. На высоком потолке — хрустальная люстра размером с микроавтобус. У задрапированных бархатом стен — белоснежные кресла на гнутых позолоченных ножках. А еще такой же белоснежный ковер на полу… Если по нему кто-то ходит, как же удается сохранять его таким чистым! И картины. Много картин в старинных резных рамах. Воображение отказывалось представить, сколько такие могут стоить.

Так, хватит щелкать клювом и изображать из себя знатока антиквариата! Как она вообще после леса оказалась тут?

Неужели прекрасный эльф Арт оказался негодяем. Охмурил, увез в лес, а потом продал ее в сексуальное рабство какому-нибудь олигарху?

Ерунда! В сексуальное рабство к олигарху, если кастинг объявить, такая очередь выстроится! Всякие «Танцы» и «Дом-2» разрыдаются от зависти. Да и нет в их городке никаких олигархов…

А может, на них напали бандиты, похитили и… И что? Завернули ее в простыню и уложили отдыхать?

О том, что ее таинственное перемещение как-то связано с давешним видением, и думать не хотелось. Не та ситуация, чтобы терять голову и скоропостижно сходить с ума.

В голову почему-то лезла детская страшилка: «В одной черной-черной комнате была черная-черная тень»… Про черные-черные глаза там вроде бы ничего не было.

Ладно, хватит разлеживаться. Лис соскользнула с кровати, покрепче завязала над грудью простыню и подбежала к двери. Толкнула. Дернула на себя. Потом сильнее и еще сильнее. Дверь не шелохнулась.

Ну этого и следовало ожидать. Тот, кто приволок девушку в эти покои, вряд ли сделал это для того, чтобы она вышла и прогулялась.

А может, окна не так прочно замурованы? Шансов мало, но проверить нужно. Заодно посмотреть, что там за пейзаж и вообще где она оказалась. В конце концов, можно будет разбить стекло тем же креслом и выбраться. Если, конечно, ее, как кавказскую пленницу, не разместили в комнатке с видом на пропасть.

Выглянуть в окошко в этих покоях оказалось не так уж и просто: шторы, занавески, драпировки — хороших десять слоев. До стекла она добиралась минут пять, чертыхаясь и путаясь в тканях всех сортов. А когда добралась — разочарованно всхлипнула. За окном — такая густая и непроглядная темнота, что смотри — не смотри, ничего не высмотришь.

— Где мои вещи, куда я попала?.. — обреченно проговорила она.

— Ну… Если вещи — это одежда, то их на вас было не так уж и много, — неожиданно ответили ей. Голос был мужской, глубокий. И совершенно явно — насмешливый. Кажется, это его она слышала в лесу, перед тем как хлопнуться в обморок.

Лис похолодела. Хозяева пожаловали. А она в это время возилась с тряпками и даже не услышала, как открывается дверь.

Чтобы посмотреть на говорившего, пришлось выпутываться из штор, поддерживая при этом саван-простыню, чтобы не предстать перед посторонним мужчиной голышом.

Если бы ее попросили его описать — она бы толком и не смогла. Темноволосый, смуглый, высокий, одет во что-то темное… Всё это ерунда. Главное — глаза. Черные, насмешливые, опасные. Те самые — она не сомневалась, что привиделись ей вчера, когда так неожиданно и странно закончилось их свидание с Артом. От этого взгляда становилось страшно.

Только вот бояться ей нельзя! Никак нельзя. Она читала (где — уже не вспомнить!), что для насильников, похитителей и прочих извращенцев страх — любимый деликатес. Для того и вся песня пишется. А вот если порвать шаблон и устроить супостатам когнитивный диссонанс — они могут и вовсе потерять интерес к жертве. Им трепет и ужас в глазах требуется, а не черт знает что, качающее права.

В общем, лучшая защита — нападение.

Лис постаралась, чтобы ее голос звучал как можно строже. И смотреть надо сурово! Как директриса на двоечника, опоздавшего на урок, да еще и не сдавшего деньги на занавески.

— Кто вы?! Что тут происходит? И где, черт возьми…

— Ваши вещи? — с улыбкой перебил он.

— … я! — закончила она фразу.

— Нам предстоит трудный разговор, Алиса.

Лис поморщилась. Терпеть не могла это имя. Всю ее жизнь идиоты делились на две категории: те, кто, услышав ее имя, интересуется, глубока ли кроличья нора, и те, кто в той же ситуации всеми способами склоняет пресловутый миелофон. Как показывала практика, идиотов в мире больше, чем нормальных людей. Намного больше.