Страница 5 из 12
Он взглянул на еще один гостевой стул за семейным столом. И стул на сей раз был занят. Его крестным отцом, иногда навещавшим их. Тот жил в Лондоне. Лица его Давенант почти не помнил – только то, что он был весьма нежен с ними, с детьми, особенно со старшим – Ричардом.
– Он меня обцеловывает! – хвастался Ричард, ибо вообще любил похваляться.
– Почему именно его, – спрашивал себя маленький Уилл, – когда он – мой крестный, не его?
На такие вопросы в детстве уж точно не знают ответа! Однажды, когда он был чуть старше и шел из школы (он, как все дети более или менее состоятельных родителей, сперва посещал грамматическую, а потом уж университет, если кому удавалось), навстречу попался сосед, живший на той же улице через несколько домов и частенько как посетитель заглядывавший к ним в «Таверну».
– Куда ты так спешишь? – спросил сосед, считавший долгом, как все соседи, знать все, что вокруг, и более того.
– Домой! – ответил мальчик весело. – Хочу повидать моего крестного отца. Он должен сегодня приехать!
Сосед – нет, не покачал головой, хотя и промямлил невнятное. Но после (говорят) все же сказал наставительно:
– Ах, Уилл, Уилл! Ты – хороший мальчик! Зачем употреблять имя Господа всуе?
Почему слово «крестный» звучало «всуе»? Он не понял. Тупо помолчал, глядя вслед соседу – тот уже уходил, а потом вприпрыжку помчался домой. Только лужи чавкали под ногами, и чулки были совсем заляпаны. Там он встретился с крестным.
Крестного звали Уильям Шекспир…
Работа с Марло шла смешно и лихо. Это было как игра. Своебразная.
Лежа на кровати, Марло бросал с королевским жестом:
Шекспир подхватывал:
Марло. И что-нибудь дальше. Твои метафоры! (Небрежный жест: мол, давай!)
Шекспир
(за короля):
Марло
Тут королева Маргарита встревает, естественно!
(Изобразил.)
Шекспир
(тоже за нее):
– Прекрасно! – ободрял Марло и, свесившись с кровати, выдвигал из-под нее хозяйский ночной горшок. Потом слезал с кровати, шел в угол и делал стойку – помочиться. Отвернувшись, конечно, но не слишком стесняясь. Время было такое, не слишком стыдливое. А после толчком задвигал горшок под кровать, так что аккуратный хозяин, который писал за столом, наблюдал, насупясь, боясь, чтоб гость не расплескал горшок. Впрочем, он был тоже не очень смущен.
«Наверно, я не художник!» – думал он. Он ощущал себя в чужой, незнакомой стране. И если честно, завидовал тем, кто чувствовал себя в ней свободно.
Однажды после такой сцены, Кристофер вдруг спросил его:
– Ты никогда не пробовал это… с мужчиной?
– Что? – спросил Уилл. Он не сразу понял и растерялся. – Нет… – сказал он в итоге.
– Брезгуешь, стал-быть, нашим братом?..
Шекспир молчал.
– Ну, дальше будем? – спросил Марло после паузы, словно и не было разговора.
– Дальше? Является вестник. Поражение во Франции!
– А-а… Ну да, ну да. А кто там вестник у нас?
Уилл
– Сомерсет!
Марло:
– А почему у нас молчит Йорк?..
Диктует:
(За Йорка.)
Уилл:
Марло:
(Ударил в ладоши.)
– Ха! Славно!..
Уилл не раз боялся, что работа прервется. А он нуждался в ней сейчас более всего. Раз уж он пристал к этому странному берегу, который именуется «сочинительство».
Дальше по сюжету шел арест Хемфри, герцога Глостера – дяди короля и лорда-протектора.
Думали, кому отдать эту фразу: Сеффолку или Кардиналу. Решили – Кардиналу.
Марло
(за герцога Хемфри):
Уилл
(развивает мысль):
И правда, Хемфри был единственной опорой несчастного короля.
– Правильно! – сказал Марло.
Повторим: и он постепенно привязывался к новичку. Возможно, этот заносчивый, неуемный, уверенный в своей гениальности и точно уж дурно воспитанный молодой человек (он был сыном башмачника, как Шекспир – перчаточника, а Кид – дьячка иль кого-то другого: эпоха пыталась стать на ноги и выбраться в люди) ощутил вдруг присутствие рядом чего-то (кого-то) другого… Может, равного. И почему-то нужного ему самому. Многие потом, вспоминавшие его, догадывались (к ним принадлежали и Шекспир, и, поздней, Давенант): он втайне подозревал, что век ему отмерен недолгий. И кому-кому, а ему-то во всяком случае следует торопиться. И невольное желание передать что-то… послание, даже вырастить ученика могло посещать его даже без участия его самого. И присутствие Уилла в его жизни могло быть по душе. Тот для этой роли годился. Хоть они и были ровесники, Марло все равно покуда считался старшим.
– У моего «Тамерлана» на театре – успех. Слышал, должно быть?
– Как же! Сам видел. Поздравляю!
– Благодарю! Полный успех! Не знал, куда деваться от объятий! А наш Хенслоу – знаток! – пугал меня: «Кто пойдет на Тамерлана, кто пойдет?!» Тамерлан! Это ж личность, понимаешь? Сила! Мы страдаем оттого, что рядом – сплошь недоноски. Не то что в средние века! Тамерлан – победитель! Люблю победителей!
– А я – побежденных! – сказал Шекспир.
– Ты что, не читал Макьявелля?
– Склонись перед падшими и нищими, ибо никто не знает, в ком из них Христос!
– Кто это сказал?
– Не знаю. Монах какой-то. Давно. Нас учили в школе… Но верно!