Кислород

Феникс, благодаря этому придурку изрядно хлебнувший и стыда, и ползающей по венам склизкой вины, обезнадеженно и жалобно пискнул, зажмурил горящие от боли и давления глаза.

— Просто надо… да черт же. Надо мне. Почему ты никак не поймешь…

Пауза, воцарившаяся после, растянулась, поскреблась о ноющие виски и воспаленные нервы; лишь спустя долгую надгрызенную минуту, потревоженную насмешливо-удивленным присвистом, закончилась, оборвалась, с ворчанием убралась куда-то вкось да прямиком сквозь приоткрытую форточку задымленного окна.

— Ты отлить, в смысле, хочешь? Или приспичило чего покрупнее?

Мальчишка, вспыхнув до кончиков ушей, взвился явно остервенелее нужного: напыжился, разгорячился, подскочил на спружинивших коленках и, не зная, куда себя деть, с чувством стиснул в кулаке поминально треснувшее в слабеньких шовчиках одеяло.

— Отлить! И вообще! Зачем ты спрашиваешь незнакомого человека в лоб о таких вещах?!

— А что такого-то? Тем более если ты меня сам в угадайки играть заставляешь… И потом, ты мне никакой не «незнакомый человек» — я знаю твое имя и мы живем теперь с тобой вместе. Вон, даже кровать уже делим, и на руках я тебя таскаю… По мне, тех, кто окажется ближе нас, еще нужно хорошенько так поискать.

Логика в его словах, безусловно, имелась, и имелась, нельзя не признать, крепкая, но Четырнадцатому от этого легче не становилось все равно.

— Но мне… мне всё еще… надо…

— И ты не знаешь, куда пристроиться, поэтому и пытаешься испросить у меня дельного совета, малыш? — с изрядной долей издевки уточнил бывающий просто-таки невыносимым Джек Пот. Пошелестев тем, чем он там прикрывался, кажется, вновь приподнялся; голос его, одновременно очаровывающий и отпугивающий, прозвучал настолько близко, что у Уинда встал дыбом зашевелившийся в волосках загривок. — Изверги они здесь все, правда? Никогда не поверю, что они просто забыли снабдить нас небольшими уютными дырочками в полу, чтобы мы смогли беззаботно и по-божески в те смываться… в смысле, я хотел сказать, смывать. Впрочем, проблемка не такая уж и большая, и лично для себя я ее уже давно решил.

— И куда? — пристыженно всхлипнул седоволосый, еле-еле терпящий, чтобы не взвыть и не напустить в прилипающую к нагим бедрам постель.

— В раковину, — совершенно невозмутимо огорошил Пот. — Так как ты у нас еще не дорос, чтобы делать это со всеми подобающими удобствами, заберись на табуретку и отливай себе на здоровье. А вот с делами иными придется поломать голову, хотя лично мне приглянулась идейка отклянчивать задницу да гадить прямиком в окно — авось повезет насрать кому-нибудь на дивную припудренную башку… Ну, чего ты ждешь? Делай, что там тебе нужно, и давай уже спать. Башка и без того чугунная, вот-вот рванет.

Говорить ему было легко: чертовски легко и чертовски здорово, ну конечно; доведенный до намечающейся истерики Феникс, продолжая внутренне полыхать, но не собираясь в этом признаваться, всё же, поняв и приняв, что лучшей идеи у него нет, насупленно сгрудился к краю постели, нащупал босыми ногами разящий холодом непокрытый пол. Придерживаясь шатко ложащихся под ладонь стен и вообще стараясь всей своей тушкой вжиматься в них, чтобы ненароком не наступить на Джека в очередной смутительный раз, пополз по худо-бедно припомнившемуся направлению кухоньки, вместо нужного провала натыкаясь то на покачивающиеся коробки, то на встречающиеся тут и там стулья, то на мешки переворачивающегося и высыпающегося под стопы рыхлого мусора.

— Да что ты там всё возишься, мальчик? Я ни за что не поверю, будто ты случайно умудрился заплутать в трех с половиной никчемных стенках. Нарочно, что ли, время тянешь, чтобы не дать мне нормально поспать?

Где-то на этих же словах, болезненно ударивших в спину, Уинд, бессильно скрипящий зубами и проклинающий желтоглазую скотину всей известной ему руганью, ощутив под правой ладонью тряпки и пустоту, а не успевший замучить обшарпанный карбон, отыскал искомое, почти кубарем влетел в разверзшее пасть помещеньице и тут же столкнулся с проблемой новой: где и как в этой чертовой вырви-глаз-темноте отыскать и раковину, и табуретку, и при этом не промазать с выпущенной струей, да еще и неким неведомым образом не сломать шею?

Бранясь под нос, едва удерживаясь на ногах от берущего за горло желания сию же секунду освободить переполненный мочевой пузырь, мальчишка, чувствуя себя как никогда беспомощно, согнулся, принимаясь шарить ладонями по пустоте, ощупывать встречающиеся предметы, отбрасывать, резаться, сипло и разбереженно шипеть; табуретка отыскалась быстро, а вот раковина, как будто бы вообще не должная доставлять проблем, умудрилась куда-то испариться.

Сколько он ни ползал по стенам, сколько ни подвывал сквозь щелочку вгрызающихся друг в друга зубов, сколько ни шпынял ногами лезущие да лезущие подозрительные коробки — той не было попросту нигде.

— Эй… ты там в порядке, что-то я никак не пойму…? Хочешь, чтобы я помог? — учтиво поинтересовался распроклятый Пот. — Если хочешь — ты только скажи, я ведь всегда с радостью, все такие дела.

— Заткнись уже, а? К черту вместе со своей помощью проваливай, нашел, в чем помогать, сумасшедший же ты кретин… — злобно шикнул Уинд. Замахнулся, будто мог этого болвана отсюда достать, попытался что-то поднять с пола, чтобы все-таки отвадить да запустить…

И, простонав визгливым скулежом зарезанной невзначай собаки, тут же натолкнулся больно ушибившимся лбом на железные бортики крохотной водянистой емкости.

Обрадованный настолько, чтобы не заметить принявшуюся набухать да пульсировать шишку, угнездившуюся прямо посередине рогом растворившегося в кислотной массе облезшего единорога, подгреб волочимую по следу табуретку, аккуратно на ту забрался и, приподняв мешающую куртку, кое-как прицелился, с несколько раз ощупав и собственный член, и раковину, чтобы у чертового взрослого придурка не возникло новой причины от души над ним посмеяться.

Наверное, в чуточку иных условиях он бы долго не смог успокоить взбунтовавшихся нервов, убедить себя, что Джек не смотрит, и сходить, но угольная темнота укрывала, прятала, охлаждала, да и потребность к тому моменту стала настолько высокой, что пахучая струя ударилась о железо даже прежде, чем мальчишка успел толком расслабиться и вдохнуть.

Закончив с этим, почувствовав себя во много крат лучше, легче, радостнее и свежее, он нащупал краник стоящего рядом активатора, налил в болтающуюся на проволоке железную кружку сдобренной светящейся радиацией водицы, брезгливо плеснул в раковину, и пока слезал, пока пытался не сверзиться со стула, грохотал заваленной хламом полкой и очумело скакал из стороны в сторону залетевшим в окно сказочным воробьем, нарвался на еще один полуудивленный возглас, пытающийся его не то поторопить, не то упрекнуть, не то просто-напросто в очередной раз поинтересоваться, всё ли там с ним хорошо.

Вжимая голову в плечи и недовольно хрипя сквозь зубы, по-прежнему придерживаясь ставшей чуточку более покладистой стены, прополз обратно к постели, уже перед тем, как забраться на проваливающийся изношенный матрас, нарочно уловив источник напряженного дыхания и ловко вытянув ногу, отдавив дурацкому взрослому кусок вальяжно откинутой в сторону руки. Порадовавшись тихому рычащему чертыханию, мстительно фыркнул и, сгрудившись на четвереньки да после — склубившимся свертком на отвернувшийся бок, накрывшись с головой одеялом, забился в теплое лоно постели, прикрывая продолжающие резаться утомляющей болью глаза…

И тогда услышал как Джек, дважды проклятый Джек, одной своей фразой оборвавший весь только-только восстановившийся хрупкий уют, ударив по возвратившимся страхам и замедлившему бег сердцу пулей из горькой урановой крови, проговорил:

— Не понимаю я… Как ни посмотри, здесь ведь далеко не настолько темно, чтобы шариться, будто слепому, по стенкам и не видеть этой несчастной раковины, когда вроде бы таращишься прямо на нее… Ты точно уверен, что всё в порядке? Ничего не хочешь мне рассказать?