КГБ-рок

– Это да. Вопрос только в том, в какую сторону двигаться. Можно, конечно, провести такую же акцию, только в другом месте…

– На Красной площади…

– Хотя бы. Но здесь уже риск серьезнее. И вопрос, соответственно, в том, насколько мы можем всем доверять. Одно дело – собираться, читать литературу, обсуждать, а действие – это уже другое. Те, кто отказались участвовать в акции – они, думаешь, могут стукануть?

– Ну, во-первых, посмотрим, придут они в это воскресенье или нет. А во-вторых – ну, стуканут и стуканут. Пусть что-нибудь для начала докажут. Мы, если что, можем сказать, что они все придумали, ничего подобного не было…

– …а на «Пушке» собрались совершенно другие люди.

Парни подошли к зданию МГИМО. Андрей открыл дверь.

Лиза стояла у входа в метро – в короткой черной юбке, черных колготках и кожаной куртке, в черных очках. Она читала книгу – с красно-черным названием по-русски и по-французски – Шарль Бодлер «Цветы зла».

Старуха с авоськой картошки, проходя мимо, хмуро посмотрела на нее, что-то пробурчала под нос.

Появились два парня – один в пиджаке, со множеством значков – «Дружинник СССР», «Заслуженный коноплевод РСФСР», «Готов к труду и обороне СССР», «ЦК ВЛКСМ. За отличную учебу», другой – в вытертой джинсовой куртке с надписями синей шариковой ручкой: Sex Pistols, The Clash, Punk Not Dead.

Лиза спрятала книгу в пакет с фотографией ковбоя и надписью “Marlboro”.

– Привет! – сказал парень со значками. – Я – Леша. А ты Лиза, да?

– Лиза-подлиза, – сказал второй парень, заулыбался.

Лиза ударила его кулаком в плечо. Парень отшатнулся, потер место удара другой рукой.

– Ничего себе… Больно.

– А что ты думал, Билл? – Леша заулыбался. – Мы ж вокалистку в панк-группу все-таки ищем, а не оперную певицу…

– Сигареты есть? – спросила Лиза.

Билл достал из переднего кармана джинсовки пачку «Ту-134», зажигалку, протянул Лизе.

Она взяла сигарету, прикурила, сделала затяжку. Отдала Биллу пачку, сунула зажигалку в карман.

– Э, а зажигалку?

Автобус ехал по узкой улице. По обеим сторонам тянулись серые пятиэтажки. Лиза, Леша и Билл стояли на задней площадке.

– Панк – это самый крутой музон, – сказал Леша. – Ну, еще ска. «Мэднесс», кое-то из регги и новой волны. Но только не арт-рок, это вообще невозможно слушать. Всяких «Эмерсон, Лейк энд Палмер», «Пинк Флойд», «Йес». Может, теоретически, слушать и можно, но перед этим надо выжрать столько наркоты, или я там не знаю, чего. А я вообще наркотики не люблю. По мне – лучше пиво или портвейн. Или водка. И под это все панк идет, как надо, никакие наркотики не нужны.

– А как называется ваша группа? – спросила Лиза.

– «Троглодиты», – сказал Леша.

Автобус остановился. Двери открылись. Никто не вышел, не вошел. Двери закрылись. Автобус тронулся.

– Вчера был день рождения Гитлера, – сказал Билл. – На «Пушке» фашисты праздновали. В полной эсэсовской униформе, в сапогах, прикиньте? И один был загримирован под Гитлера – усы, челка…

Лиза захохотала.

– Ты чего? Все так и было, мне чувак один рассказал…

– Я сама там была. Как раз вышла из «Лиры» – и все это видела. Никакой униформы у них не было, обычные черные рубашки и самодельные повязки со свастикой. И, тем более, никто там под Гитлера не был загримирован.

– Но фашисты же? – сказал Билл. – Кричали «Зик хайль»?

– Да, кричали.

– Странно все это, – сказал Леша. – Союз – и так фашистское государство, зачем еще Гитлера вспоминать? По мне, так вообще все, что не анархия, это фашизм.

Лиза, Леша и Билл поднялись по ступенькам Дома культуры, вошли в фойе. Леша кивнул вахтерше с газетой «Вечерняя Москва». Сказал:

– Мы – в студию народного творчества.

Вахтерша опустила глаза на газету. Лиза и Билл прошли следом за Лешей через фойе. Леша отпер ключом дверь, зашел, включил свет. Билл и Лиза зашли следом.

В углу стояла ударная установка, рядом лежала электрогитара. К одной стене были прислонены транспаранты – «Великий Октябрь», «Да здравствует 64-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции».

– Мы с Биллом написали уже что-то около десятка песен, – сказал Леша. – В некоторых тексты приблизительные, так что, если ты будешь, типа, вносить свою лепту, это будет только в плюс. – Леша вытащил из кармана пиджака несколько мятых листков, протянул Лизе. – Вот. Если не разберешь мой почерк, спрашивай. И на днях появится басист, будем играть полным составом. А сегодня еще без баса…

За длинным полированным столом сидели два десятка человек – в основном пожилые мужчины в костюмах. Стас сидел на углу. Перед всеми стояли чашки с чаем.

– Это однозначно талантливо, – сказал крупный седой мужчина с залысинами. – Да, у меня есть претензии к драматургии, к развитию характеров. Но мне совершенно очевидно, что авторы знают ту жизнь, ту среду, о которой пишут. Более того, они ее знают очень хорошо. И это как раз то, чего нам в сегодняшнем советском кино очень недостает. Сценарист и режиссер, ни одного дня в жизни не проработавшие на производстве, делают, например, фильм о металлургическом комбинате. Или еще о чем-то подобном. А что мы имеем в результате? Засилье серости, проходного кино, которое зрителю не интересно. Потому что зритель хочет узнавать себя в кино.

– Ну, я с вами не соглашусь, – сказала седоволосая женщина в черном платье, с перламутровыми бусами. – А как вы тогда объясните успехи, например, «Пиратов двадцатого века» или «Экипажа»? Я бы не сказала, что там узнаваемые персонажи…По мне, это скорей признак дурновкусия и проникновения в наш кинематограф буржуазных штампов.

– Это несколько другое, Екатерина Петровна. Это – чистое развлечение, против чего я тоже ничего не имею. Не каждый человек идет в кино, чтобы задуматься о серьезных вещах. Кому-то необходимо и развлечение. Но здесь режиссер и сценарист предлагают серьезное кино. Кино, которое должно заставить зрителя думать…

– А вы что скажете, Сергей Петрович? – Екатерина Петровна повернулась к невысокому бородатому мужчине в черном кожаном пиджаке. – По возрасту вы, пожалуй что, ближе режиссеру и сценаристу, чем все здесь присутствующие…

Бородатый поднялся, резко отодвинув стул.

– Ну, я считаю, что возраст здесь ни при чем. Но сценарий этот безусловно талантливый. Надо запускать. Больше мне добавить нечего.

– Что ж, лаконично, – Екатерина Петровна посмотрела на худого мужчину в роговых очках. – Теперь вас хотелось бы послушать, Леонид Иванович.

– Должен сказать, что мне сценарий вполне понравился. Свежо, свежо! В нашем кино как раз этого не хватает – свежести, голоса молодых. Мне – при всем уважении к себе… – Леонид Иванович улыбнулся, – …почти в шестьдесят лет сложно понять сегодняшних молодых. Это для меня другой мир, они как инопланетяне. А этот сценарий – голос молодого поколения. И в этом его главный плюс. При том что, конечно, есть недостатки. Но, я считаю, достоинства их перекрывают.

– Я вот тут послушала наших уважаемых режиссеров, и к их мнению я отношусь с уважением, но все же… – сказала Екатерина Петровна. – Как редактор с тридцатилетним опытом я могу сказать одно. То, что показано в этом сценарии, – это же полная безыдейность! Герои абсолютно ни к чему не стремятся, у них в жизни нет абсолютно никаких целей. Все, чем они заняты, это бесцельное шатание по улице, употребление алкогольных напитков и, простите, вступление в беспорядочные половые связи. Какой пример они показывают подрастающему поколению? Да, героям по двадцать с небольшим лет, они – взрослые и самостоятельные люди и теоретически могут жить так, как захотят. Но ведь в кинотеатры придут и молодые ребята, и подростки. И что они увидят?

– То есть вы хотите сказать, что такой молодежи не существует? – сказал Леонид Иванович. – Лишь только молодые строители коммунизма?