КГБ-рок

Злотников наморщил лоб, взял из стакана карандаш, поковырялся тупым концом в ухе.

– Скажу больше, – Злотников встретился взглядом с Юрченко. – Это – не первое подобное выступление. Полгода назад около ста человек промаршировали по центральной улице Нижнего Тагила с криками «Фашизм спасет СССР!». Ясно, что там у органов нет достаточного опыта с подобными проявлениями, поэтому участники не были установлены. Также поступали сигналы о существовании якобы организованных фашистских групп в нескольких других городах – Южно-Уральске, Свердловске, Кургане. Якобы они существуют в рамках спортивных клубов: собираются ребята вечером позаниматься спортом, а на самом деле… В общем, сигналы эти проверяются, но пока ничего конкретного. А то, что мы видели здесь, в Москве, – это уже конкретно. Короче говоря, надо отнестись к делу с максимальной серьезностью. Расспросить всех возможных свидетелей. Подключить милицию – сто восьмое отделение там рядом. Поговорить с агентурой и доверенными лицами. Не может быть, чтобы никто вообще ничего не знал. И еще. Два года назад в Москве была акция – или как ее лучше назвать? Компания десятиклассников пришла к синагоге – все в сапогах и темных рубашках. Стали – и стоят, курят. Участковый задержал главаря – с ним потом четвертый отдел работал. Пацан стал отпираться – мы, мол, ничего не делали, мы хотели только посмотреть на синагогу – а что это вообще такое? В общем, дело заводить не стали, провели разъяснительную работу и отпустили. На всякий пожарный, побеседуйте с ним, возьмите адрес в четвертом. Всё, свободны.

На стене бубнил радиоприемник «Тайга» в черно-белом корпусе:

– КПСС – идейный вождь, коллективный воспитатель и организатор трудящихся. Как партия научного коммунизма она органически сочетает марксистско-ленинскую теорию с революционной практикой рабочего класса и историческим опытом народных масс. Свою деятельность по руководству коммунистическим строительством КПСС строит на основе тесного единства идейно-теоретической, политико-воспитательной и организаторской…

Юрченко, Кузьмин и Осипович сидели каждый за своим столом, курили.

– Как думаете, они могут быть связаны с теми? – спросил Кузьмин. – Ну, которые «Молодежная социалистическая группа»?

– Фашисты и социалисты? – Юрченко посмотрел на Кузьмина, затянулся, выпустил дым. – Я сильно сомневаюсь. Слишком уж разные идеологии.

– Ну, фашисты же тоже «социалисты», только с приставкой «национал», – Осипович хмыкнул.

– Можно, конечно, спросить у тех, кто с ними работает, но я еще раз говорю: сильно сомневаюсь. Так можно всех, кто против советской власти, свалить в одну кучу. И что мы тогда получим? – Юрченко затушил сигарету в стеклянной пепельнице, полной окурков. – Ну что, едем в сто восьмое? Послушаем, что менты скажут?

Осипович и Кузьмин молча кивнули.

Черная «Волга» ехала мимо сквера. Осипович вел машину, Юрченко сидел рядом, Кузьмин – на заднем сиденье.

В сквере у лавочек расположились две компании молодежи. В одной – парни, стриженные налысо, в дерматиновых куртках, с цепочками от унитазов, в другой – примерно поровну парней и девушек, все в плащах или пальто пятидесятых годов и солнцезащитных очках.

– Куда участковый смотрит? – сказал Кузьмин. – В самом центре отбросы общества трутся…

– А что вам не нравится, Игорь Николаевич? – Юрченко глянул в зеркало на Кузьмина. – Молодежь как молодежь. Или вы думаете, что они – тоже фашисты?

– А эти чем лучше? Сегодня он нацепит на себя всякое говно и выйдет на улицу в центре города, а завтра будет орать «Зик хайль!».

Юрченко едва заметно улыбнулся.

– …вижу – сборище какое-то, – сказал сержант-милиционер. – Ну, я подошел к ним.

Он сидел за столом в маленькой комнате с зарешеченным окном. Напротив – Осипович, Юрченко и Кузьмин, все с сигаретами в зубах. Юрченко изредка делал пометки в блокноте.

– Подошел, короче. Смотрю – все в черных рубашках, повязки фашистские. Я спрашиваю: кто вы такие, в чем дело? Они – ноль реакции, продолжают там что-то орать про Гитлера. Ну, вы ж понимаете – что я один сделаю против них?

– Понимаем, – сказал Юрченко. – И что потом?

– Ничего. Разошлись они. А я вернулся в отделение и доложил начальству. Все, я могу идти?

– Нет, не все, – сказал Кузьмин. – Я чё-то ни хера пока не понял. Во время твоего дежурства происходит фашистская манифестация. Ты подходишь, смотришь на них, как целочка после седьмого аборта, а они продолжают свою фашистскую херотень. Потом они также спокойно расходятся, а ты все стоишь, как дебил. Правильно?

– Вот только оскорблять, пожалуйста, не надо, товарищ…

– Капитан, – подсказал Кузьмин.

– Да, не надо оскорблять, товарищ капитан. Антисоветская деятельность – это по вашей части. Мое дело – следить за общественным порядком…

– То есть ты хочешь сказать, что они не нарушали общественный порядок? Орали «Хайль Гитлер» в двух шагах от Кремля и при этом не нарушали общественный порядок? Проснись, сержант, – ты обосрался!

– Почему вы не попытались никого задержать, когда они начали расходиться? – спросил Юрченко. – Хотя бы одного. Это было так сложно?

– Ну, это… Короче, я не сразу сообразил. Я ж говорю: я подошел, они еще немного покричали, бросили листовки – и резко разошлись…

– Все ясно, – Юрченко взял со стола мятую листовку, посмотрел на нее.

Дверь открылась. В комнату вошел начальник отделения – полный, усатый, в кителе с погонами майора.

– Я могу идти? – спросил сержант.

– Да, – ответил Юрченко.

Сержант вышел, закрыл дверь. Майор подошел к окну, оперся на подоконник, посмотрел на окна дома напротив. Отвернулся, снял фуражку, поскреб лысину.

– Зубов у нас человек новый, но он – сотрудник старательный.

– Только почему этот ваш старательный сотрудник не попытался задержать участников фашистской манифестации? – спросил Кузьмин.

– Растерялся человек. Не каждый день ему с такими ситуациями приходится дело иметь.

– Что значит – растерялся? – спросил Кузьмин. – Что вы здесь вообще развели за бардак? Что за молодежь в сквере трется, у памятника? Посмотри, как они выглядят! Если уж они – не антисоветский элемент, то я уже вообще ни в чем ни хера не понимаю.

– Обычные пацаны и девчонки. Они ничего не нарушают, и задерживать их не за что.

– А за внешний вид?

– Если всех таких, как они, задерживать, то у милиции больше времени ни на что не останется. У вас много лишнего времени – вы и задерживайте. Ко мне еще вопросы есть?

Кагэбэшники молчали.

Майор вышел из комнаты.

– Слышал про нас по «голосам»? – спросил Андрей – парень, руководивший акцией у памятника Пушкину. Он и Влад, тоже участник акции, шли по Крымскому мосту.

– Еще бы, – Влад хмыкнул. – Оперативно поработали.

– Хорошая была идея сообщить иностранным корреспондентам. В результате – резонанс. Должна еще выйти заметка в «Нью-Йорк Таймс» – но ее мы увидим не раньше, чем через месяц, когда номер доберется до библиотеки. Если, конечно, доберется.

– По институту уже слухи пошли – все передергивают, естественно, преувеличивают. Сегодня слышал в курилке – типа, сто человек фашистов в полной униформе промаршировали по улице Горького, движение пришлось перекрывать…

– Честно говоря, я думал, нас повяжут, – сказал Влад. – Я правда думал, что нас повяжут.

– Система не была готова. Это раз. Система в принципе заржавела, ей трудно двигаться, шевелиться, реагировать – это два. Думаю, КГБ сейчас теряется в догадках: кто это был? Откуда они взялись? И главное, что они не смогут помешать никаким следующим акциям, потому что не знают, где и когда теперь чего-либо ждать. Они могут решить: окей, раз это фашисты, то теперь через год в день рождения Гитлера надо сделать усиление, а до следующего года еще времени – вагон.

– Да, только мы до следующего дня рождения себя еще проявим, конечно. И не раз.