Лилия для Шмеля

И тут графиня гневно возмутилась:

— Позор! Позор и стыд! Попрание дворянской гордости! Неслыханное дело!

— Он хорошая пара для дочери! — дерзко возразила Эндина.

Я покосилась на нее и тяжело вздохнула. Эх, если бы она так защищала меня! Старуха же, заметив мой косой взгляд, догадалась, что ей лгут, и вышла из себя:

— Бесстыдство! Я этого так не оставлю! Это скандал!

— До этого нас довела нужда! — настаивала Эндина.

— Лучше вышивать до изнеможения, голодать, но блюсти гордость аристократки! — не унималась старуха.

Тут меня дернуло — и я, сама не знаю почему, ляпнула:

— Я бы рада, но не умею вышивать.

Мои слова старуха восприняла как вызов и упрямо ответила:

— При желании всегда можно найти выход!

— Быть может, вы, графиня, подскажете какой-нибудь?

От моей наглости у всех присутствующих округлились глаза, однако старуха не промах — мою хватку оценила:

— Вы слишком дерзки! — отчеканила она, испепеляя меня внимательным взглядом.

— Я стараюсь сохранить гордость аристократки, — напомнила графине ее же слова, и она прикусила язык.

Видимо, старуха — важная дама, потому что сам мэр не смел нарушить возникшую в кабинете тишину.

— Что ж, если вы так стремитесь — грех не дать вам шанс, — вдруг произнесла графиня. — Надеюсь, вы меня не разочаруете…

Эндина, почувствовав, что все идет не по плану, занервничала и отчаянно выкрикнула:

— Но нам нужен этот брак!

— Нет! Не нужен! — закричала не менее отчаянно я.

— Ш-ш! Замолчи!

— Нет! Я очень хочу спасти честь нашей семьи! — Эндина так вцепилась когтями в мое запястье, что у меня от боли слезы выступили, но графиня не знала о их причине и подумала, что я слезно прошу о помощи.

— Хорошо. Мне как раз нужна компаньонка! — громко сообщила она.

— Да! Да! Да! — разрыдалась я от счастья и боли и кое-как выдернула руку из лап матери Фины, которая сообразив, что жертва ускользает, зашипела ядовитой гадюкой:

— Нет! Ты не смеешь!

— Я совершеннолетняя! И сделаю все, чтобы сохранить честь семьи кристально чистой! — упрямо отчеканила я, показывая свой характер, иной раз тверже, чем у остолопого африканского носорога. Гневный взгляд «мамули» очень пугал, поэтому на всякий случай я отодвинулась на шажок. И не зря.

— Не смей! Еще пожалеешь об этом! Очень пожалеешь! — Эндина походила на мстительную фурию. Одни сжатые кулаки показывали, как она разъярена. Если бы не свидетели — мне бы точно пришлось отведать ее звездюлин, коих мамуля щедро бы отвесила сноровистой старшенькой, что раз… разворотила гениальнейший план на мелкие кусочки, из которых уже не собрать слово «счастье Флорана».

Вот только я не хочу, чтобы на осколках моего счастья строилось чье-то чужое. Человек я не черствый, иной раз способная на самопожертвование — хотя, ладно, не буду врать: способная в переходе после получки подать попрошайкам несколько монет — но чтобы жертвовать собой ради бездушных, безмозглых эгоистов?! Ага, щас! Где сели — там слезут и своими ножками пойдут решать свои проблемы. А если не захотят — так дам наставление и ускорение, чтоб маршрутом не ошиблись.

Многое хотелось высказать Эндине, но я боялась, что острым языком и неуважением к «матери», оттолкну от себя старуху, поэтому прикусила язык и скромно потупила глаза, позволив невольным зрителям самим делать выводы. Однако не забыла слезно прошептать спасительнице:

— Да хранит вас Благостный Видий за милосердие, графиня!

Простые слова растрогали надменную старуху. Наверно, когда у тебя всего в избытке, и гордость давно переросла в гордыню, мысль, что спасаешь от унижения не абы кого, а благородную кровь — очень тешит самолюбие. Но пусть так, я счастлива, что вредная, сварливая бабка — по снобскому выражению лица и посадке головы вижу, что спасительница не божий одуванчик — обратила на меня внимание. Буду стараться изо всех сил, чтобы она не пожалела о своем поступке.

Графиня, несмотря на почтенный возраст, грациозно поднялась со стула, окинула презрительным взглядом мою «мать» и ледяным тоном отчеканила:

— Следуйте за мной, юная леди! До свидания, Ридвиг! — и громко стуча дорогущей тростью с вычурным набалдашником, направилась к двери. — Загляну в следующий раз.

Мэр, как ужаленный осой, подскочил с кресла и бросился услужливо открывать дверь. А Эндина с горящими от ненависти глазами ринулась ко мне.

— Корфина! Не смей! Прокляну! — шипела она. Я же, резко развернувшись на пятках, побежала за старухой.

Не знаю, сколько графине лет, наверно, не мало, тем не менее, двигалась она как метеор — быстро и ошеломляюще. Еще бы! Ее царственная осанка вкупе с чеканным, оглушающим стуком каблуков и семенящим за спиной мэром свидетельствовали об особенно высоком положении в обществе. Поэтому посетители мэрии расступались, освобождая дорогу, а служащие подобострастно склоняли головы в поклоне.

Как только вышли на крыльцо, по мановению волшебной палочки к ступеням подъехала роскошная карета с золоченым гербом. Лакей в нарядной ливрее открыл отполированную до блеска дверцу, разложил складную подножку и подал графине руку. Когда та удобно села, повернулся ко мне.

На его хмуром, ничего не выражающем лице, отражалась только одна черта натуры — непомерный снобизм, согласно которому мне не место в карете. Обидно, но когда вопрос касается жизни и здоровья, я задвину гордость подальше, поэтому изобразила такое же надменное лицо и нахально подала руку. Лакею, не услышавшему возражений хозяйки, ничего не оставалось, как помочь и мне.

Уже плюхнувшись на вельветовое сидение, пахнущее просто божественно: розами и чем-то еще, я поняла, что совершенно обессилела, и что вся дрожу.

Карета плавно тронулась. Я приготовилась, что нас будет трясти, но нет — мы будто по облакам летели.

— Рада, что у вас, юная леди, есть достоинство и решительность, — начала разговор моя надменная спасительница. Но пусть она хоть трижды ведьма — сейчас я ей безмерно благодарна.

— Благодарю, графиня, что не остались равнодушны к моей беде и не дали впасть в пучину отчаяния… — поблагодарила ее горячо, с блестевшими от слез глазами.

— Вы почитаете Благостного Видия и веру?

— Конечно, графиня!

— Уже не плохо, — она оглядела меня с ног до головы и почесала собаку, при моем появлении начавшую проявлять недовольство. — А как относитесь к друзьям нашим меньшим? — мелкая псина на ее руках все больше нервничала. Размером с два наперстка, а вредная. Однако по сравнению с зубастой мамашей Корфины, этот скалящийся песик — сущая мелочь. Я ему не нравлюсь, но это проблемы собаки.

— Милый, — улыбнулась я.

Мое дружелюбие окончательно разозлило пса, он оскалился, обнажая мелкие, остренькие зубки, выпучил глазки-бусинки и громко зарычал. Мало приятного, если честно, но такой «монстр» хотя бы не загрызет, поэтому я продолжала бесстрашно смотреть на него, не показывая страха. Так учила бабуля в детстве. Да и деваться некуда.

— У Жужа непростой нрав. Весь в меня, — пояснила графиня, внимательно наблюдая за моей реакцией.

— Кто из нас без греха, — ответила я, и старуха удивленно прищурилась:

— Вижу, и ты не слабодушная. Что ж, это обнадеживает, — она растянула тонкие, подкрашенные яркой помадой морщинистые губы, и я поняла, что приключения мои начинаются. Кажется, графиня еще та штучка. Скажем так, с перцем. Жгучим.

Карета быстро неслась по городу и уже скоро свернула на центральную, нарядную улицу: широкий мощеный проспект с шикарными особняками, окруженными кружевом кованных ворот и заборов. На фоне помпезной, идеально выверенной роскоши скромно одетые горожане, спешившие по делам, рабочие и служащие смотрелись блекло.

Сидя на удобном сидении, в тепле и безопасности, я представляла, как в поисках хоть какой-нибудь работы мечусь по незнакомому городу… Воображение рисовало жуткие картины, от которых пробирал озноб, поэтому я приняла решение: не думаю, что быть компаньонкой своенравной старухи легко, однако буду упрямой, настойчивой, терпеливой, пока не узнаю здешние нравы, привычки, образ жизни.