Страница 7 из 26
Заплаканная Анка с опаской брела по ночной роще. Оставаться на месте и ждать рассвета боялась, ведь разозленные крестьяне шли по следам. Кроме того, вокруг кричала, пищала и издавала всевозможные звуки голодная ночная живность, и воображение красочно рисовало свирепых тварей, таившихся под каждым кустом и желавших полакомиться ею. Но, кроме испуга, сердце терзала обида, нанесенная гадким дикарем. Мало того, что утащил неизвестно куда, бросил на полпути, еще и оскорбил так, что она его вовек не забудет.
– И приснился же, сволочь! – страдала Анка, придерживая разодранную кофточку на груди, но зародившиеся подозрения, что происходящее отнюдь не сон, укреплялись с каждым часом.
Покусанные мошкарой руки нестерпимо чесались, одежда по желанию не становилась целой и сильно пахла спермой, а в волосах запутались веточки и листья, достававшиеся только с волосками…
– А если это наяву, что делать? – она остановилась, обернулась кругом и запуталась, в какую сторону шла. Несколько раз упала, запнувшись в темноте, потому колени, руки, локти покрывали ссадины. После того, как налетев на ствол, расшибла лоб, стала двигаться совсем медленно, вытянув одну руку вперед, другой прикрывая глаза.
Стопы ныли от усталости, но идти босиком не отважилась, опасаясь змей, пауков, сороконожек. Если бы при ней осталась шуба, рискнула бы прилечь, но негодяй ее выбросил. Еще Анка переживала, что в деревне ее примут за развратную девку и выгонят, ведь вид у нее не ахти благодаря тому же засранцу.
«Если бы получил свое, было бы еще обиднее! – утешала себя. – Да и мало ли, чем веселье с ним аукнулось бы позже!»
К рассвету Юлиана уже примирилась с подозрениями, что непривычный мир является в какой-то мере реальным, потому что усталость и голод были как настоящие. Конфеты давно закончились, и теперь живот настойчиво урчал, требуя еды.
Она так измоталась и проголодалась, что, когда случайно наткнулась на тропинку, позабыв о страхе, из последних сил пошла вперед, надеясь на лучшее. Но чем шире и протоптаннее становилась дорожка, тем тревожнее билось сердце. От жалости к себе и досады слезы застилали глаза. Как назло, еще снова запнулась о разросшийся толстый корень. Прислонившись к ближайшему стволу, Анка съехала на землю и зарыдала.
– Вот так огромина! – раздался над ухом высокий, удивленный голос. – Да в непотребстве! Напал кто?
Юлиана вытерла слезы, подняла глаза и уставилась на маленькую, сухонькую старушку, походившую скорее на девочку-подростка, чем на женщину в возрасте. Странный широкий халат с запахом и миниатюрная яркая шапочка с лентами завязками окончательно сбили ее с толку.
– Запнулась, упала, порвала, – сквозь слезы ответила Анка.
В ответ незнакомка возмущенно хмыкнула:
– Ну, мужики! Безобразину снасильничать удумали!
– Безобразина?!
– С таким-то увечьем!
– Где?! – Анка судорожно ощупала лицо.
– Увечье на пол лица, и то снасильничать удумали! Ой, что делается на свете!
Не нащупав на лице ничего подозрительного, Юлиана немного успокоилась.
«Похоже, тут все ненормальные».
– Отсиживаться будешь иль поможешь? – старуха не сводила глаз. – За помощь еды дам.
– А чем помочь? – Анка не доверяла незнакомке, но очень хотела есть.
– Корзину донеси.
Преодолевая усталость, она встала, и оказалось, что худенькая, юркая женщина едва доходит ей до пояса, зато языкастая, без капли сострадания и с безмерным любопытством. Да и обжегшись на молоке, Юлиана готова дуть на воду, подозревая каждого в подвохе.
– А далеко нести?
– К речке, – махнула рукой незнакомка.
Анке рисковать не хотелось, но деваться некуда. Вздохнув, она подняла плетеную корзинку, наполненную чем-то душистым и вкусным, и зашагала по извилистой тропинке.
– Сколько прожила, великуши, как ты, не видала! – продолжала причитать старуха, надеясь, что Анка разговорится. – Чудна ты. И обувка твоя чудна. Чего на свете не увидишь! – Но та молчала и опасливо поглядывала на нее.
– Не боись. Я родным еды несу, – рассмеялась она. – Они тебя не тронут. У нас в деревне невесты хороши, мужики на образин не зарятся! Твой-то заезжий был?!
Анка тяжело вздохнула и ничего не ответила.
– А ежели чего, племяшу скажем. Он староста, приструнит. А люди поглазеют на шрамище да успокоятся.
Анка сдерживалась через силу, но внимательно слушала говорушку, болтавшую без умолку.
– Где увечье получила? При пожарище? Давно ли? Не тужи, у нас кузнец есть, силен, как быкай, да угрюм. Может, тебе свезет…
– Я замужем, – отрезала Юлиана, и женщина поперхнулась.
– И где муж? – дрожащим от волнения голосом спросила она.
– Не знаю.
– Вот и помалкивай. Потужишь одна, потом замуж захочешь, а не возьмут!
Стиснув зубы, Юлиана стала считать до ста, пока сквозь поредевшую рощу не показалась речка, а затем не послышались людские крики и гомон. От волнения она остановилась.
– Помалкивай. Сама все объясню! – велела женщина, спускаясь с пригорка к берегу, у которого стояли причаленные лодки, сохли развешенные сети и рыболовные снасти.
Как только их увидели, люди на пристани оживились и побежали навстречу. Анка почувствовала себя огромной дылдой среди полуросликов.
– Теть Нарая, это кто?
– Заблудшая путница. Ехала с родными, на них напали, а она сбежала. Вишь, ножищи какие!
– Аха! А обувка-то какая! – раздались удивленные голоса. Люди галдели, смеялись, некоторые отступили подальше, опасаясь чужестранки.