Страница 2 из 4
Будучи явлением одновременно масштабным и уникальным, Театр на Таганке получал символизирующие его названия: «остров свободы в несвободной стране», «террариум единомышленников», «филиал “Берёзки”», наконец – просто Таганка.
Говорят о неповторимости той, старой Таганки. Но всё равно это театр, который всегда носил отпечаток непроходящего таланта своего основателя. Стараниями Любимова с течением времени у конкретных персонажей в исполнении разных актёров сохраняются и повторяются интонации и более того – даже тембры голоса, произношение. Интонации у Любимова многое значат, они могут быть даже специально изменены вне авторского контекста (например, в последнем разрешённом до изгнания Любимова спектакле – в «Трёх сёстрах» А. Чехова – Ольга в финале настолько удручённо говорит: «Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!», что становится понятно: ничего не узнаем!). У Любимова на сцене задействованы все, они всегда что-то делают, имеют чёткое предназначение, что их отличает от того же МХАТа.
Труппу выделяют не только боязнь, уважение или пиетет к Любимову, но и особые взаимоотношения – местами очень острые, местами почти семейные… Например, И. Бортник мог выступать в роли импресарио Высоцкого, а Л. Ярмольник поддерживал своего бывшего коллегу Л. Филатова в самое трудное время. Высоцкий отмечал, что человеческие качества в актёре Любимов ценит даже больше актёрского дарования.
Любимов чрезвычайно работоспособен и трудолюбив, того же требует и от актёров. Ещё с 1960-х он каждый день собирал их на репетиции с 10 до 15, часто давая в день по несколько спектаклей. А за час до репетиций – разминка, включающая акробатику, пластику, пантомиму и музыку. Сам Любимов тоже держал форму, занимался атлетикой.
«Говорю же: как в боксе – ты должен выстоять. Даже если почти уже нокаут, продолжай. Характер у меня такой…. В 1922-м родителей выслали в Рыбинск, я маме возил передачи. А мы со старшим братом и младшей сестрой, «дети лишенцев», заседали, я говорю брату: «Тебя они могут взять, поеду я, я маленький, меня не возьмут». Вот оттуда характер. У режиссёра должен быть крепкий характер, иначе ничего не сделать. Его замотают» (Любимов).
Отец Любимова, Пётр Захарович, имел магазин в Охотном ряду, который советские власти закрыли, а семья была лишена прав. Позже, когда мать режиссёра арестуют и маленький Любимов понесёт передачу, мама ему как-то скажет: «Не смей плакать перед ними».
Возможно, из-за такой закваски режиссёра Таганка 20 лет не знала творческой усталости. Новый театральный язык, изобретённый Любимовым, обновлялся и, не теряя актуальности, приобретал всё большее имя и вес в искусстве. Находясь за железным занавесом, театр умудрялся оставаться явлением международным, интересным отнюдь не только для советского зрителя. И Любимов сам немало сделал для развала тоталитарного режима. Политике властей он противопоставил свою эстетику, и это оказалось сильней любой догматической системы или запрета.
Режиссёрский метод
Элементы гротеска и «биомеханики» Мейерхольда, музыкальности, спектакля-карнавала Вахтангова и эпичного театра Брехта переплелись в авторском видении режиссёра. Но это основы… Любимов всегда находит собственный путь, ставит то, что близко ему, и так, как он по-своему видит, слышит, чувствует и думает. По собственному признанию, он «проводит разведку», а увидев где-либо то, что сам хотел сделать, у себя выбрасывает, чтобы не повториться. Здесь все спектакли разные по замыслу, у каждой постановки свой исключительный образ, своя форма, общие для них – лишь дух и иногда амплуа актёров, хотя Любимов скорее приверженец того, чтобы актёры не выделялись. Это редкий театр, где нет примы. Как и Мейерхольд, Любимов во время репетиций держит актёров в жёсткой дисциплине и добивается точного выполнения вплоть до нюансов: весь театр, как один сложный, но хорошо налаженный механизм, должен работать для идеального воплощения задумок режиссёра и авторов.
В эмиграции Любимов всё свободное время жил в Иерусалиме. Как-то режиссёр рассказывал на Таганке такую историю о мэре Иерусалима: «Когда меня позвали, Тедди Коллек дремал, евреи спорили. Он открыл глаза и говорит: “Вот что, евреи! Я пойду в другой кабинет. Когда вы кончите спорить, вы меня позовёте”. Потом он пришёл и говорит: “Вы кончили спорить?” Все говорят: “Кончили, но можем ещё поспорить!” Он говорит: “Не надо, теперь я прошу слушать, что надо делать”».
Думаю, эта история хорошо отражает его режиссёрский метод. «Если мне кажется, что я только так должен делать спектакль, я так и делаю. Конечно, выслушиваю разные мнения, комбинирую, пробую» (Любимов). В своих воспоминаниях С. Фарада, рассказывая, как его без театрального образования взял в театр Любимов, замечает, что в те годы это могли себе позволить лишь Аркадий Райкин и Юрий Любимов, так как «в Театре на Таганке всегда командовал сам Любимов»…
Любимов может за несколько дней до премьеры спектакля изменить не только реплики, но и весь сценарий. Во время репетиций в зависимости от условий может обращаться с актёром по-разному, тем самым давая понять своё отношение к его игре или поступкам.
Он позволяет себе повтор «фирменных» приёмов: введённые шутки на злободневные темы, мелодекламирующие актёры, голые стены, световой занавес, акробатические трюки (ещё Мейерхольд сказал Любимову, что «тело столь же выразительно, как слово, а может быть – и больше»). В его театре минимальными средствами достигается максимальная выразительность. Отсутствует даже обычный для сцены театральный занавес.
На сегодняшний день у Любимова 118 постановок, 69 из них – в России. Только на Таганке с 1964 по 2011 годы он поставил 59 спектаклей, не считая возобновлений и восстановлений. И чаще всех ставил произведения Достоевского, Пушкина и Брехта. Трудно найти другой театр с таким широким репертуаром, в российской истории такого точно нет: от греческой античности и Шекспира до Гуэрры и Кедрова. При этом Любимов и выбирал репертуар в качестве главного режиссёра, и ставил сам. Любимов, как правило, сам делал инсценировки.
Также вряд ли можно найти другой театр в России, который представляет такое разнообразие жанров – от постановки поэм и мюзиклов до феерий и цирка. Дух древнего театра актёров-виртуозов в этих стенах смешан с воздухом новаторства.
«Я связан со столькими людьми – композитор, художник, артисты. Моя задача – свести воедино все компоненты. Хоть режиссура и авторская профессия, всё равно ты творишь не один. Замысел режиссёра никогда не может воплотиться больше чем на семьдесят процентов. Я составитель всех этих живых компонентов, я должен всех натренировать, подвести к игре подготовленными, чтобы они смогли выиграть матч. Я тренер, имеющий тактику и стратегию – как привести команду к победе» (Любимов).
Изначально на репетициях Любимов использовал свой фронтовой фонарь. Режиссёр сидит в 7-м, 8-м или в 9-м ряду и мерцает фонариком. Белый цвет и взмах ладони – взбодритесь, зелёный – хорошо, красный – очень плохо, будут долгие репетиции, ухо высветил – плохо слышно, рот высвечивает – не слышно. Если быстро-быстро машет рукой перед фонарём – нужно играть динамичнее.
У Таганки свой особый тип актёра, совмещающий в себе музыкальность и пластику, юмор, драму и авангард. Актёры устанавливают контакт напрямую с залом, делают реплики, во время спектаклей могут сымпровизировать… Так как спектакли открыты к жизни, к зрителю, бывает, что и случайности вносят новые краски (так, Гришин попал на «Пристегните ремни» в тот момент, когда объявляли бюрократов, или в «Трёх сёстрах» на фоне реальной Москвы откуда-то появились алкаши).
Перед премьерами иногда проводятпревью: это некий современный худсовет Таганки, когда режиссёр вместе со зрителями присутствует в зале и делает реплики, замечания актёрам.
Режиссёр открыт ко всему новому, он видит это новое там, где другие бы прошли мимо, не заметив ничего необычного. «Любимов может гениально поставить любое произведение, даже телефонную книгу!» – сказал по этому поводу писатель Ю. Трифонов.