Время бусово

— На-ка, Ярун, копье, — протянул Бродич свое копье сыну, опреде-лив его скорее по голосу, чем по еле заметной тени в сумраке жилища, — я, пожалуй, топор прихвачу. Им сподручнее… — Нагнулся и достал из-под широкой лавки свой плотницкий топор.

— Ну, что, пошли что ли?

— Пошли! — отозвался Ярун, слегка подрагивая плечами от ночного холода, (как ни пытались жарко топить печку, чтобы нагреть избенку, но холод в ней собирался к утру такой, что пар изо рта был виден).

— Вы далеко? — раздался из-за печи голос второго сына, еще не же-натого Стояна, а потому и спавшего вместе с двумя младшими братьями на полатях за печью, где всегда было немного теплее, чем в остальной части избы, даже под утро, когда печь полностью остывала. — Я с вами.

— Да лежи ты, — первым отозвался на голос брата Ярун. — Сами как-нибудь справимся, без сопатых обойдемся.

Ярун был старше Стояна, к тому же уже женат, поэтому время от времени позволял в отношении с младшими братьями покровительст-венный тон и ироничную шутку. Знал, что те не обидятся.

— Нет, Ярун, — не согласилась с сыном Купава, — пусть встает. Мы с ним тоже оденемся потеплее да на подмогу к вам выйдем, мало ли что…

— Пошли, — поторопил Бродич сына, — вон как собаки разрывают-ся…

— Собак брать? — спросил Ярун, ступая следом за отцом в темноту сеней.

— Не стоит, — отозвался Бродич на вопрос сына, — только мешаться под ногами будут. — Собаки, они при погоне, при охоте хороши, а в предстоящей свалке, да в кромешной темноте — только помеха. Еще не-взначай и покалечишь их ненароком…

Так Дымка и Дымок по-прежнему остались заливаться лаем в се-нях, хотя и жаждали схватки с волками.

Не успел Бродич подойти по прорытой в снегу тропке к двери ов-чарни, как по жалобному, тоскливому предсмертному блеянию овец, суматохе, понял: «Беда! Не подвело чутье Купаву». Рывком отворил створку ворот сарая. Первое, что бросилось в глаза, это большая дыра в крыше и лунный свет, идущий через эту дыру, а в этом зыбком полу-мраке водоворот из десятка тел: убегающие от неминучей смерти овцы и преследующие их волки.

Увидев людей, волки попытались выбраться из овчарни через про-деланный ими лаз в крыше. Несколько гибких тел пружинисто взвились вверх. Взвились — и тут же опустились на застеленный несколькими слоями соломы, чтобы овцы не мерзли, пол овчарни. Это вниз легко было спрыгнуть! Возвратиться через дыру у волков шанса не было. Вы-сокую крышу соорудил Бродич, когда строил теплый сарай для домаш-ней живности. Хоть и был он удачливым на всю округу охотником, и жил за счет охотничьего промысла, но в домашнем хозяйстве всегда пару лошадок имел — воину без лошадок никак нельзя, а курский охот-ник от ратных дел никогда не прятался, да и в хозяйстве лошадки всегда нужны. С тех же пор, как стали подрастать сыновья — воины, лошадки понадобились и им. Пришлось уже не пару гнедых держать, а целый пяток. Кроме лошадок, ежегодно на Бродичевом подворье водилось две буренки да два-три теленка. А еще полтора десятка овец. Буренки бало-вали молочком да говядинкой, овцы давали шерсть на одежду и, конеч-но же, мясо. Водились у них и поросятки. Семья у Бродича стала боль-шой, и чтобы прокормить ее, требовалось не только много сил, но и много домашней живности. Впрочем, живность требовалась не только для семьи, но и для кормления княжеской и жреческой дружин, для нужд общины и града Курска. А чтобы эта живность могла где-то зимо-вать, построил Бродич с сыновьями-помощниками добротный хлев, в котором нашлось место и лошадкам, и буренкам, и свинкам, и бараш-кам, и курам с гусями. И не просто место, а отдельное место, от других отгороженное где крепкими жердями, а где и настоящими стенными перегородками, с отдельными входами-калитками.

Перепуганные внезапным вторжением волков, тревожно мычали в своем закутке две стельные буренки, ржали и били копытами о стенки стойла лошади, особенно племенной красавец-жеребец, визжала, словно ее режут, хавронья. Жалобно блеяли последние, оставшиеся в живых овцы, бестолково мечась по довольно просторному загону, — Бодрич с сыновьями строил добротно — возможно, это и помогло некоторым жи-вотным спастись от клыков хищников. В противном случае, в тесноте, их бы всех уже давно волки порезали.

— Бей! — гаркнул во весь голос Бродич, то ли подавая сыну команду к действию, то ли этим коротким гортанным вскриком вгоняя себя в жар предстоящей битвы. А, может, в нем проявились навыки военного человека: как-никак, а был же он сотником в дружине при походе воин-ском. Правда, походов давно не было, но это не значит, что прежние навыки напрочь улетучились. Воин — он всегда воин. — Бей! Не дай уй-ти!

И первым от проема ворот бросился с топором на ближайшего волка, кружившего на пружинистой соломенной подстилке после не-удачной попытки выпрыгнуть из овчарни через дыру в крыше. Тот, ос-тановившись над бездыханным трупом недавно растерзанной им или его собратьями овцы, оскалил клыки. В волчьих глазах полыхнул огонь. Огонь бешенной ненависти и безысходной тоски. Коротко рыкнув, волк, а, точнее, волчица, бросилась на Бродича, пытаясь в прыжке дос-тать до его горла. Но реакция Бродича была под стать волчьей. Заранее занесенный над головой топор молнией сверкнул в лунном свете.

— Ха! — выдохнул Бродич — и раскроил волчий череп.

Волчица, дернув передними лапами, по-видимому, в предсмертное мгновение пытаясь хоть когтями нанести удар человеку, грузно упала на пол овчарни, поневоле увлекая за собой Бродича, который не мог освободить топор, застрявший в черепе хищника, и был вынужден на-клониться вслед за телом поверженного врага. Пока вынимал топор, мимо него в оставшуюся открытой створку ворот серой тенью проско-чил волк. Ярун достать его копьем не мог, так как молча сражался сразу с двумя нападавшими на него волками, одним из которых был вожак.

«Эх, — с сожалением подумал Бродич, — забыли ворота за собой за-крыть». А вслух крикнул, подбадривая сына:

— Держись, Ярун! Сейчас подсоблю.

— Я и так держусь, батя, — хрипло отозвался Ярун, не переставая орудовать копьем, целя то в одного, то в другого волка, Но те мгновен-но отпрыгивали, избегая смертельного удара, и Яруну приходилось вновь и вновь короткими рывками посылать наконечник копья вперед. — За меня не беспокойся. Близко к себе не подпущу. А если что — так у меня еще и нож имеется…

— Я — сейчас! — Торопился Бродич. — Я — сейчас!

Он наступил ногой на голову сраженной им волчицы и изо всех сил рванул топорище.

— Есть! — выкрикнул удовлетворенно, освободив лезвие топора.

В это время на него бросился молодой волк, пытаясь прорваться по примеру своего более везучего сородича. Резким пинком ноги отбросил нападавшего зверя, так как топором некогда было замахиваться, и бро-сился на выручку сыну. Дотянулся до хребтины ближайшего серого разбойника, и тот тут же упал, засучив в предсмертной агонии всеми четырьмя лапами. Но когда попытался нанести удар вожаку, то не смог этого сделать, так как пришлось самому отбиваться от волка, только что отброшенного пинком ноги, который уже очухался и уцепился зу-бами за полу шубы, при этом, чуть не повалив его самого. Пришлось оставить вожака и расправиться с молодым и безрассудным волком, своей мертвой хваткой обрекшего себя на заведомую погибель.

Вожак больше не стал испытывать судьбу в борьбе с человеком, причем, не просто с человеком, а с человеком-охотником, что волк по-чувствовал своим звериным чутьем, а охотник для зверя пострашнее любого другого двуногого существа. Воспользовавшись заминкой лю-дей, вожак с грозным боевым рычанием бросился назад к уцелевшим овцам, было забившимся в дальний угол, и заставил их кинуться всем скопом к выходу из овчарни, чтобы вместе с ними прорваться на свобо-ду. Это был хитрый и опытный зверь, не раз побывавший во всевоз-можных переделках. Несмотря на то, что на теле у матерого вожака бы-ло несколько ран от копья Яруна, у него хватило сил на прорыв. И он воспользовался этим шансом, чтобы спасти свою жизнь. О целости шкуры речь уже не шла: она была изрядно попорчена, но вот за жизнь он еще мог и хотел побороться…