Время бусово

Это был не первый набег на одно и то же городище. Дважды мате-рому вожаку удавалось, внезапно напав, разбросав мощными лапами снег и крышу, забить несколько овец, скрыться от преследования, теряя по дороге сородичей. Набег в одно и то же место в третий раз грозил страшными последствиями: люди не дремали и оберегали свое добро с отчаянностью обреченных, им также надо было выжить этой зимой. Вожак, казалось, понимал все и потому бежал, не поднимая головы. По-видимому, понимали это и в стае, так как за все время движения ни ры-ка, ни короткого воя не слышалось, только наст легонько поскрипывал под волчьими лапами.

Стая шла след в след, растянувшись в цепочку по заснеженному и промерзшему ночному лесу, точнее, по глубокому оврагу в лесу. Корот-кие смазанные тени, отбрасываемые волчьими телами при свете яркой полной луны, только усиливали тревогу.

Ночное морозное небо было усыпано яркими звездами. Такое небо бывает именно в безветренные морозные ночи. И будь стая сыта и не в набеге, волки бы с удовольствием повыли на луну, задрав к звездам морды со сверкающими, как звезды, глазами.

Уже был слышен приглушенный «дежурный» лай посадских собак, они еще не чувствовали не только волков, но и, вообще, опасность, и «брехали» так, на всякий случай, когда стая выметнулась из оврага на его пологий склон, не мешкая, преодолела невысокий частокол внешней изгороди, отделяющей посадские дома городища от леса. Вожак оста-новился. Замерла и стая в ожидании команды.

Будь это в другое время, матерый волк не стал бы таиться. Наобо-рот, взвыл бы протяжно и грозно, заранее наводя страх на собак и лю-дей. Но не в этот раз. Он молча покрутил головой туда-сюда, то ли при-нюхиваясь, то ли еще раз решая для себя самого: нападать или же уве-сти стаю подальше от греха. Тусклый взгляд скользнул по стае. Там ждали. Почти по-собачьи тряхнув холкой, тронулся вперед. Решение было принято окончательно. Стая молча последовала за ним.

Купава первой проснулась от неистового лая собак, прятавшихся от мороза и ночного холода в сенцах их избушки. Подняла голову, уб-рав осторожно со своего плеча теплую руку мужа. Стала тревожно при-слушиваться к ночной тишине, но кроме посапывания младших детей на печи и храпа мужа да безудержного лая собак ничего слышно не бы-ло.

Лунный свет, пробиваясь сквозь маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем, причем, в два слоя с небольшим промежутком между ними, не мог разогнать ночной сумрак.

— Что встрепенулась? — перестав похрапывать, поворачиваясь на другой бок, недовольно буркнул Бродич, не открывая глаз. — Спи. Еще петухи не пели.

— Слышишь, как собаки брешут, — вместо ответа тревожно отозва-лась Купава, — не волков ли чуют?!!

— Скажешь тоже, — не согласился с супругой Бродич, не желая рас-ставаться с нагретой постелью и сонной дремотой. — Волков в окрестно-сти осталось с пяток, не более, сам по следам подсчитывал. — Однако глаза открыл и тоже стал прислушиваться к неистовому лаю.

— Пяток-то пяток — да если к нам в закуток, — не стала оспаривать доводы мужа Купава, но и свою тревогу не забыла передать в короткой реплике. — Сколько овец-то уже в округе волки вырезали… Сколько народу бедствовать теперь будет?..

— И то верно, — вынужден был согласиться с доводами Купавы Бродич и одним рывком выбросил свое тело из-под теплой медвежьей шкуры — давнишнего трофея, — бережно хранимого в семье еще со вре-мен молодости Бродича, когда он в год строительства крепости, спасая молодого жреца, завалили медведя-шатуна, служившей им с женой в качестве одеяла. — Собаки, действительно, не со скуки брешут, а словно волка чуют… Особенно сука, Дымка: вон, то скулит, то с лютостью взвывает. Собаки волка всегда боятся, потому и лают с подвывом, как с испуга. — Пояснял он, в темноте на ощупь находя и одевая на себя теп-лые брюки и меховые сапоги. — Хорошо, что луна: хоть что-то можно разглядеть на улице. А то — и в шаге ничего не разглядеть. Хотя, если волки, то у них глаза всегда горят, не ошибешься.

— Давай-ка, Яруна разбудим, — предложила Купава и, не дожидаясь ответа мужа, метнулась к соседним полатям, на которых спал их перве-нец, уже женатый двадцатилетний крепыш. Ложе родителей и женатого сына разделяло легкая занавеска.

— Ярун! — позвала тихо, но настойчиво, ища на ощупь плечо сына, чтобы расшевелить.

— Не стоит, — запоздало воспротивился Бродич, — может, и тревога пустая, и никаких волков поблизости нет. Да если и волки, чай сам справлюсь. Не маленький.

— Да я уже не сплю, — отозвался со своего ложа Ярун. — Наши соба-ки и мертвого поднимут. Особенно Дымка. Да и Дымок ей ни в чем не уступает. Эт, как его разбирает!

Если Дымка лаяла голосисто, то Дымок, словно филин ухал: ко-ротко и басовито, как и подобает крупным самцам, хотя и был от перво-го или второго помета Дымки. Однако в нем была не только материн-ская кровь, но и кровь воеводского пса Дозора. А, как известно, курский воевода Хват пустяшных псов никогда не водил и не водит. Вот и по-шел Дымок статью и голосом в родителя.

Ярун выпростал из-под толстого теплого одеяла, принесенного в его дом в качестве приданого супругой Жалейкой, и теперь укрывавше-го их от ночной промозглости. Заскрипевшие под его мощным телом доски полатей сообщили, что молодец встает.

— Ты далече? — совсем не сонным голосом, хотя и не впопад, спро-сила Жалейка, видать давно проснулась, но лежала молча, прислушива-ясь к разговору свекра и свекрови. — Может, и мне с вами?

— Да лежи ты, Аника-воин, — одеваясь, обронил добродушно Ярун, незаметно для самого себя, подражая манере беседовать с домочадцами отца. — Тебя тут только не хватало.

Жалейка, услышав отповедь мужа, притихла, как мышка. Честно говоря, не очень-то хочется вставать среди ночи и выбираться из теп-лой, нагретой их молодыми телами, постели. Но та жена не жена, кото-рая не готова быть рядом с мужем. Вот и вызвалась со своей помощью. Да и пример свекрухи всегда был перед глазами: Купава всегда рядом с мужем. Женой Яруна Жалейка стала недавно. Только половина года прошла, как на праздник Купалы они слюбились. Но до этого они жили рядом, в одном городище, и в детстве не раз, бывало, дрались между собой, порой до красной юшки из носа. А повзрослели — и полюбили друг друга. Теперь она носила под своим сердцем плод их любви. Об этом знал не только муж Ярун, но знали также свекор и свекровь, и все вместе они оберегали ее, как могли, ибо любили, за родную считали.

— Давай, сынок, пошевеливайся, — поторопила Купава Яруна, — отец хоть и один справится, вон какой еще богатырь у меня, — улыбну-лась, по-видимому, она, — но помощь ему не помешает. А ты, невестуш-ка, — поддержала она сына, — подремли. День придет — наработаешься еще. Мужики наши, чай, сами знают, что им делать. Так что, полежи чуток.

— Матушка, быть может… — попыталась Жалейка привстать с по-стели, несмотря на ласковые и заботливые слова мужа и свекрови.

— Лежи, лежи, кому говорят, — прикрикнула Купава на невестку, чуть повысив голос и построжав. — Сказано же…

Жалейка присмирела.

Пока Ярун вставал и одевался, Бродич уже ощупью отыскал свое охотничье копье и колчан с луком и стрелами. Впрочем, искать не при-шлось, вся охотничья справа находилась на своем месте, а место давно было определено. Хоть днем, хоть ночью, как в этот раз, хоть с завязан-ными глазами Бродич мог безошибочно найти это место и необходимую справу. Взяв в руки колчан, задумался на мгновение: то ли брать с со-бой, то ли не стоит, ведь не на охоту, в самом деле, идет. Подумав, от-ложил лук на место.

Собаки, почуяв в доме движение хозяев, еще пуще принялись ла-ять. Их лай стал напористей и тревожней, явно чувствовали близость хищников.

— Цыть! — прикрикнул в сердцах на собак Бродич. — Разбудили — спасибо, теперь помолчите чуток.

Как не было в хатке Бродича темно, но глаза уже привыкли к тем-ноте и различали, если не лица вставших людей, то их силуэты. К тому же остатки сна от разговоров и суеты одевания уже улетучились.