Время бусово

Старшие, Ярун и Стоян, окрепнув телом и духом, в княжеские дружинники подались. Целыми днями на службе княжеской находятся, домой не заглянут до самой ночи, не говоря уже о родительском доме. Да что там целыми днями, порой, по седмице, а то и по месяцу в граде не появляются, по полюдью кочуют, из града в град, из веси в весь, из одного огнища в другое. То урок княжеский собирают, то распри раз-ные вместе с князем улаживают, а то и воинской справе обучают, осо-бенно тех, кто на окраинах земли рода-племени обосновался, медведь медведем живут и на медведя молятся.

— Совсем у отца ратный хлеб отняли, — шутил по этому поводу иногда Бродич, давно отошедший от ратных дел. — Хоть бронь и меч свой кому-нибудь отдавай.

Впрочем, Бродич хоть и говорил так, но свое ратное снаряжение содержал в полном порядке. И кольчуга, густо смазанная гусиным жи-ром, чтобы не заржавела, растянутая на колышках на стене висела ря-дом с мечом и щитом, и колчан с луком и стрелами на одном и том же месте находился, чтобы быть под рукой. Отошел от ратных дел бывший сотник, старостой охотничьего и усмарьского конца стал, передав воин-ские навыки старшим детям. Передал, да еще как! Не зря же Ярун вско-ре командиром сотни, сотенным, назначен был в дружине князя Севко, а Стоян — десятником в храмовой дружине световидова воинства, создан-ного теперь уже покойным жрецом храма Световида Славояром, кото-рым теперь заправляет его ученик жрец Свир. Тот самый Свир, которо-го чуть не заломал медведь-шатун в зиму, когда лес в окрестных дубра-вах валили на строительство крепости. Тот самый Свир, жизнь которо-му спас Бродич, повергнув топором медведя-шатуна. Жрец Свир со-блюдает завет своего учителя и наставника — Славояра и продолжает содержать при храме малую, в пять десятков человек, дружину. На вся-кий случай.

— Ты погляди, Бродич, — пропела она, взмахнув, словно в далекой молодости, руками, — как Заря-Заряница, богиня Мерцана, в небе игра-ет! Лепота!

Бродич поднял глаза к небу.

— Действительно благодать! Красотища!

— Это Мерцана со Световидом шуткуют, играются перед тем как ко сну удалиться.

— Купа, ты, как всегда, права, — подмигнул жене Бродич. — И мы с тобой, бывало, ночь не слезали с сеновала, все игрались в темноте, да ребятишек строгали. Вот и Световид с Мерцаной тоже…

— Типун тебе на язык, — засмущалась, словно девица Купава. — Скажешь тоже… Боги, они… боги, — не нашлась, что сказать она, хоть и была остра, как многие женщины, на язычок.

— Вот, вот, — шутил Бродич. — Они тоже сладким грехом грешат!

В это время со стороны улицы послышался дробный стук копыт, а затем над забором замаячила и голова всадника, то поднимаясь, то опускаясь в такт рысящей лошади.

— Никак Ярун к нам скачет, — пригляделась Купава. — А?

— Точно, Купа, он самый, — радостно отозвался Бродич на вопрос супруги, привстав с колоды, на которой сидел до той поры.

Между тем всадник, а им был действительно Ярун, старший сын Бродича и Купавы, подскакал к воротам и постучал в них батажком кнута:

— Эй, папаня, брательник младшой… — не видя из-за высоких ворот родителей во дворе, на всякий случай громче, чем следовало бы, в на-дежде, что его должны услышать, закричал Ярун, — открывайте ворота, принимайте княжеского воя на свой двор.

— Уже, уже, — отозвался Бродич, поторапливаясь к запертым на ночь воротам, чтобы вынуть тяжелый засов — вагу.

— Сейчас, сынок, — сказала Купава, чтобы сын знал, что мать тоже во дворе и ждет желанного гостя.

— Что так, на ночь глядя? — спросил Бодрич сына, когда тот, при-гнувшись под вереей, въехал в распахнутые створки ворот во двор ро-дительского дома. — Али светлого дня не хватает?

— Да ладно тебе, старый, сына вопросами мучить, — всплеснула осуждающе руками, словно птица крылами, Купава. — Где это видано: гостя вопросами встречать. Вот, мужики, не поинтересуются, ел ли, не ел ли, устал ли с дороги?.. Нет же — сразу сказывай причину!

— А ты, как старая квочка, мать, раскудахталась, — миролюбиво и с долей виноватой нотки огрызнулся Бродич, беря коня сына под уздцы, чтобы отвести к коновязи и привязать. — Даже спросить нельзя что ли отцу родному? Надолго к нам? — обратился вновь к сыну.

Не прислушиваясь к перепалке родителей, Ярун молодецки соско-чил с коня, доверив его отцу. Был он в обыденной одежде, но все равно выглядел этаким молодцом.

— Не надолго, на чуток. Заскочил вот повидать перед дальней доро-гой. Завтра на зорьке в поход отправляемся.

— Какой поход? — насторожился Бродич. — Ни сном, ни духом о та-ком не слышно. Ни вече не собирали, ни клича воям не объявляли.

Застыла с немым вопросом и Купава, горестно скрестив руки на груди. Мужа была привычна провожать в походы и сражения, а вот о проводах сына услышала и обомлела.

— Поход обыкновенный, — принялся успокаивать родителей Ярун. — Воинский. Князь Севко поручил мне сотню воев до Кияра Антского довести. А его о том будто бы князь Русколани Бус Белояр просил.

— Это сын-то Дажина? — спросил Бродич, привязав коня сына.

— Он самый.

— А где же старый князь? Дажин?

— Чего не ведаю, того не ведаю.

— Мужики, хватит вам на базу языками чесать, — словно спохвати-лась Купава, — идите-ка в избу. Там и погуторите. Я сейчас младшень-кого позову — пусть брательника повидает перед походом — кто знает, когда увидеться вновь доведется: поход — не детская забава, — да стол накрою.

Сказала и побежала чуть грузновато, но, по-прежнему сноровисто за угол дома, туда, где находилась половина Родима.

Родительский дом почти ничем не изменился. В сенях по-прежнему было темно и пахло сеном и домашней скотиной, гнилой со-ломой и скотской мочой. Стены избы все так же чернели сажей. Так же вдоль них шли деревянные скамьи-полати для хозяев и для гостей, пе-регороженные между собой полотняными занавесками — полохом. В красном углу на почерневшем от копоти и времени деревянном постав-це все так же сутулились статуэтки любимых и почитаемых божков: четырехликого Световида, толстозадой и грудастой Макоши, добро-душного трехликого Велеса, страшноватого Перуна.

— Так что за поход-то? — вновь спросил Бродич, поджигая от коп-тящей плошки один из факелов, используемых для пущего освещения избы, а сын в это время усаживался возле стола на лавке. — Поясни-ка поточнее, пока бабы не наскочили да своими языками серьезный разго-вор не перебили.

Бродич за нарочной грубоватостью старался не показывать сыну свое переживание за предстоящий поход. Как старый и опытный воин он знал, что простых походов не бывает, тем более, когда поход этот решен так быстро и так скоропалительно.

Полумрак от коптящего факела, изготовленного из бересты березы, потрескивающего и брызгающего во все стороны искрами, не очень-то располагал к застольным беседам. Но время поджимало.

— Поход, — нахмурил брови Ярун, сделав это точь в точь, как делал его отец Бродич в молодости, что ни раз про себя отмечала Купава, лю-буясь сыном в редкие минуты совместного досуга, — вроде бы не бое-вой… То ли порубежье надо от кого-то некоторое время охранять, то ли какое-то чужое племя через земли русичей сопроводить, чтобы ненаро-ком не нашкодили. Впрочем, то не наша забота. Мы люди военные, что скажут, то исполним…

— И много этих военных людей идет в поход? — поинтересовался как бы мимоходом, вскользь, Бродич, разглаживая и без того опрятно расчесанную окладистую бородку.

— Только моя сотня.

— Вот оно как! — то ли удивился, то ли обрадовался Бродич. — И что же за доверие тебе такое? Или иных сотников в княжеской дружине нет? — Он-то знал, что в дружине курского князя около четырех сотен воев, четверо сотников и воевода, однако спрашивал, словно был не сведущ в том деле. С умыслом.

— Князь Севко считает, что моя сотня наиболее подготовленная. Молодец к молодцу. — Не без гордости пояснил Ярун выбор князя, даже грудь колесом при этом выправил, да так, что холщовая хорошо выбе-ленная и чисто выстиранная Жалейкой рубаха чуть не затрещала по швам.