Время бусово

Дорога до Русколани хоть и была долга, но прошла без особых приключений, если не считать посещения портов и прибрежных горо-дов Понта Эвксинского, отдаленных провинций Империи, а также горо-дов Тавриды и Боспорского царства, в которые приходилось заходить кораблям, на которых возвращалось домой русколанское посольство. Новые впечатления в какой-то мере сглаживали чувство тоски по роди-телям и острову Родос, ставшим таким милым и родным, таким дорогим сердцу, о чем раньше даже не задумывалось.

Когда приплыли в Пантикапей — столицу Боспора, то были при-глашены во дворец царя Савромата. Город поражал своей обширно-стью, многоголосьем населения и его пестротой, хотя и уступал уже Византию по размаху строительства. Впрочем, поражало не только мно-гоголосье и обширность города, но и царский дворец — своей роскошью, царь Савромат — показным радушием, его приближенные — утонченным обхождением. «Не дурно пристроился царь Савромат! — невольно поза-видовала тогда она роскоши царского дворца. — Красота повсюду такая, что императорский дворец меркнет».

Однако у Савромата гостили недолго: дня три-четыре. И уже утром четвертого или пятого дня отправились в последнее плаванье на кораб-лях через неширокий Киммерийский пролив к граду Гераманоссе, назы-ваемому русами на свой манер Кермой. В Керме их уже ждали: наряд-ная карета, запряженная четверкой украшенных цветами и лентами лошадей, для нее и ее девушек-служанок, взятых из родного Родоса ро-дителями в Византий и теперь отданных ей в качестве прислуги, и младшая дружина при парадной броне и оружии, на прекрасных степ-ных конях. Видать об этом позаботился старый жрец, что был среди советчиков ее мужа, которого она до смерти боялась, а как было не бо-яться, если о таких жрецах молва ходила, что они могут любую красную девушку в уродливую лягушку превратить, и который покинул их еще в Пантикапее, в день прибытия туда.

Путешествие в карете было неспешным. Походный образ жизни поначалу мало радовал, но после того, как втянулась в него, то даже понравился. Степные просторы, звездные ночи, шелковые шатры, ноч-ные костры, длинные протяжные песни дружинников, пища простая и здоровая, пахнущая дымом костра. Постоянное внимание заботливого супруга днем, и его жаркие ласки ночью, когда стан успокаивался и за-сыпал, конечно, кроме дозорных воев, парами охранявших сон и покой остальных.

К граду мужа она подъезжала уже смирившаяся со своей участью, все реже и реже обращавшаяся в своих думах к родному Отечеству, час-то улыбающаяся, хоть и с тревогой от встречи с родителями мужа в ду-ше. Вопрос: «Как примут?» — не отпускал ее ни на миг.

Град встретил ее ликованием, но радость и торжественность встре-чи с родителями Буса омрачилось злодеянием, совершенным неизвест-ными татями в отношении отца мужа. Все было скомкано, все пошло не так, как планировалось…

Утро давно было уже в разгаре, когда Бус проснулся в супруже-ском ложе. Его голова покоилась на оголенной руке супруги. Эвлисия не спала. Почувствовав, что муж проснулся, она взглянула на него своими большущими черными, как омут, глазами.

— Ты уж извини меня, муж Бус, что раньше не разбудила, — пропела она по-гречески. — Жаль было будить — лег поздно, спал мало … и слад-ко… К тому же в доме не слышно какой-либо суеты, просчитала, что с батюшкой пока все хорошо.

— Спасибо, любимая! — потягиваясь до хруста костей, разминая их, произнес Бус на родном языке и вскочил с ложа.

Эвлисия за дорогу старалась обучаться речи мужа, поэтому поняла сказанное им и заулыбалась.

Как ни хорошо было быть с женой, но дела ждали. Бус выскочил на улицу, где отроки из младшей дружины уже поджидали его с шайкой ключевой воды и широким рушником для утирания.

— Слейте, отроки, — обнажившись по пояс, потребовал Бус. — При-позднился малость…

Служившие юноши молча приподняли шайки, чтобы слить воду на спину и голову княжича.

— Фу! — отдувался и отфыркивался Бус, хлопая ладонями себя по телу и лицу. — Вода из родника?

— Из родника.

— Оно и видно — обжигает! Однако хорошо — сна как не бывало.

Он стал обтираться рушником, доводя тело до красного цвета.

— Матушка встала?

— Встала. Злат тоже, — пояснили отроки. — И остальные… Скоро трапезничать начнут. У князя — ворожея Зорина, с травами, отварами и мазями. Ему, вроде бы, с утра полегче стало…

— Хорошо, коли так, — отозвался Бус, набрасывая на влажное тело свежую рубашку, захваченную им загодя из опочивальни. — Хорошо, коли так, — повторил он без особой надежды в голосе. От волхва Злато-гора и от Зорины уже слышал, что противоядия от отравленной стрелы нет.

Трапезничали все вместе, так же как и в детстве, — отметил про се-бя Бус, — в просторной комнате на первом ярусе княжеского дворца, расположенной рядом с помещением, где в печи и на печи приготовля-лась пища для княжеской семьи. Во главе стола, рядом с пустующим креслом князя — живым напоминанием о семейном горе — восседала мать-княгиня, по правую руку от нее Бус со своей супругой, по левую, ошуюю, Злат и Златогор. Остальные лавки и скамьи занимали младшие братья Буса и его сын Боян, дичившийся мачехи, но старавшийся не показывать в том виду. Сестра Лебедь была также за столом — ее корми-ла кормилица Власта.

Трапезничали молча, по давно заведенному обычаю.

Справив утреннюю трапезу, Бус первым делом поспешил испол-нить наказ отца об освобождении Сколота и его товарищей, для чего собрал их всех в комнате раненого Сколота и торжественно объявил княжескую волю:

— Вы прощены и свободны, можете на все четыре стороны идти! Или, как сказал родитель, можете тут оставаться… в дружине воями. Выбор за вами.

— Как скажет Сколот, — переглянувшись с остальными товарищами, заявил Путята как старший в группе, — так и будет.

— Спасибо, други, — умилился верностью друзей Сколот, — иного не ждал, но решать каждому из вас. Я слишком долго вашими головами и животами распоряжался… Больше не хочу. Если желаете услышать мое решение, то я остаюсь и клянусь князю и тебе, Бус, верой и правдой служить! За добро надо платить добром, причем, сторицей.

Посовещавшись, друзья Сколота, решили остаться в Кияре, в кня-жеской дружине.

— Остаемся в Кияре, — подвел итог короткому обсуждению Путята, — будем Руси служить. А где ей служить: в Кияре, Киеве или же в Кур-ске — одно и то же. Русь — она везде одна!

— Ну, что ж, — одобрил княжич, обращаясь к спутникам Сколота, — можете идти в гридницкую, вас там накормят, я распоряжусь, а Соколу своему можете сюда принести.

— Не стоит, — заверил Сколот, — я тоже до гридницкой как-нибудь доберусь, вместе с товарищами потрапезничаю. А еще прошу меня по-прежнему Сколотом звать. Прежнее имя давно уже забыто… нет Соко-ла. Остался только Сколот.

— Как угодно, — направился Бус к выходу из комнаты, намериваясь оставить Сколота со своими друзьями наедине — считай, два дня не ви-дались, разлучены были, есть о чем переговорить без лишних ушей. Но Сколот остановил его вопросом:

— Что с князем?

— Пока борется… Вот иду проведать.

— Передай князю, что будем за него Сварога молить, чтобы встал на ноги!

— Передам, — открывая дверь, отозвался Бус.

Князь Дажин ни этим утром, ни следующим к пращурам не ото-шел. Неустанные заботы Зорины, не покидающей скорбного одра ни на мгновение, ее отвары и мази, приготовленные из трав и кореньев, а так-же молитвы волхва Златогора и могучий, несмотря на возраст, организм князя, противостояли ранению и яду. Дажин не только объявил свою волю перед срочно собранными у его постели дружинникам, воеводе, старейшинам родов и нарочитым мужьям об избрании на княжеский стол его старшего сына, но и настоял на том, чтобы вече было собрано как можно быстрее.

— Один Сварог знает, сколько мне осталось находиться на этом свете, — заявил он, — однако мне хотелось бы увидеть или же услышать, что князем Русколани избран сын мой, Бус.

В Кияре среди старших людей противников воли князя Дажина не нашлось, и вскоре княжеские гонцы, где верхом и в одиночку, где о двуконь, а где и малой дружиной поскакали в грады и веси Русколани, чтобы созвать мужей и воев на вече — не мешкая, нового князя избирать. Выборы князя — дело важное, и вскоре в град Кияр со всех концов потя-нулись мужи нарочитые: кто целыми родами, а кто и в единственном числе — представителем от рода. Так дома малое вече решило. Пока представители родов и племен собирались, киярцы уже определились: князем кликать только Буса. Это поработала дружина и старшина го-родская, жрецы и волхвы, руководимые Златогором, а также княжеское слово Дажина, хоть и раздавшееся с болезненного одра, но тем не менее весомое. Горожане князя Буса уважали и к его слову прислушивались. Вскоре и вече состоялось. Шумное и крикливое, как и положено тому быть на Руси, но что было уже начертано свыше, то и случилось — Бус был избран князем Русколани. А вскоре Сколот по распоряжению ново-го князя был назначен дядькой к Бояну для обучения его воинскому мастерству.