Время бусово

Среди северян нашлись такие, которые вдруг вспомнили о древнем обычае очищаться перед богами человеческими жертвами, о котором, считай, давным-давно все позабыли, даже самые древние старики. Осо-бенно на этом настаивали жрецы Перуна и Стрибога. Вновь и вновь они собирали вече на торжище, вновь и вновь требовали от князя и старшин по жребию установить очистительную жертву. Все труднее и труднее молодому курскому князю Севко, так как Кур к этому времени уже отошел в Ирий, удавалось удержать горожан и окрестных селян от тако-го шага. В соседнем же Ратске старейшины пошли на поводу жрецов-крикунов и отдали им на заклание только что родившегося младенца. Однако ни засухи, ни надвигавшегося голода избежать им, как и всем северянам, проживавшим по реке Семи, не удалось. Очищение невин-ным младенцем не помогло, ратские жители также бедствовали, как и все, если не хуже. Может, этот печальный результат соседей, может, проявленная твердость со стороны князя, а может, и слова главного жреца храма Световида — Славояра, заявившего, что он проклянет всех своих жрецов или же отдаст их самих на заклание, если они не оставят мысли о человеческом жертвоприношении, возымело место. «Наши боги не приемлют человеческую плоть, — скрипуче повторял жрец Сла-вояр, потрясая посохом — символом жреческой власти. — Об этом во всех наших священных Ведах говорится. Мы же — ни какие-нибудь язычники, а дети Дажьбожьи, внуки Сварожьи. А разве отец, мать или дед с бабкой своих чад поедают?!! Нет, не поедают! А кто того требует, тот враг русичей…»

Куряне человеческих жертвоприношений не принесли. По реше-нию веча все торговые гости, богатые мужи курские, князь и воевода, урезав домашние расходы на родных, челядь и дружинников, делились последним куском хлеба и зерном. Умный князь Севко на три года отка-зался от прежнего сбора податей, установленного для княжеского двора большим вечем еще при жизни князя Кура, чтобы не дать сородичам вымереть голодной смертью. Жрец Славояр по примеру князя и воево-ды также открыл храмовые житницы: «Не гоже жрецам жиреть, когда народ голодает!» Рыбная ловля и охота на птицу и зверя стали спаси-тельным кругом для горожан и огнищан. И куряне выстояли, обойдясь малыми потерями, не в пример к другим родам и племенам, приютив-шимся на берегах Семи и других больших и малых рек, даже прино-сившим страшные жертвы богам, но, по-видимому, отвергнутые ими.

«Неужели, все повторится вновь, — опечалился Бродич. — Нет, не должно быть… Ведь русскому роду не будет переводу! Так наши веды говорят. То пережили и это переживем. Жизнь продолжается! Вот умер князь Кур, а на его место встал сын его Севко. Умру я — на мое место встанут мои сыновья… а на их место — их сыны. Никаким напастям род славянский не одолеть. Никаким! Ни в жисть! И стоит по-прежнему крепость наша, построенная стараниями князя Кура и нашими. Посере-ла, поприсела, местами мхом зеленым покрылась. Но стоит… и будет стоять. А если даже от старости лет она начнет разрушаться, то наши внуки и правнуки построят новую, еще лучше и краше, чем эта. Да, по-строят! И не только из древа, но и из камня… Очень хорошо, что за это время ни один супостат ее не пытался порушить, на копье взять. Знать, оберегают боги светлые эту твердыню, заботятся о ней и о нас, греш-ных, отводят ворогов стороной».

Так размышлял старый охотник и опытный воин, точнее, воинский сотник курского ополчения Бродич, наблюдая за родным градом, почти занесенным снегом, с лесной опушки.

ИМПЕРАТОР КОНСТАНТИН

Константин, император Великой Римской Империи, находился в своем новом дворце, только что выстроенном в восточной столице Рим-ской империи — Византии, работая над очередным законом, к сочини-тельству которых пристрастился в последнее время.

Императорский дворец был построен на самом возвышенном месте Византия, среди тенистых рощ, с видом на Золотую Бухту Босфора, по которому туда-сюда сновали парусники, гражданские и военные, нес-шие службу по охране дворца и града. Хоть врагов поблизости и не ожидалось, но порядок есть порядок, и ему необходимо следовать не-укоснительно. Дворец, построенный греческими архитекторами и под их руководством рабами-варварами, поражал своей белизной мрамор-ных стен и сверканием огромных окон, остекленных стеклом, привезен-ным из Египта, где до сих пор самые лучшие в мире мастера по изго-товлению стекла. Стекло могли и умели изготавливать и в Риме, и в Греции, и в иных местах, даже не просто прозрачное и крепкое, но и разноцветное, однако все равно лучше египтян нигде его не изготавли-вали. Что значит многовековой опыт. Солнечные лучи, отражаясь в стеклах окон, делали здание с внешней стороны сверкающим, как ог-ромный драгоценный, возможно, бриллиантовый камень, придавая ему воздушность и невесомость.

Константин дописал один лист бумаги, присыпал его мелким пес-ком, чтобы не размазалась тушь и не пропали буквы, а, точнее, его труд, и принялся за другой лист, когда его личный секретарь, поверенный во всех личных и государственных делах и по совместительству телохра-нитель Андроник вошел с докладом. Ничего необычного в том не было, кроме того, что пришел он в неурочный час. К слову сказать, и бумагу, и тушь императору поставляли купцы, имеющие торговые отношения с далеким Китаем, где живут мастера по производству бумаги, которое является их государственной тайной, и туши, что тайны уже не состав-ляет. Август Константин был в легкой пурпурной тунике — символе им-ператорской власти, но без доспехов и вооружения. Хотя никто не смог бы утверждать, что в складках туники не спрятан один из острых и длинных кинжалов, которым можно проткнуть человека насквозь.

Базилика, или же проще, рабочий кабинет императора находился на втором этаже. Ряд узких, но довольно высоких, что, несомненно, в определенной мере компенсировало их узость, стрельчатых окон позво-лял солнечному свету проникать внутрь и ярко освещать сей кабинет. Каменные стены, искусно задрапированные светлыми шелковыми пор-тьерами с тонкими и хитроумными почти невесомыми рисунками, соз-давали уют и рабочую обстановку. По-видимому, шелковые полотна были привезены из далекого Китая или же Индии, так как в самой могу-чей Римской империи еще не научились изготавливать такие ткани.

Стены кабинета были густо увешаны всевозможным оружием. А в специальной нише, устроенной в стене за рабочим столом императора, рядом с потайной дверцей тайного хода, стояло государственное знамя — лабарум. Лабарум был изготовлен из тяжелой бархатной ткани пур-пурного, как и парадное одеяние августа, цвета, и по его полю золотыми нитями была вышита личная монограмма Константина в виде вытяну-той сверху вниз латинской буквы «Р», наложенной на букву «Х», одно-временно напоминающую стилизованный христианский крест. В других нишах, а также на мраморных колоннах-подставках находились бюсты прежних императоров и цезарей, выполненные из белого мрамора или же гипса, но окрашенного мастерами-скульпторами под мрамор. Пол был покрыт цветной мозаикой и отшлифован так, что отражал солнеч-ные лучи, словно серебряное зеркало. И потому веселые солнечные зай-чики плясали на шелках драпировки, внося свой неповторимый колорит в рабочую обстановку кабинета.

В соответствии с законом, составленным самим Константином, ни-кто не смел, даже члены семьи, в его рабочий кабинет войти просто так, без предварительной договоренности и доклада. Только Андронику раз-решалось это делать и то в установленное время суток. И только в осо-бых случаях, когда необходимость требовала немедленного доклада и принятия срочных мер, установленный ритуал доклада нарушался.

Андроник был знатным армянином, знавшим не только воинское дело, но и многие языки. Он был обучен не только грамоте, но и счету, и ведению торгового дела, и ремеслам, в том числе рисованию. Он был в качестве ученого мужа при дворе царя Армении Тиридата, от которого и попал к нему, Константину, еще в начале его восхождения не только по воинской карьере, но и по политической, и находился в услужении уже несколько лет.