Страница 48 из 69
Не раз половецкие батыры-смельчаки, подскакав к стене, встав на лошадиные крупы, кошками цеплялись за верхушки бревен, пытаясь перелезть через стену. Их чем попало били по рукам. Если мечом, то, оставшись без кисти, они падали назад, на головы своих же соплеменников, если палицей или просто дубиной, то падали уже с раздробленной рукой. Их кололи копьями и сулицами, ошпаривали варом из деревянных бадей, молотили цепами, как по осени снопы жита в ригах да овинах.
Некоторым все же удавалось перемахнуть через стену, и тогда завязывался бой уже по эту сторону. Большинство таких отчаянных степняков безжалостно убивали, но некоторых брали в плен и отводили, связав накрепко руки, по указанию княгини в узилище. Все понимали: нужны пленные половцы, чтобы произвести обмен. Потому не роптали.
Порой казалось, что все, не удержат уставшие защитники тот или иной участок стены — слишком большие потери, а ворог бросает все новые и новые лавы. Но тут, в последний момент, прибывал запас — отряд княжича Святослава. И опытные гридни, действуя мечами и копьями, восстанавливали пошатнувшееся положение. Это воевода Любомир, отслеживая ратную обстановку, вовремя замечал опасность и направлял в место прорыва летучий резерв.
Ворог, не добившись успеха в дневных нападениях, ночами предпочитал отдыхать, набираться сил. Располагались половцы у кромки леса и на таком расстоянии, чтобы стрелы, выпущенные из града, не могли достать. Отдыхали прямо на земле у костров. Благо, что ночи были сухие и теплые.
А вот защитникам града приходилось большей частью бодрствовать, спать же — дорывками и по очереди. Иначе можно было оказаться захваченными коварным врагом врасплох. Ибо Бог, как сказывают бывалые люди, на стороне бдящих, а не спящих.
— А не совершить ли нам вылазку, пользуясь тьмой ночной, да и потревожить ворога, — заметив такую закономерность в поведении половцев, предложил посадник Яровит.
— Мысль хорошая, но не до конца верная, — отметил воевода. — Вылазка — дело полезное, но через врата воев не пустишь — можно не успеть запереть их перед врагом… Да и завалены они бревнами да дровнями с телегами… Значит, придется спускать через стену. Но много ли спустишь?.. И как им возвратиться — половцы ведь не дурни, в единый миг сообразят — и отрежут от стен. Погибнут вои…
Воевода Любомир так и не оклемался до конца от прежних ран, которые, несмотря на старания костоправа Якимши, неотступно находившегося при нем, временами вновь кровоточили, заставляя Любомира морщиться и, остановившись, переводить дыхание.
— Да, не подумал… — сконфузился посадник: княгиня Ольга была при сем разговоре и внимательно слушала обоих. — А ты что предлагаешь? — тут же продолжил он. — Ведь сам говоришь, что мысль дельная…
— А я предлагаю послать гонца в Ратск к тамошнему посаднику — половцы, надо полагать, до града того, стоящего за лесами, еще не дошли — да и попросить его десятка три-четыре молодцов, владеющих луками и мечами, лесом к нам направить. Пусть они и шугнут ворога на утренней зорьке, когда сон особо сладок.
— Добре, добре, — одобрила такое решение Любомира княгиня. — А есть ли такой смышленый отрок? Я бы и Святослава своего послала, да он-то дорог и тропок не знает… еще заблудится да в руки к поганым угодит, — добавила она с сожалением.
— Парочку смельчаков из охотников найдем, — заверили княгиню посадник и воевода почти в один голос.
Только Яровит довольно громко и отчетливо, а Любомир — тихо, едва слышно: сказывалась хворь.
— Загвоздка в том, согласится ли ратский посадник Мирослав воев на это дело дать?.. — высказал вслед за тем сомнение Любомир. — Не попридержит ли для себя? В такое время каждый вой на счеты.
— Не придержит, — опровергла сомнения воеводы княгиня. — Я с молодцем грамотку посаднику пошлю. Мыслю, прочтя грамотку, мне не откажет в малом.
— Так тому и быть, — решили уже вместе.
Княгиня, видя, как стойко переносит свою телесную немощь воевода, стараясь хоть чем-то быть полезным ей и граду, еще подумала: «Как хорошо, что Любомир, хоть и хворый, и израненный, но присутствует… Без него, без его опыта воеводы, куда как труднее было бы мне и всем защитникам града. Даже тому же посаднику…»
На следующую ночь, ближе к утру, когда Заря-Заряница только начинает выводить под уздцы из небесной конюшни золотогривого коня Световита, среди вражеского стана начался переполох.
«Действует княжеская грамотка», — отметил с внутренним удовлетворением воевода Любомир данное обстоятельство, обходя стену и проверяя, не сморил ли сон усталых ратников.
Вскоре лязг оружия и крики половцев также внезапно прекратились, как и начались — ратские вои, сделав свое дело, укрылись в лесной глуши до следующей вылазки.
День прошел как обычно: половцы пытались найти слабые места в обороне града, сыпали стрелами с горящей паклей, курчане отвечали пальбой из самострелов, отгоняя самых шустрых степняков от стен, тушили занимающиеся очаги пламени.
Но вот наступила ночь, прервавшая перестрелку. А под утро, когда сон особо сладок, как ни осторожничали половцы, повторилось все снова — внезапный переполох в их стане, крики и суматошное метание теней на фоне бивуачных костров, лязг оружия и… внезапная тишина.
— Молодцы ратчане: десятков пять-шесть степного воинства вывели вылазкой своей из строя, — ставил в известность об успехах соседей воевода Любомир княгиню Ольгу Глебовну. — Хорошая подмога.
Целую седмицу, семь долгих дней и ночей курчане мужественно отбивали половецкие лавы, идущие на слом то в конном строю с арканами и веревочными лестницами, набрасываемыми на скаку на заостренные вершины бревен стены, то в пешем — с лестницами. И обязательно под непрерывный, словно осенний дождь, поток стрел.
Ряды защитников таяли, но и у нападавших сил не пребывало, а заметно убывало. Вместе с силами у половцев убывал и азарт разбойников-добытчиков. У разбойников как — наскоком сильны. А получат по зубам, так и поползут в кусты раны зализывать. Ночные же вылазки неуловимых ратских воев также подтачивали охоту продолжения дальнейшей осады.
Видя свое бессилие, половцы вымещали злобу на Прикурской слободке, сжигая избы черного люда и смердов. Пылали и вотчины курских бояр да детей боярских, ушедших с Всеволодом. Они, обезлюдевшие, покинутые своими хозяевами, домочадцами и челядью, стояли на отшибе, вне детинца и посада, и были легкой добычей для степняков.
Время от времени, половецкие ханы отводили орды от стен града и высылали переговорщиков. Те, гарцуя на конях и явно красуясь, требовали подготовить откупную дань, открыть врата и впустить ханских воинов на отдых, обещая быть милостивыми к храбрым курчанам: «Никого не тронем, не обидим».
«Прямо как в нашей побасенке про лису с ледяной избушкой и зайца с лубяной, — наполнялись иронией очи воеводы. — Впусти, а он не только самого выгонит, но и дух из нутра вышибет. Нет уж, шалишь, степняк, нас, старых воробьев, на мякине не проведешь». — И отвечал, высказывая волю всех курчан:
— Сумеете войти, взяв град на копье, — все ваше будет. А так — не обессудьте: даже ногаты не получите, не то, что гривны.
Впрочем, нашелся среди защитников града и такой человечишка, который было клюнул на наживку половецких ханов, даже, по слухам, грамотку им со стрелой послал, прося себе привилегии за способствование им в занятии града. И кто бы вы думали это был? Да торговый гость Улеб. Не верил Улеб со своей торговой душонкой, что смерды да посадский черный люд удержат град. Мыслил не только о своем спасении, но и о барыше.
Когда княгине донесли о замыслах Улеба, искавшего себе сторонников среди курских защитников, то она, покрывшись краской гнева, сверкнув очами, кратко приказала посаднику Яровиту и городскому тиуну Твердислову, отвечавшему за порядок в граде и судившему горожан за малые провинности и внутренние склоки:
— Взять нечестивца и на княжий суд. Я еще не забыла его поганые речи перед нашествием половцев об отсутствии князя. Пусть узнает на собственной шкуре, что князь есть.