Страница 15 из 69
На стене, над диваном, выпирали своей чернотой всевозможные приборы щитка пожарной сигнализации и электроснабжения. На смежной стене, за которой располагался двор музея, был еще один щиток — скорее всего, также энергосиловой, но более «древней» конструкции, о чем откровенно говорил его малоэстетический вид, явно диссонирующий с обстановкой.
На белизне стен щитки энергообслуживания и пожарной безопасности смотрелись инородными предметами, случайно попавшими в мир старины и тишины, как и запекшееся уже пятно крови на полу, рядом с диваном.
«Здесь, по-видимому, лежал раненый милиционер», — догадался Любимов и, придя к выводу, что тут ему уже делать нечего, решил перейти в зал, откуда были похищены экспонаты. Однако журналистская привычка сработала безукоризненно: пару снимков он все же сделал, прежде чем добрался до зала с раскуроченным стендам.
Осмотрев все визуально и сделав несколько снимков, стал взором искать, с кем бы «перетереть» интересующие его вопросы. Милицейских работников, продолжавших копошиться на месте происшествия, сразу же отмел, помня наказ Реутова не досаждать. Попробовал «подкатить» к директору музея, но та — ибо с недавних пор директором музея стала женщина — только замахала руками в расстройстве чувств. Словно онемев от неслыханного и дерзкого нахальства, только и могла, что молча жестикулировать верхними конечностями, явно давая понять: «Отвяжитесь все! Не до вас!»
А вот ведущий специалист и научный работник Склярик Виталий Исаакович, несмотря на беду, свалившуюся ему на плечи, нашел в себе силы пояснить не только, что именно из экспонатов и какой исторической и номинальной ценности было похищено, но и то, что хищение, скорее всего, произошло спонтанно.
— В музее, как понимаете, и в залах, и в запасниках, имелось намного больше ценных предметов, — пояснил он тихо. — Но ничего не тронуто, хотя времени у злоумышленников, судя по всему, было предостаточно… Взято то, что было как бы под рукой… Первое, что попалось… К несчастью бандитам на глаза попался меч князя Всеволода Святославича Буй-тура… из Старогородского клада. Артефакт! Как теперь сказать об этом коллегам из Трубчевска, ума не приложу! Стыдобища страшная!
При этом, как отметил Любимов, в и так всегда грустных глазах Склярика черной мглой легла такая печаль, словно в них вселилась вся скорбь россиян не только современности, но и всех прошлых веков.
— Да не переживайте вы, — попытался несколько приободрить Склярика Любимов. — Подумаешь, кража. Мир-то не рухнул и милиционер, хоть и ранен, но жив. А краж случается столько, что им и счета нет. К тому же меч всегда можно отковать новый. В век технического прогресса это не проблема. Сделают так, что от оригинала не отличишь.
— Так достояние же народа… курян, в том числе… — всплеснул Склярик руками, как раненая птица крыльями, дав волю эмоциям, переполнявшим его. — А подделка — она и есть подделка… хоть из серебра, хоть из золота ее изготовь. Даже сотой доли подлинника не возместит с его пылью веков и ржавчиной. Эх, знать бы тебе, что каждый миллиметр меча в себе нес информацию и энергетику двенадцатого века. Чувствуешь, двенадцатого! — повторил он на распев. — А сколько в нем тайн! Эх! — махнул рукой огорчительно. — И другие экспонаты тоже…
— Будем надеяться, что милиция похитителей отыщет, — произнес журналист.
Произнес без особой уверенности, только бы сгладить неловкость от своего легкомысленного заявления да приободрить расстроенного музейщика.
— Да, да. Остается только надежда, что отыщут… — вяло поддержал собеседника Склярик. — Майор Реутов заверил, что все силы бросит на поиск похищенного и на установление виновных лиц…
Но по тому тону, как он это произнес, было понятно, что сам Склярик, несмотря на заверения майора милиции, мало верит в розыск похищенного.
— Ну, если Реутов сказал, то сделает… Знаю, серьезный мужик. В горячих точках не раз побывал… Слов на ветер не бросает.
— Неужели, — вновь слегка оживился Склярик. — А по внешнему виду и не скажешь: прост в обхождении. Хотя лицо, верно, мужественное… Да и в глазах стальной блеск…
— Побывал, побывал, — заверил Любимов. — И в Сумгаите, когда на действительной лямку рядового тянул, и на Чеченской. Даже, по слухам, с парашютом прыгал и ранен был… А такие слов на ветер не бросают. Не какой-нибудь там политик-пустобрех. Мужик! Офицер!
— Дай-то Бог, дай-то Бог… — молвил Склярик тихо и без особого энтузиазма.
Разговор дальше как-то не заклеился. Склярик, сутулясь пуще обычного, поспешил в свою коморку на втором этаже музея, еще более заваленную всяким хламом, чем «пенал» журналистов «Курского курьера». Ему предстояло для органов следствия подготовить полный перечень похищенного с описанием их индивидуальных особенностей и экспертное заключение об их стоимости и историко-культурной ценности. А сам Любимов, посчитав работу на данном этапе журналистского расследования завершенной, засобирался в родные пенаты.
«Интересно, — подумал обозреватель криминальных новостей, — застань Склярик грабителей на месте преступления, что бы стал делать? Судя по его фанатизму к музейному делу, надо полагать, что с голыми руками бы кинулся на них, не думая о последствиях для себя. Точно бы кинулся! Фанатик! Настоящий фанатик… и последний из могикан. Таких, как наш Склярик, ныне надо только днем с огнем искать. Да и то вряд ли сыщешь…
А как бы повел себя я? — неожиданно даже для самого задал он вопрос. — Уж точно бы с кулаками не попер… — не стал он проводить дальнейший анализ своего возможного поведения при заданной им же ситуации. — Было бы глупо. Никакая железка, как выразилась моя соседка-журналистка Санечка, не стоит жизни и здоровья».
Тут мысли обозревателя криминальных новостей «Курского курьера» переметнулись на более насущные вопросы — общий план будущей заметки, семейные дела, отдых в воскресный день и прочую чепуху.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вежа хана Романа Каича находилась на берегу какой-то степной речки.
«Не Десна наша и даже не Семь-река, — скользнув взглядом по неширокой глади, мысленно сравнил степную речку с родными, так хорошо знакомыми с самого детства, Всеволод Святославич, поднявшись в сопровождении молчаливых стражников-охранников на вершину одного из береговых холмов. — Наши и полноводней, и чище, пожалуй, будут».
Но тут взгляд князя метнулся от речной глади к кибиткам, густо наставленным своеобразными восьмигранниками вдоль довольно высокого берега, поросшего мелколесьем и заключенного в петлю реки, как выя пленника в петлю аркана. Конечно, река — не вервь, а изрядный кус берега с леском, кустарниками и луговиной, охватываемого рекой, — не шея: размеры не те, но что-то общее имелось.
«Ишь ты, — подивился Всеволод, — хоть и поганые, хоть и степняки-кочевники, но тоже опаску имеют… Река им вместо стен детинца… Не так просто к становищу пробиться, если что… Водная гладь почти со всех сторон любому нападающему преградой станет. А с четвертой, где водной преграды нет, смотри-ка, как густо крытые телеги и арбы с кибитками понаставлены — тоже путь преграждают. Разумно, разумно… — одобрил невольно курский князь, предусмотрительность хана Романа, позаботившегося о крепости своего стана. — Хоть и ворог мне, но тут, как бается, «смотри криво, да говори прямо».
Курский и трубчевский князь, сам, будучи воином чуть ли не с пеленок, уважал воинскую сметку и подготовку противника. К тому же незадолго до злосчастного похода в Степь построил новый детинец в Трубчевске, а также городок на Свапе, а потому понимал толк в деле строительства укреплений.
Детинец в Трубчевске вышел на славу: высокий, крепенький, выложенный из дубовых плах. Будучи на мыске, был с трех сторон окружен рекой Десной и высоченными обрывистыми берегами — естественной преградой для любого супротивника. С четвертой, со стороны подола или посада — широким рвом, через который перебрасывался мост, и земляным валом, надежно преграждавшим путь. Ни пешему, ни конному к детинцу не подкрасться, не подобраться. А в центре детинца, как бы венчая его, был поставлен княжеский терем — целых четыре яруса, убегавших, суживаясь к верху, словно наконечник копья, в синь небесную своими остроконечными маковками. В ясный день, когда солнышко смотрелось со стороны посада, тень детинца и терема, падая с высокой кручи в речную гладь, плыла там, покачиваясь на невысоких волнах, вместе с облаками, оставаясь, правда, всегда на месте.